Цитаты

Цитаты в теме «чувственность», стр. 2

Позволь мне пригласить тебя на танец, на этот странный урок любви и доверия, учащий различать в бесконечно сером цвете, вобравшем в себя позднее небо, мириады новых оттенков. Позволь мне пригласить тебя на танец и, повинуясь музыке, провести пальцами по твоей щеке, даря опыт тепла и чувственности, уравновешивающий иной, горький опыт тоски и одиночества. Позволь мне пригласить тебя на вальс, доверь моим рукам своё точеное, всё более жадно впитывающее свет и движение тело, и разреши напомнить подзабытое за давностью, скудностью и тяжестью времён ощущение полёта. Позволь мне пригласить тебя на танец, смешать пульсирующую в венах кровь и пульсирующий в воздухе звук, наклониться и губами оставить на твоей шее отпечаток новорожденной тайны. Позволь мне пригласить тебя на танец. А когда он закончится, и стихнет скрипка, и упадёт небо, я сам выну из твоих волос запутавшийся в них обрывок облака.
ОТВЕТ МУЖЧИНАМ ОТ ЛИЦА ВСЕХ ЖЕНЩИН

Какая я, вы спросите
Отвечу на вопросы я.
Довольно симпатичная
И очень романтичная.

Пусть чувственность и грация
Не портят репутации,
Дарю вам взгляды разные:
И томные, и страстные,

Наивные и грустные
(Со слезками искуссными),
Печальные и нежные
(Ну просто бесконечные!).

От них, теряя голову,
На подвиги готовы вы.
И за одну улыбку
Прощаете ошибки.

Я - гордая, упрямая,
Но с морем обаяния.
Несносная, строптивая,
Иной раз неучтивая

(Когда мечу я молнии,
То переждать готовы вы).
Я - ласковая, милая,
Божественно красивая,

В общении приятная.
Что? Секс? Невероятная!
Всегда я неожиданна,
Но так обворожительна Умна,

Но быть могу и дурой
(А что? С такою-то фигурой!)
Во всем очаровательна,
Чертовски привлеательна!

Не спорю, я изменчива,
Но я ведь просто женщина.
Страсть по-славянски, как вы прекрасно знаете, значит прежде всего страдание, страсти Господни, «грядый Господь к вольной страсти» (Господь, идучи на добровольную муку. Кроме того, это слово употребляется в позднейшем русском значении пороков и вожделений Наверное, я очень испорченная, но я не люблю предпасхальных чтений этого направления, посвященных обузданию чувственности и умерщвлению плоти. Мне всегда кажется, что это грубые, плоские моления, без присущей другим духовным текстам поэзии, сочиняли толстопузые лоснящиеся монахи. И дело не в том, что сами они жили не по правилам и обманывали других. Пусть бы жили они и по совести. Дело не в них, а в содержании этих отрывков. Эти сокрушения придают излишнее значение разным немощам тела и тому, упитано ли оно или измождено. Это противно. Тут какая-то грязная, несущественная второстепенность возведена на недолжную, несвойственную ей высоту.