Цитаты

Цитаты в теме «диалог», стр. 5

— Будьте любезны, — обратился Ларри к бармену, морщинистому человечку в грязном фартуке, — налейте мне в самый большой стакан, какой только есть, анисовки, чтобы я мог отключиться.
Речь иностранца, не только свободно говорящего по-гречески, но и достаточно богатого, чтобы заказать большой стакан анисовки, вызвала счастливую улыбку на лице бармена.
— Амессос, кирие, — сказал он. — Вам с водой или со льдом?
— Немного льда, — ответил Ларри. — Ровно столько, сколько требуется, чтобы побелить пойло.
— Извините, кирие, но у нас нет льда, — смущенно сообщил бармен.
Из груди Ларри вырвался глубокий горестный вздох.
— Только в Греции, — обратился он к нам по-английски, — возможен такой диалог. От него так сильно отдает Льюисом Кэрролом, что этого бармена можно принять за переодетого Чеширского Кота.
-Пока Вы мне нужны,черкните только строчку
О том,что помните, скучаете по мне...
Молчанием своим не ставьте грубо точку,
Казня любовь мою безмолвием в тишине...

Пока ещё в душе не догорели свечи
Не стёрла память поцелуи с моих губ...
-Простите,сударь,мне расстаться легче
Ваш тон предупреждения очень груб...

Вам видно так легко давались дамы,
Что Вы манерностью не утруждаете себя.
А мне,увы...так не по нраву "хамы"
Предупреждающие,якобы любя...

"Пока Вы мне нужны"-как расценить мне фразу?
Должна ли я на встречу к Вам бежать?..
Не буду льстить и Вам отвечу сразу
Ждала я рыцаря и дальше буду ждать...

-Сударыня,простите мою дерзость,
Но рыцари,давно "перевелись"...
Ну кто сейчас полезет к даме в крепость?
Не лучше ли спуститься даме вниз?...

Мораль же диалога такова:
-Пусть каждый получает по запросам
Сударыня,конечно же права...
И жаль,что судари такие пользуются спросом...
Нам подарили случай
Синие небеса,
Наш диалог беззвучен,
Только горят глаза,

То что в душе ненастье
Как обьяснить часам
Я за минуты счастья
Кажется жизнь отдам

О любви не успела тебе сказать,
Пусть за тобою закрылись двери,
Я никогда не устану ждать,
Ты никогда не устанешь верить

Я никогда не устану ждать,
Ты никогда не устанешь верить
Мимо судьбы вслепую
Можешь пройти и ты

Дождь на стекле рисует
Розовые мечты.
Просто сказать о главном,
Зная что где-то там

Небо движеньем плавным
Встречу подарит нам
О любви не успела тебе сказать,
Пусть за тобою закрылись двери,

Я никогда не устану ждать,
Ты никогда не устанешь верить
Я никогда не устану ждать,
Ты никогда не устанешь верить

О любви я не успела тебе сказать,
Пусть за тобою закрылись двери,
Я никогда не устану ждать,
Ты никогда не устанешь верить

Я никогда не устану ждать,
Ты никогда не устанешь верить.
Ты знаешь, я опять говорю сам с собой

Ты знаешь, я опять говорю сам с собой
Веду диалоги, играя в лицах
Мне помнится, раньше я был другой
Летал устремлённой и гордой птицей

И видимо силы не рассчитал
Я просто слишком стремился к солнцу
Приблизился, слишком обжегся. Пал.
Но сердце стучится все так же звонко

Ты знаешь, а я всё равно люблю
Дышу восстанавливаюсь понемногу
И даже бывает немного сплю,
Но чаще, мне всё ещё очень плохо

Я знаю конечно, что нужно жить
Я чувствую, верю и нет сомнения
Но как? Кто мне скажет можно забыть?
Сегодня, был бы твоё день рождения

Ты знаешь, я опять говорю сам с собой
Веду диалоги, играя в лицах
О Господи , почему я живой?
Ведь было бы проще с тобой разбиться

Ну всё Я не плачу Прости Прости
И ты не грусти Поверь, всё в порядке
Чуток посижу и пора идти
Но что-то останется здесь за оградкой

Прости, я опять говорю сам с собой
Веду диалоги, играя в лицах
Я помню конечно, что я живой,
Но ты обещай мне хоть изредка сниться.
Для начала палестинский террорист утверждал, что в метафизическом плане ценность заложника равна нулю (ибо он неверный), но не является отрицательной: отрицательную ценность имел бы еврей; следовательно, его уничтожение не желательно, а попросту несущественно. Напротив, в плане экономическом заложник имеет значительную ценность, поскольку является гражданином богатого государства, к тому же всегда оказывающего поддержку своим подданным. Сформулировав эти предпосылки, палестинский террорист приступал к серии экспериментов. Сперва он вырывал у заложника зуб (голыми руками), после чего констатировал, что его рыночная стоимость не изменилась. Затем он проделывал ту же операцию с ногтем, на сей раз вооружившись клещами. Далее в беседу вступал второй террорист, и между палестинцами разворачивалась краткая дискуссия в более или менее дарвинистском ключе. Под конец они отрывали заложнику тестикулы, не забыв тщательно обработать рану во избежание его преждевременной смерти. Оба приходили к выводу, что вследствие данной операции изменилась лишь биологическая ценность заложника; его метафизическая ценность по-прежнему равнялась нулю, а рыночная оставалась очень высокой. Короче, чем дальше, тем более паскалевским был диалог и тем менее выносимым — визуальный ряд; к слову сказать, я с удивлением понял, насколько малозатратные трюки используются в фильмах «запёкшейся крови».
Да, когда я говорю с кем-нибудь, — я не знаю того, с кем я говорю, и не желаю, не могу желать его знать. Нет лирики без диалога. А единственное, что толкает нас в объятия собеседника, — это желание удивиться своим собственным словам, плениться их новизной и неожиданностью. Логика неумолима. Если я знаю того, с кем я говорю, — я знаю наперёд, как отнесётся он к тому, что я скажу, — что бы я ни оказал, а следовательно, мне не удастся изумиться его изумлением, обрадоваться его радостью, полюбить его любовью. Расстояние разлуки стирает черты милого человека. Только тогда у меня возникает желание сказать ему то важное, что я не мог сказать, когда владел его обликом во всей его реальной полноте. Я позволю себе формулировать это наблюдение так: вкус сообщительности обратно пропорционален нашему реальному знанию о собеседнике и прямо пропорционален стремлению заинтересовать его собой. Не об акустике следует заботиться: она придет сама. Скорее о расстоянии. Скучно перешептываться с соседом. Бесконечно нудно буравить собственную душу. Но обменяться сигналами с Марсом — задача, достойная лирики, уважающей собеседника и сознающей свою беспричинную правоту. Эти два превосходных качества поэзии тесно связаны с «огромного размера дистанцией», какая предполагается между нами и неизвестным другом — собеседником.