Цитаты в теме «досада», стр. 4 ▷ Socratify.Net

То, что мы называем отчаянием, — часто всего лишь мучительная досада на несбывшиеся надежды.

Многие матери кричат от злости и досады. Некоторые даже говорили мне, что много раз чувствовали, что могли бы убить своих детей. Одно такое переживание не приведет ребенка к всеохватывающему ощущению ужаса, но если оно представляет собой бессознательную позицию матери, то воздействует на него, вызывая страх, что его покинут или уничтожат. В ответ ребенок развивает по отношению к матери такую ярость, что она почти ужасает.

— Последнее желание?
— В Бангкоке какой лучший итальянский ресторан?
— О чем ты?
— Я подумал, что после того, как прикончу вас, ребята, мне не помешает хороший итальянский ужин сегодня вечером. Ну, знаете, спагетти болоньезе, бокал красного вина. А, что никто не любит итальянскую пищу? Какая досада

Человечество воевало на протяжении всего своего существования. Множество историй описывают войну как интересное и захватывающее событие. Люди вырастают, представляя войну по книгам и кинофильмам чем-то забавным. Но настоящая война — лишь слёзы от боли и досады, бессмысленные смерти и бесчисленные могилы.

Досада скребет, как кошка.

От досады вспыхнул

Ряда - не досада

Лишнее слово в досаду вводит

Не все с болести, а ино и с горести, а ино и с досады.

Мне скулы от досады сводит:
Мне кажется который год,
Что там, где я, — там жизнь проходит,
А там, где нет меня, — идет.

А дальше — больше, — каждый день я
Стал слышать злые голоса:
"Где ты — там только наважденье,
Где нет тебя — всё чудеса.

Ты только ждешь и догоняешь,
Врешь и боишься не успеть,
Смеешься меньше ты, и знаешь,
Ты стал разучиваться петь!

Как дым твои ресурсы тают,
И сам швыряешь всё подряд.
Зачем?! Где ты — там не летают,
А там, где нет тебя, — парят".

Я верю крику, вою, лаю,
Но все-таки, друзей любя,
Дразнить врагов я не кончаю,
С собой в побеге от себя.

Живу, не ожидая чуда,
Но пухнут жилы от стыда, —
Я каждый раз хочу отсюда
Сбежать куда-нибудь туда...

Хоть все пропой, протарабань я,
Хоть всем хоть голым покажись —
Пустое все, — здесь — прозябанье,
А где-то там — такая жизнь!..

Фартило мне, Земля вертелась,
И, взявши пары три белья,
Я шасть! — и там. Но вмиг хотелось
Назад, откуда прибыл я.

Давай мы встретим
Новый год в постели!
И свалим все на легкую простуду,
И на досаду правящей метели,

Мы сотворим невиданное чудо!
Давай без «Оливье», без шоколада,
Игристое вино и два бокала!
Без елки — это слишком! Елку надо!

Но главное, конечно, одеяло!
Под ним мы в эту ночь
Напишем сказку!
И загадаем на двоих одно желанье,

Я подарю тебе тепло и ласку,
А ты подаришь мне в
Любви признание,
Мы встретим Новый год с тобой в постели,

Друзья поймут и нам
Звонить не будут,
Мы слишком долго этого хотели!
Зима, ну подари нам наше Чудо!

Как плохо быть холостяком, старому человеку напрашиваться, с трудом сохраняя достоинство, в гости, когда хочется провести вечер вместе с людьми, носить для одного себя еду домой, никого с ленивой уверенностью не дожидаться, лишь с усилием или досадой делать кому-нибудь подарки, прощаться у ворот, никогда не подниматься по лестнице со своей женой, болеть, утешаясь лишь видом из своего окна, если, конечно, можешь приподниматься, жить в комнате, двери которой ведут в чужие жизни, ощущать отчужденность родственников, с которыми можно пребывать в дружбе лишь посредством брака — сначала брака своих родителей, затем собственного брака, дивиться на чужих детей и не сметь беспрестанно повторять: у меня их нет, ибо семья из одного человека не растет, испытывать чувство неизменности своего возраста, своим внешним видом и поведением равняться на одного или двух холостяков из воспоминаний своей юности.

Никогда не понимала, как могут люди ностальгировать по своей молодости и умиляться ей. Вспоминая себя в том возрасте, я чаще всего чувствую досаду, а бывает, что и жгучий стыд. Такое ощущение, словно в тринадцать лет я — это еще не я, а десятая часть меня; в двадцать семь — максимум четвертинка. Даже пребывая в нынешнем беспомощном положении, я лучше и больше, чем была двадцать, сорок или, того паче, восемьдесят лет назад. Иначе, по-моему и не может быть. Чего стоит человек, если, двигаясь по жизни, он становится хуже, слабее, неинтересней?

А ведь сейчас они делят не игрушку – власть, а это судьба каждого из них и судьба всего племени в целом. Не верилось, что всё так всерьёз. Но вместо злости и досады на Избрану, вдруг из сестры ставшую злейшим врагом, Зимобор ощущал только злобу и досаду на судьбу, которой почему-то захотелось столкнуть их лбами. Почему смерть общего отца непоправимо разделяет их, вместо того чтобы крепче связать продолжателей его рода? Весь мир, в котором это происходило, казался неправильным, словно длинный дурной сон. Как будто он зашёл по ошибке в чужой мир, как в чужой дом, и теперь мучительно ищет дверь наружу. Где его прежний мир, правильный, и как в него попасть?

Доволен я малым, а большему рад.
А если невзгоды нарушат мой лад,
За кружкой, под песню гоню их пинком —
Пускай они к черту летят кувырком.

В досаде я зубы сжимаю порой,
Но жизнь — это битва, а ты, брат, герой.
Мой грош неразменный — беспечный мой нрав,
И всем королям не лишить меня прав.

Гнетут меня беды весь год напролет.
Но вечер с друзьями — и все заживет.
Когда удалось нам до цели дойти,
К чему вспоминать нам о ямах в пути!

Возиться ли с клячей — судьбою моей?
Ко мне, от меня ли, но шла бы скорей.
Забота иль радость заглянет в мой дом,
— Войдите! — скажу я, — авось проживем!

Обломов всегда ходил дома без галстука и без жилета, потому что любил простор и приволье. Туфли на нем были длинные, мягкие и широкие; когда он, не глядя, опускал ноги с постели на пол, то непременно попадал в них сразу.
— Нельзя ли их уговорить как-нибудь. «Мы, дескать, живем давно, платим исправно».
— Говорил, — сказал Захар.
— Ну, что ж они?
— Что! Наладили свое: «Переезжайте, говорят, нам нужно квартиру переделывать». Хотят из докторской и из этой одну большую квартиру сделать, к свадьбе хозяйского сына.
— Ах ты, боже мой! — с досадой сказал Обломов. — Ведь есть же этакие ослы, что женятся!
не валится.

— А что ж это значит, кончик-то чешется? — спросил сконфуженный Илья Иванович.
— Сбоку, — подхватила Пелагея Ивановна, — означает вести; брови чешутся — слезы; лоб — кланяться: с правой стороны чешется — мужчине, с левой — женщине; уши зачешутся — значит, к дождю, губы — целоваться, усы — гостинцы есть, локоть — на новом месте спать, подошвы — дорога
— Что ж вы не накрываете на стол? — с удивлением и досадой спросил Обломов. — Нет, чтоб подумать о господах? Ну, чего стоите? Скорей, водки!
— Вот отчего кончик носа чесался! — живо сказала Пелагея Ивановна. — Будете пить водку и посмотрите в рюмку.

яд перемирий...Ряд перемирий между бурями в стакане
Уюта выплески на крохотную кухню
Я забываю тех, кто стал бы, да не станет
А ты уверен — ничего теперь не рухнет
Блокируй крылья за спиной надёжным тылом
К чему размах? Учусь по-новому мурлыкать
И глаз долой тому, кто вспомнит всё, что было
помимо верного супружеского вскрика
Сложу журавлика бумажного и в небо!
но бедолага не взлетает, как подранок
Берёт досада «Ты забыл зайти за хлебом?» —
ну чем не повод для семейных перебранок?
«Да ладно, мама просто скучно я не плачусь
У нас всё чУдно, славно, крепче монолита »
Абстрактны мысли — «как-то надо жить иначе»
Но как? Без ссор, без сожалений, скуки, быта?
Я вижу сны о тех, кто стал бы, да не станет
А ты боишься, что однажды мир наш рухнет
Ряд перемирий между бурями в стакане
Уюта выплески на крохотную кухню

Ну что тебе надо еще от меня?
Чугуна ограда. Улыбка темна.
Я музыка горя, ты музыка лада,
Ты яблоко ада, да не про меня!

На всех континентах твои имена
Прославил. Такие отгрохал лампады!
Ты музыка счастья, я нота разлада.
Ну что тебе надо еще от меня?

Смеялась: «Ты ангел?» — я лгал, как змея.
Сказала: «Будь смел» — не вылазил из спален.
Сказала: «Будь первым» — я стал гениален,
Ну что тебе надо еще от меня?

Исчерпана плата до смертного дня.
Последний горит под твоим снегопадом.
Был музыкой чуда, стал музыкой яда,
Ну что тебе надо еще от меня?

Но и под лопатой спою, не виня:
«Пусть я удобренье для божьего сада,
Ты — музыка чуда, но больше не надо!
Ты случай досады. Играй без меня».

И вздрогнули складни, как створки окна.
И вышла усталая и без наряда.
Сказала: «Люблю тебя. Больше нет сладу.
Ну что тебе надо еще от меня?».

Мы словно планер братьев Райт,
Ушедший в первый пробный рейд:
Моя твоя не понимает;
Твоя моя не разумеет.

И не стереть досады с лиц,
И нет пути ни вверх, ни вниз,
Хоть бейся лбом, упавши ниц,
Хоть повторяй слезливо: «Please!»

Как головою ни тряси,
Нам ни о чем не говорит
Ни твой изысканный фарси,
Ни мой безжизненный санскрит.

Мы не проходим этот тест;
Уже пора рубить сплеча
Театр, мимика и жест.
И не дозваться толмача.

Все планы — наперекосяк,
пускай другой идет на Вы.
Моя твоя совсем никак.
Твоя моя совсем увы.