Цитаты в теме «дух», стр. 59
Вас так много странных вокруг,
Не похожие, но как один
Вас сближает единый дух
И правитель для вас един.
Вы ведомы, как стадо овец,
Но готовы загрызть тех, кто не похож
Мы — не вы. Безличие — жизни конец.
Надо знать, какой дорогой идёшь.
Под ногами клубы пугающих змей,
Но они — как вы и не тронут вас.
Эти твари, похожие на людей,
Заразить мечтают последних из нас.
Мы — не вы. Мы выбрали путь иной,
Наша воля сильней — вам её не сломить
Прячем души в обличья жестоких людей,
Но умеем мечтать и умеем любить.
Вы слабы, у вас души нет,
Вы умрёте через года,
Не оставив в реальности след.
Мы же будем живы всегда.
Один — это не одиночество.
Одиночество раздевает дочиста
Не тело, сытое или голодное,
А душу уже далеко не свободную,
Друзьями истерзанную, врагами побитую,
Но, до конца, пока не добитую.
Душа ещё рвётся и, даже, кричит,
Но ум утомлённый лишь тупо молчит.
Как будто злого духа пророчество.
Но это начало лишь одиночества.
А дальше страшнее, а дальше всё злей,
Хотя продолжаешь ты жить средь людей.
Общаешься, меришь шаги по квартире,
Но это в другом, потерянном мире.
Кругом пустота, кругом чернота.
И каждая мысль почему-то не та.
Нет жалости, злобы. Зачем? — всё одно,
Закрытое мутным туманом окно.
Но умирать, почему-то, не хочется.
Когти сжимает свои одиночество.
И не понять то ли день, то ли ночь.
И никому уж тебе не помочь.
Забыт старый дом, позабыто отчество.
Самая страшная казнь — Одиночество.
Ты пахнешь родным. Хотя, мне наверно казалось,
Когда своим носом уткнулась в широкую грудь.
Ты знаешь, с тобой ничего/никого не боялась
И ночь закружила, и вновь не давала уснуть.
Ты пахнешь родным: духи, алкоголь, сигареты
И вроде все просто, и вроде бы все, как у всех.
С тобой ухожу я в «закаты», домой же в «рассветы»
И ты для меня, как для странника — лучший ночлег.
Ты пахнешь родным. Родные любимые руки
Опять обвивают и душат в порыве любви.
И в этот момент раздражают сторонние звуки
И радуют вновь темно-карие вишни твои.
И губы впиваются в тело и яд твой по венам.
Опять упиваюсь губами, ночной тишиной.
Ты знаешь, наверное близиться все к переменам,
Коль пахну и я, до боли, какой-то родной.
Ты свою судьбу сама рисуешь,
Бог сама себе ты и судья,
Но перед друзьями ты блефуешь,
Потому что в жизни ты одна!
Ты одна — к чему тут оправдания,
Выдумки про принцев, про дворцы?
Ведь в ночи не умолить рыдания
От любви, что выдумала ты.
Духом ты сильна, но одинока,
Над судьбой летишь с одним крылом,
И признать боишься, что судьба жестока,
Говоришь, что не жалеешь ни о ком.
В доме ты мужик и баба:
Постирать, убраться, гвоздь забить
Ты на всё имеешь в жизни право,
Только некому тебя любить!
Словно милостыню, просишь ласки,
На любое падаешь плечо,
И, на миг вдруг попадая в сказку,
В своё счастье веришь горячо.
Создаёшь себе ты мир иллюзий,
В том других пытаясь убедить,
Но счастливых обязательно «укусишь»,
Чтобы зависть в сердце погасить.
Союз из Зависти и Злости
Возник, чтоб перемыть мне кости.
И надо ж было им объединиться!
Одна — со стажем старая блудница,
Другая — молода, но фору даст любому.
«Ржунимагу» раскладу я такому.
Что интересно — раньше не дружили
И стороной друг друга обходили.
«Любовь» ко мне их так соединила
Жаль, не в зачёт всё доброе, что было.
Несут меня по всей честной округе,
Ни дать, ни взять — они теперь подруги.
Сюжет для пересудов им убогий
Подкинул Дух заблудший, одноногий.
Уймитесь! Не смешите вы народ,
Камням не долететь в мой огород.
Ни зла, ни зависти по жизни не боюсь
Наперекор — сильнее становлюсь!
Жаль не выбираем мы эпохи
Где рождаемся, тоскуем и живем.
Мне б родиться при Царе Горохе,
Был бы я отличным звонарем.
Я бы перед каждым колокольным боем
Духом собирался, как у алтаря.
Воскреси хорошее, погаси плохое,
Друг мой, медный колокол, в сердце у меня.
Друг мой, медный колокол, нету мне покоя,
На Земле так многим одиноко жить.
Нам сыграть суметь бы что-нибудь такое,
Чтобы нашим звоном всех объединить.
Чтоб стоять могла в бескрайнем
Русском поле колокольня как маяк,
Чтоб людские души плакали и пели,
Также как поет моя!
Колокол, а вот бы нам до неба дозвониться!
Вот бы всю вселенную звоном обогреть.
Может быть, за это что-нибудь простится,
Может, сами ангелы захотят подпеть?
Там, где ты не была, воздух пахнет твоими духами...
Там, где ты не была, о тебе теперь и не пишут...
Там не сходят с ума... там сходили с ума годами...
А теперь осознали, что нет ничего потому ничего и не вышло...
И когда отпускает, идет вдоль воды холодной
В голове только ветер осенний в ладонях - песок
Остается курить, забывая, - взрослея, что ли
Но глазами твоими все также в глаза ему смотрит New York
И не скажет никто теперь,что роднее твоих нет глаз,
Что, ищи не ищи, а теплее твоих нет рук, не скажет
Можно долго теперь молчать и не нужно знать:
Там, где ты не была, он годами молчал
И курил в затяг и искал тебя тщетно в каждой
Мой ангел-хранитель
Безмолвный свидетель,
Придирчивый зритель,
Присутствием чуждое, злое гоня,
Мой добрый помощник,
Мой ангел-хранитель
И ночью, и днём охраняет меня.
Под пальмовой веткой
В мерцающей рамке
Парит злато крыло, как будто вовне,
Врачует душевные раны и ранки,
И пестует, и утешает во сне.
Он — чем-то на мамины руки похожий,
На нежный любимого ласковый взгляд —
Слетит — и смягчается Промысел Божий,
В улыбке — обид растворяется яд.
Лоскутная жизнь. Как моё одеяло
Писала о разном — гуляла в былом.
Я думала, просто стихи сочиняла,
А это — касался меня он крылом.
Я, им осияна, легка и наивна.
Мне с этой опекой беда — не беда.
И дух его светлый, и вид его дивный,
Как крестик нательный, со мною всегда.
На крае земли, собираясь в дорогу —
Какие тревоги, судьба, ни готовь,
Я знаю, со мной он — посланником Бога,
Что дарит мне веру, надежду, любовь.
И так же, если совершил,
Дурной поступок ты однажды ,
Творец простит; но если дважды,
К тому же руку приложил,
И так пойдёшь в пути беспечном,
То даже если не дожил,
Не осознал, не пережил,
Оставил грех в забвении вечном,
Он всё равно с тобой идёт,
И в воплощениях грядущих,
Его ответ тебя найдёт,
Страданьем на дорогах сущих
Законы Духа не видны,
Но в жизни всем они даны:
Зло увеличил с напряжением —
Получишь то же с умножением;
Благо для всех захочешь может,
К тебе придёт от Бога тоже ;
Желая нам прозрения жажды,
Всевышний путь нам проложил,
И человек, живя однажды,
Имеет то — что заслужил
Создать себя настал черёд,
А не прожить года беспечно;
Любая техника сгниёт,
А «Я» живёт на свете вечно!
И то, как думал в жизни раньше —
Дало судьбу тебе сейчас;
И всё, что с нами будет дальше —
Зависит от самих от нас.
Эта женщина мне снится
Да, эта женщина мне снится,
Когда осеннюю пастель
Сменив, в окно мое стучится
Снегами белыми метель.
А я задергиваю шторы,
Чтобы до будущей весны
В мой дом, сквозь тонкие узоры
Стекла, не проникали сны.
Роняя пепел с сигареты,
В звенящем фоне тишины
Я сам себе пишу запреты
На это имя, только ты
Прозрачной тенью, долгим взглядом,
Ладонью робкой по плечу
Так холодно! Зачем ты рядом?
Не надо не гаси свечу.
Меня не тронет наваждение
Духов таких забытых след,
Я не искал слова прощенья —
Их в моем мире просто нет
А вот во сне там все иначе —
Опять с тобой! На грани дня,
В котором ты так горько плачешь,
Закрыв лицо: Прости меня!
И ночь, как вечность
Как же мало
Горячих губ — Люблю!
Скучал! Скажи,
Ну разве ты не знала? -
Я столько лет тебя прощал.
Мне говорят: развивай все сокровища своего духа для свободного само наслаждения духом, плачь, дабы утешиться, скорби, дабы возрадоваться, стремись к совершенству, лезь на верхнюю ступень лестницы развития, — а споткнешься — падай — черт с тобою — таковский и был сукин сын Благодарю покорно, Егор Федорыч, — кланяюсь вашему философскому колпаку; но со всем подобающим вашему философскому филистерству уважением честь имею донести вам, что если бы мне и удалось влезть на верхнюю ступень лестницы развития, — я и там попросил бы вас отдать мне отчет во всех жертвах условий жизни и истории, во всех жертвах случайностей, суеверия, инквизиции, Филиппа II и пр. и пр: иначе я с ступени бросаюсь вниз головою. Я не хочу счастья и даром, если не спокоен насчет каждого из моих братий по крови, — костей от костей и плоти от плоти мое я. Говорят, что дисгармония есть условие гармонии может быть, это очень выгодно и усладительно для меломанов, но уж конечно, не для тех, которым суждено выразить своею участью идею дисгармонии.
Англия покаялась в своих тяжких прегрешениях и вздохнула свободно. Радость, как мы уже говорили, объяла все сердца; виселицы, воздвигнутые для цареубийц, только усиливали ликование. Реставрация — это улыбка, но несколько виселиц не портят впечатления: надо же успокоить общественную совесть. Дух неповиновения рассеялся, благонамеренность восторжествовала. Быть добрыми подданными — к этому сводились отныне все честолюбивые стремления. Все опомнились от политического безумия, все поносили теперь революцию, издевались над республикой и над тем удивительным временем, когда с уст не сходили громкие слова Право, Свобода, Прогресс; над их высокопарностью только смеялись. Возврат к здравому смыслу был зрелищем, достойным восхищения. Англия стряхнула с себя тяжкий сон. Какое счастье — избавиться от этих заблуждений! Что может быть безрассуднее? Что было бы, если бы каждого встречного и поперечного наделить правами? Можете себе представить? Вдруг все стали бы правителями? Мыслимо ли, чтобы страна управлялась гражданами? Граждане — это упряжка, а упряжка — не кучер. Решать вопросы управления голосованием — разве не то же, что плыть по воле ветра? Неужели вы хотели бы сообщать государственному строю зыбкость облака? Беспорядок не создаёт порядка. Если зодчий — хаос, строение будет Вавилонской башней. И потом, эта пресловутая свобода — сущая тирания. Я хочу веселиться, а не управлять государством. Мне надоело голосовать, я хочу танцевать. Какое счастье, что есть король, который всем этим занимается! Как это великодушно с его стороны, что он берёт на себя столь тяжкий труд. Притом, его учили науке управлять государством, он умеет с этим справляться. Это его ремесло. Мир, война, законодательство, финансы — какое до всего этого дело народу? Конечно, необходимо, чтобы народ платил, служил, и он должен этим довольствоваться. Ведь ему предоставлена возможность участвовать в политике: он поставляет государству две основные силы — армию и бюджет. Платить подати и быть солдатом — разве этого мало? Чего ему ещё надо? Он — опора военная, и он же — опора казны. Великолепная роль. А за него царствуют. Должен же он платить за такую услугу. Налоги и цивильный лист — это жалованье, которое народы платят королям за их труды. Народ отдаёт свою кровь и деньги для того, чтобы им правили. Какая нелепая идея — самим управлять собою! Народу необходим поводырь. Народ невежественен, а стало быть , слеп. Ведь есть же у слепца собака. А у народа есть король — лев, который соглашается быть для него собакой. Какая доброта! Но почему народ невежественен? Потому что так надо. Невежество — хранитель добродетели. У кого нет надежд, у того нет и честолюбия. Невежда пребывает в спасительном мраке, который, лишая его возможности видеть, спасает его от недозволенных желаний. Отсюда — неведение. Кто читает, тот мыслит, а кто мыслит, тот рассуждает. А зачем, спрашивается, народу рассуждать? Не рассуждать — таков его долг и в то же время его счастье. Эти истины неоспоримы. На них зиждется общество.
Первое, на что я обратил внимание в тот первый день в Бомбее, – непривычный запах. Я почувствовал его уже в переходе от самолета к зданию аэровокзала – прежде, чем услышал или увидел что-либо в Индии. Этот запах был приятен и будоражил меня, в ту первую минуту в Бомбее, когда я, вырвавшись на свободу, заново вступал в большой мир, но он был мне абсолютно незнаком. Теперь я знаю, что это сладкий, тревожный запах надежды, уничтожающей ненависть, и в то же время кислый, затхлый запах жадности, уничтожающей любовь. Это запах богов и демонов, распадающихся и возрожденных империй и цивилизаций. Это голубой запах морской кожи, ощутимый в любой точке города на семи островах, и кроваво-металлический запах машин. Это запах суеты и покоя, всей жизнедеятельности шестидесяти миллионов животных, больше половины которых – человеческие существа и крысы. Это запах любви и разбитых сердец, борьбы за выживание и жестоких поражений, выковывающих нашу храбрость. Это запах десяти тысяч ресторанов, пяти тысяч храмов, усыпальниц, церквей и мечетей, а также сотен базаров, где торгуют исключительно духами, пряностями, благовониями и свежими цветами. Карла назвала его однажды худшим из самых прекрасных ароматов, и она была, несомненно, права, как она всегда бывает по-своему права в своих оценках. И теперь, когда бы я ни приехал в Бомбей, прежде всего я ощущаю этот запах – он приветствует меня и говорит, что я вернулся домой.
Мимолётные секунды
Я живу мимолётными секундами
От встречи до встречи
С огромными перерывами
Затаив дыхание, забыв обо всем на свете
Кроме этих коротких мгновений
Когда могу видеть и слышать тебя
Хоть издали, обрывки твоих слов,
Мелькание твоей фигуры,
Или почти развеянные
Остатки запаха твоих духов
Я просто случайный прохожий,
Которому нет места в твоей жизни
Кроме привет, пока
И как делишки больше ничего
Ничего не могу с собой поделать
Так хочется тебе сказать самое главное
Но каждый раз когда ты
В спешке говоришь «привет»
Я чувствую в твоих жестах,
В твоем взгляде «молчи»
И я молчу, не в силах
Перечить твоему желанию,
Не желая тебя разочаровывать и расстраивать.
Я люблю твою улыбку, твои глаза,
Твою шею и нежные руки
Люблю твой голос и смех
Только услышу звук твоих шагов
И сердце замирает от счастья
Как оказывается мало
Нужно человеку для счастья
Всего какие то секунды в которых
Есть хоть отдалённый след любимого человека.
Актёр — это тот, кто сызмальства и на всю жизнь соглашается выставлять себя на обозрение анонимной публики. Без этого исходного согласия, которое никак не связано с талантом, которое гораздо глубже, чем талант, нельзя стать актёром. Под стать тому и врач; он также соглашается всю жизнь заниматься человеческими телами и всем тем, что из этого следует. Это исходное согласие (а вовсе не талант и не умение) даёт ему возможность войти на первом курсе в прозекторскую, а спустя шесть лет стать врачом.
Хирургия доводит основной императив профессии медика до самой крайней грани, где человеческое уже соприкасается с божественным. Если вы сильно трахнете кого-нибудь дубинкой по башке, он рухнет и испустит дух навсегда. Но ведь однажды он всё равно испустил бы дух. Такое убийство лишь несколько опережает то, что чуть позже Бог обстряпал бы сам. Бог, надо полагать, считался с убийством, но не рассчитывал на хирургию. Он и думать не думал, что кто-то дерзнет сунуть руку в нутро механизма, который он сотворил, тщательно завернул в кожу, запечатал и сокрыл от глаз человеческих.
Бессмысленно, — пишет она, — воображать состояние влюбленности как соответствие душ и мыслей; это одновременный прорыв духа, двуединого в автономном акте взросления. И ощущение — как беззвучный взрыв внутри каждого из влюбленных. Вокруг сего события, оглушенный и отрешенный от мира, влюбленный — он, она — движется, пробуя на вкус свой опыт; одна только ее благодарность по отношению к нему, мнимому дарителю, донору, и создает иллюзию общения с ним, но это — иллюзия. Объект любви — просто-напросто тот, кто разделил с тобой одновременно твой опыт и с тем же нарциссизмом; а страстное желание быть рядом с возлюбленным прежде всего обязано своим существованием никак не желанию обладать им, но просто попытке сравнить две суммы опыта — как отражения в разных зеркалах. Все это может предшествовать первому взгляду, поцелую или прикосновению; предшествовать амбициям, гордости или зависти; предшествовать первым признаниям, которыми обозначена точка поворота, — с этих пор любовь постепенно вырождается в привычку, в обладание — и обратно в одиночество.
Всё-таки странно, как наш разум и чувства подчинены органам пищеварения. Нельзя ни работать, ни думать, если на то нет согласия желудка. Желудок определяет наши ощущения, наши настроения, наши страсти. После яичницы с беконом он велит: «Работай!». После бифштекса и портера он говорит: «Спи!». После чашки чая (две ложки чая на чашку, настаивать не больше трёх минут) он приказывает мозгу: «А ну-ка воспрянь и покажи, на что ты способен. Будь красноречив, и глубок и тонок; загляни проникновенным взором в тайны природы; простри белоснежные крыла трепещущей мысли и воспари, богоравный дух, над суетным миром, направляя свой путь сквозь сияющие россыпи звёзд к вратам вечности».
После горячих сдобных булочек он говорит: «Будь тупым и бездушным, как домашняя скотина, — безмозглым животным с равнодушными глазами, в которых нет ни искры фантазии, надежды. страха и любви». А после изрядной порции бренди он приказывает: «Теперь дурачься, хихикай, пошатывайся, чтобы над тобой могли позабавиться твои близкие; выкидывай глупые штуки, бормочи заплетающимся языком бессвязный вздор и покажи, каким полоумным ничтожеством может стать человек, когда его ум и воля утоплены, как котята, в рюмке спиртного».
Мы всего только жалкие рабы нашего желудка
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Дух» — 1 239 шт.
