Цитаты

Цитаты в теме «хозяин», стр. 6

Однажды бедняк у шашлычной присел.
Уже вечерело, с утра он не ел.
Взглянул, помолившись со вздохом, на небо,
Достал из сумы своей корочку хлеба.

Пусть пища скудна, но жевал её с «ахом»,
Ведь, сел он случайно, откуда шёл запах.
«Как вкусно наелся!» -- нежданно сказал.
Хозяин шашлычной пред ним вдруг предстал.

«Пора расплатиться за вкусный обед!
Не мне объяснять тебе, в чём был секрет.
Но вкусный тот запах -- шашлычной моей.
И спор здесь бессмыслен, плати же скорей!

«Ох, были бы деньги – бедняк возразил –
То к корочке хлеба шашлык я купил.
Присел, где пришлось, ведь устал больно я!»
Услышал в ответ: «Нас рассудит судья!»

Повёл бедолагу хозяин к судье.
Поведал, где, как, обвиняемый ел.
Служитель Фемиды молчал до сих пор.
И выслушав, вынес он свой приговор.

«Брать деньги за запах -- здесь я промолчу!
Но денег, однако, у бедного нет!
Поэтому я за него заплачу!»
Достал из кармана мешочек монет.

Потряс тем мешочком над ухом хозяина.
Пал духом, хозяин! Вослед – «До свидания!»
Мускусно-алый

Возвращение в страну жарких глаз...
В открытом блокноте пока ничего,
Кроме предчувствий, подступающих к горлу...
И входит нежность в откровенном декольте,
Касается запретного плода танцовщИца...
Нежных ступней движения легче, чем воздух...
Слетаются бабочки букв.
Святое распитие строки...
Поцелуй в руку Господина.
Сон под моими ладонями.
Я целую каждый день в губы поэзию и её,
Обжигая пальцы о их нежнописание,
В той безупречности обоих,
Направляясь в огонь торжества вторжения.

Поить твой южный ветер...
Проникать в откровения твоего танца,
Вдыхать тебя, мой единственный рай,
Украсить красным шелком твои запястья,
Каллиграфией страсти обнажая желание на тебе губами...
Ты - нечто большее, чем вся моя любовь.

Уже целованный ей, сможешь ли ты без неё?!
Я выпил строки из уст твоих.
Тает в соблазне хозяина твоя теснота...
Твоя рука и темнота...и...
Танец, цветущий хрупким движением твоих желаний,
Сплетающий нас воедино в обнаженном звучании.
Ты движешься медленно, ища в моих глазах отблески себя...
Там, где обретая мощи остриё,
На моей груди ты выжигаешь свой поцелуй.

Как жарко звучит почерк на исповеди настоящих «ДА»...
До срыва в просьбы, до сухости гортани...
У твоего дыхания почерк моих стихов...

Как мы с тобой немилосердно безоружны...
Обнажаясь и падая в мускусно-алый восток.
Вернувшись в свой аул, Садо нашел свою саклю разрушенной: крыша была провалена, и дверь и столбы галерейки сожжены, и внутренность огажена. Сын же его, тот красивый, с блестящими глазами мальчик, который восторженно смотрел на Хаджи-Мурата, был привезен мертвым к мечети на покрытой буркой лошади. Он был проткнут штыком в спину. Благообразная женщина, служившая, во время его посещения, Хаджи-Мурату, теперь, в разорванной на груди рубахе, открывавшей ее старые, обвисшие груди, с распущенными волосами, стояла над сыном и царапала себе в кровь лицо и не переставая выла. Садо с киркой и лопатой ушел с родными копать могилу сыну. Старик дед сидел у стены разваленной сакли и, строгая палочку, тупо смотрел перед собой. Он только что вернулся с своего пчельника. Бывшие там два стожка сена были сожжены; были поломаны и обожжены посаженные стариком и выхоженные абрикосовые и вишневые деревья и, главное, сожжены все ульи с пчелами. Вой женщин слышался во всех домах и на площади, куда были привезены еще два тела. Малые дети ревели вместе с матерями. Ревела и голодная скотина, которой нечего было дать. Взрослые дети не играли, а испуганными глазами смотрели на старших.

Фонтан был загажен, очевидно нарочно, так что воды нельзя было брать из него. Так же была загажена и мечеть, и мулла с муталимами очищал ее.

Старики хозяева собрались на площади и, сидя на корточках, обсуждали свое положение. О ненависти к русским никто и не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения.