Цитаты в теме «кино», стр. 7 ▷ Socratify.Net

Игра в кино покрывает индустрию, а вот игра в театре ее изобличает.

Я снимаюсь только в том кино, которое мне нравится самому, хотя так говорят все актеры. Но я бы хотел уточнить: я снимаюсь только в том кино, на которое я сам купил бы билет.

В кино главное слово — «почему».

Кино мне интересно тем, что оно способно быть немного всем на свете. Это живопись, которая может быть услышана как музыка.

Порнография — это свидетельство бессилия обычного кино, не способного показать любовную сцену.

Кино — это потребность в общении с людьми, которых не видишь.

Кино — самое красивое мошенничество в мире.

Когда я был молод, я верил, что кино вечно, но только потому, что считал вечным себя.

— Одевайся. Мы уходим.
— Но я ведь ничего о тебе не знаю!
— Я вырос на ферме в Мурсвиле, Индиана. Мать умерла, когда мне было три, а отец воспитывал меня кулаками, иначе не умел. Я люблю бейсбол, кино, хорошую одежду, машины, виски и тебя. Что еще хочешь узнать?

Жизнь вообще штука непредсказуемая, это только в кино всё по сценарию.

— Если хочешь, можем как-нибудь сходить в кино.
— Спасибо, но фильмы, которые я действительно хочу посмотреть, я смотрю одна.
— А как с остальными?
— Я их не смотрю.

Идеально... Нет, стоп!
-Аргх, Фил!
-Что "Фииил"? У нас тут кинопросмотр. Есть кино, есть зал, есть даже места для поцелуев! Не хватает главного...
-Выключить звук на телефонах?
-Еды!

Какие-то странные сны
Мне снится туман на опушке лесной,
Я чувствую запах грибов и малины.
Во сне я живу под огромной сосной-

Я - Ёж с любознательной мордочкой длинной.
Весь день, по делам неотложным кружа,
Сердито соплю на неровных дорожках.
Как много заботы в лесу у Ежа!

Я так устаю на коротеньких ножках
Опавшие листья на спинке несу,
Чтоб зимнюю нору устроить с уютом,
В клубок собираюсь, заметив лису,

Тревожны и редки покоя минуты!
А если усну на пожухлой траве,
То странные сны в голове проплывают:
Как будто живу я в квартире в Москве,

Спускаюсь в подземку и езжу в трамвае.
Хожу на работу, на рынок, в кино,
Ношу водолазку и джинсы в обтяжку,
Курю сигареты, смакую вино,

И люди меня называют Наташкой.
Где сны, где реальность — уже не поймёшь,
Но ночью еловый преследует запах,
Я снова в лесу. Я - старательный Ёж,
Бегу по тропинке на плюшевых лапах.

Книгу жалоб разукрасьте за вчерашнее число —
Мне заказанное счастье чуть потрепанным пришло:
Не блестит его обертка в летних солнечных лучах,
Не прожарена середка и не тает на губах.
И не жалко было соли? Или повар так влюблен,
Что, мечтая, поневоле так пересолил бульон?
Как обидно, неприятно! Мне директора сюда!
Нет его? Тогда понятно, что творится, господа!

Каждый сам себе готовит без рецепта «на ура»,
Все пропорции запомнит. Для себя вы — повара.
Нет, я вовсе не задира и не требую скандал!
Вот бы каждый житель мира свой кусочек оторвал,
Прожевал и насладился, а не выплюнул в окно,
И с улыбкой убедился — в жизни счастье как в кино!

На вечернем сеансе
В небольшом городке
Пела песню актриса
На чужом языке.

«Сказки венского леса»
Я услышал в кино.
Это было недавно.
Это было давно.

Разве мог я подумать,
Мог поверить тогда
В то, что с юностью нашей
Расстаюсь навсегда.

Но остался надолго
Этот вальс из кино.
Это было недавно.
Это было давно.

Этим дням не подняться
И не встать из огня.
Что же вальс этот старый
Всюду ищет меня?

Будто вновь мы с тобою
В полутемном кино.
Это было недавно.
Это было давно.

Давай уже, зима, монтируй этот клип:
Уютный интерьер и елку у камина
Актер, конечно, влип, жерар его филипп,
Двенадцатый ремейк — не сказка, а рутина.

Пускай несется вскачь, фанфан его тюльпан,
Целует королев и бегает по крышам —
То краска, а не кровь из свежих льется ран,
А внутренний озноб невидим и не слышим

Давай уже, зима, рассыпь свой нафталин,
Строгай свой оливье из шуток и мелодий,
Надень на лысый мир парик под мерилин —
Он выдаст на ура любимое в народе

«I wаnna итэдэ» Снимай свое кино,
Пока танцуют все по кругу и привычке
Не дай им разглядеть за смехом и окном
Последнее тепло, дрожащее на спичке.

Я долго не выдерживаю ни в театре, ни в кино, не способен читать газеты, редко читаю современные книги, я не понимаю, какой радости ищут люди на переполненных железных дорогах, в переполненных отелях, в кафе, оглашаемых душной, назойливой музыкой, в барах и варьете элегантных роскошных городов, на всемирных выставках, на праздничных гуляньях, на лекциях для любознательных, на стадионах – всех этих радостей, которые могли бы ведь быть мне доступны и за которые тысячи других бьются, я не понимаю, не разделяю. А то, что в редкие мои часы радости бывает со мной, то, что для меня – блаженство, событие, экстаз, воспарение, – это мир признает, ищет и любит разве что в поэзии, в жизни это кажется ему сумасшедшим, и в самом деле, если мир прав, если правы эта музыка в кафе, эти массовые развлечения, эти американизированные, довольные столь малым люди, значит, не прав я, значит, я – сумасшедший, значит, я и есть тот самый степной волк, кем я себя не раз называл, зверь, который забрел в чужой непонятный мир и не находит себе ни родины, ни пищи, ни воздуха

Великая Отечественная все дальше от нас. Ушли в лучший мир все маршалы и почти все генералы Победы. Те, кто знал истину о войне глубоко, объемно и достоверно. Их мемуары, некогда издаваемые миллионными тиражами, молодежь, увы, не читает, да и не будет уже читать слишком другое сегодня время. Уходят последние ветераны – последние, кто знает правду о войне, познав ее лично в заледенелых окопах Подмосковья, в руинах Сталинградского тракторного, на ступенях Рейхстага.
Тонны архивных документов: от протоколов заседаний Политбюро до секретной переписки «Большой тройки» — эти архиинтересные документы, также дающие правдивое представление о том, как все было на самом деле – увы, удел немногих архивистов да обладателей ученых степей по истории.
И даже книги, писанные «по горячим следам» великими советскими писателями, теми, которые Войну прошли сами, — из года в год издаются все реже. Новые поколения вообще читают все меньше, тем более – литературы тяжелой, глубокой, о событиях далеких и вроде как «неактуальных».
Живая человеческая память о войне исчезает, растворяется во времени.
Остается лишь коллективный миф, суррогатная память общества, которую сегодня почти тотально формирует масс-медия и кино.

— Значит, все монстры из ужастиков, о которых я слышал, они реальные?
— Годзилла только в кино!

— И?
— И что?
— Это смотрелось круто? Как в кино?
— Ты нагрудил в штаны!
— Ну естественно! Когда тебя сбивает машина, тут не до самоконтроля.