Цитаты в теме «мать», стр. 16
Заря окликает другую,
Дымится овсяная гладь
Я вспомнил тебя, дорогую,
Моя одряхлевшая мать.
Как прежде ходя на пригорок,
Костыль свой сжимая в руке,
Ты смотришь на лунный опорок,
Плывущий по сонной реке.
И думаешь горько, я знаю,
С тревогой и грустью большой,
Что сын твой по отчему краю
Совсем не болеет душой.
Потом ты идешь до погоста
И, в камень уставясь в упор,
Вздыхаешь так нежно и просто
За братьев моих и сестер.
Пускай мы росли ножевые,
А сестры росли, как май,
Ты все же глаза живые
Печально не подымай.
Довольно скорбеть! Довольно!
И время тебе подсмотреть,
Что яблоне тоже больно
Терять своих листьев медь.
Ведь радость бывает редко,
Как вешняя звень поутру,
И мне — чем сгнивать на ветках —
Уж лучше сгореть на ветру.
Красивая женщина — это почти как профессия,
Которая требует уйму терпенья и сил,
Она у завистливых душ вызывает агрессию,
И вздох восхищёнья у тех, кто её пригубил.
Красивая женщина — это труды и умения,
А график такой, что без отпуска и выходных,
Довольно непросто кому-то дарить вдохновение
И солнцем светить даже в пору дождей грозовых.
Красивая женщина Да, не всегда идеальная,
Но прежде, чем слово косое вдогонку сказать,
Продумайте, внешность, пускай и гламурно-журнальная,
Скрывает собой чью-то дочку, супругу и мать.
Когда все плохо и что-то не получается,
Когда трудно уснуть, а утром с постели встать,
И в зеркале отражается такая красавица,
Что хочется выругаться, спросить: «Ну ты чё, мать?!»
Когда ты летишь вниз, значит - падаешь,
Нужно чтоб кто-то был рядом, подстраховал,
Чтобы послушал, как ты там «крякаешь»,
Руку подал, погладил, в щеку поцеловал...
Что руку?.. Пусть он протянет обе,
Тот, кто должен быть рядом в этот момент,
Чтобы потом не целовали в холодный лобик,
Не заплетали в веночки бы черных лент...
Он бы спросил: «А ты все вниз головой стараешься?
Давай попробуем вместе, и страх уйдет!
Рядом - оно надежнее! Что ты все улыбаешься?
У тебя все получится, ну-ка давай вперед!»
Кто-то должен быть и ждать тебя дома
(Я не про кошку, кошка - само собой!)
А тот, с кем давно я уже знакома,
Кто рядом в трудный момент со мной...
Каково это быть мужчиной?
Быть главой, головой, отцом,
Быть с руками, умом, машиной,
Чтобы в грязь не упасть лицом.
Чтоб берег... Чтоб в огонь и в воду,
Чтоб герой... Чтобы лучше всех...
Чтоб рыбачил, любил охоту,
Чтобы в бизнесе был успех...
Чтобы честный, простой и верный,
Чтобы друг и защитник был,
Чтобы хоть бы чуть-чуть...примерно...
Чтоб на все бы хватало сил...
Каково это быть, скажите?
Нам мужчин ни за что не понять!
Так жалейте, прощайте, цените,
Так любите, как любит мать!
Я помню, до войны у нас в деревне
Мы старших почитали
А теперь усмешку может вызвать старец древний.
Старуху могут выставить за дверь.
Теперь всё по-другому — кто моложе
Да посильнее — тот авторитет.
Сын на отца уже прикрикнуть может,
Послать подальше, несмотря что сед.
И чья-то мать, когда-то просто мама,
Не знала, что дождётся чёрных дней,
И кулачки, что к сердцу прижимала,
Вдруг силу будут пробовать на ней.
А мы росли совсем в иной морали:
Когда я в детстве что-то натворил, —
Чужие люди уши мне надрали —
И батька их за то благодарил.
Если хочешь понять, что такое год жизни, задай вопрос студенту, который завалил годовой экзамен. Если хочешь понять, что такое месяц, спроси у матери, которая родила недоношенного ребёнка и ждёт, когда его извлекут из инкубационной камеры. Если неделя — спроси человека, который работает на конвейере или в шахте, чтобы прокормить семью. Если день — спроси влюблённых, которые ждут встречи. Если час — спроси у страдающего клаустрафобией человека, который застрял в лифте. Секунда — посмотри на выражение того, кто в тысячную долю мига избежал смерти, или спроси у спортсмена, который только что выиграл серебряную медаль на Олимпийских играх вместо золотой, ради которой тренировался всю жизнь.
Я не знаю, что со мной. Что-то не так. Я просыпаюсь ночами и подолгу смотрю в потолок. Если бы меня отправили куда-то умирать за чьи-то интересы, я бы стал героем. Мне не жалко отдать свою жизнь, и она мне совсем не нужна. Возьмите, кому она нужна. Ну, берите же её! Я забываюсь в коротком, тревожном сне. И черти куда-то несут меня. Я улетаю высоко-высоко. От Кравцова. От Спецназа. От жестокой борьбы. Я готов бороться. Я готов грызть глотки. Но зачем это всё? Битва за власть — это совсем не битва за Родину. А битва за Родину — даст ли она утешение моей душе? Я уже защищал твои, Родина, интересы в Чехословакии. Неприятное занятие, прямо скажем. Я улетаю всё выше и выше. С недосягаемой звенящей высоты я смотрю на свою несчастную Родину-мать. Ты тяжело больна. Я не знаю чем. Может, бешенством? Может, шизофрения у тебя? Я не знаю, как помочь тебе. Надо кого-то убивать. Но я не знаю кого. Куда же лечу я? Может, к Богу? Бога нет! А может, всё-таки к Богу? Помоги мне, Господи!
В каждом мужчине, даже если ему это невдомёк, даже если мыслей таких нет, теплится образ женщины, которую ему суждено полюбить. Из чего сплетается её образ — из всех мелодий, звучавших в его жизни, из всех деревьев, из друзей детства, — никто не рискнёт сказать наверняка. Чьи у неё глаза: не его ли родной матери, чей подбородок: не двоюродной ли сестры, которая четверть века назад купалась с ним в озере, — никому не дано это знать. Но почитай, каждый мужчина, носит при себе этот портрет, словно медальон, словно перламутровую камею, но извлекает на свет редко, а после свадьбы даже не притрагивается, чтобы избежать сравнений. Не каждому случается встретить свою суженую, разве что промелькнёт она в темноте кинотеатра, на страницах книги или где-нибудь на улице. Да и то после полуночи, когда город уже спит, а подушка холодна. Этот портрет соткан из всех снов, из всех женщин, со всех лунных ночей со времен творения.
Дорогие мои, это всё!
Отовсюду хула и глумленье!
Нас теперь только чудо спасёт,
Да хотим ли мы сами спасенья?
Где народ мой? Ау! Что со мной?
Я не вижу родимого люда.
Потому-то и правят страной
Подлецы, проходимцы, иуды.
Наши души пускают на слом.
Нам шипят, указу я на стойло.
И молчим, позабыв обо всём,
Всё меняя на горькое пойло.
И не чуя особых утрат,
Мы таскаем чужие обноски,
И в припадках заходимся в лад
Жеребцам и кобылам с подмостков.
Окропить бы Крещенской водой
Одержимых безудержной корчу.
Русь моя! Боль моя! Что с тобой?
Кто навёл эту тяжкую порчу?
Горе, горе над Русской Землей!
Разгулялись в открытую бесы.
Размелькались, под хохот и вой,
И рога, и копыта, и пейсы.
О, народ мой! Довольно дремать
Помолись перед Подвигом Богу.
Православная Родина-Мать!
Двери ада тебя не воз могут!
— Что с больным?
— Попытка суицида.
— Снимки дай! Похоже, не жилец
Сколько лет?
— Семнадцать.
— Да, обидно
Кто там, в коридоре, ждет?
— Отец.
— Ну, пойди, скажи, что мы не в силах
— Не пойду, я прошлый раз ходил.
Мать тогда рыдала и просила,
Чтобы я ей сына воскресил.
Он же дышит!?
— Это ненадолго.
— Знаю Но еще надежда есть!
— Эх, коллега Так угодно Богу.
— Но бывает
— Не сейчас, не здесь.
Ладно, сам скажу. Мне не впервые.
Мы же на работе
— Пульса нет
А глаза Как будто бы живые
— Что я говорил? Пошли. Обед.
Душевная красота отражается на лице и делает его прекрасным без того, что называется красотой у сластолюбцев. Образец красоты, по их суждению, представляет собой просто хорошее мясо — ничего более. Мясо, красиво размещенное вокруг безобразного скелета, мясо, окрашенное и мягкое для прикосновения, без шрамов или пятен. Это самый тленный род красоты: болезнь портит ее, годы бороздят ее морщинами, смерть уничтожает ее, но большинство мужчин ищет ее в торговых сделках с прекрасным полом. Большинство шестидесятилетних повес, прогуливающихся по Пикадилли и претендующих выглядеть на тридцать лет, ожидают, как Шейлок, свой «фунт» или несколько фунтов юного мяса. Желание не утонченное, не интеллектуальное, но оно есть, и единственно по этой причине «дамы» из кафе-шантана делаются развращающим элементом и будущими матерями аристократии.
Уже от мыслей никуда не деться.
Пей или спи, смотри или читай,
Всё чаще вспоминается мне детства
Зефирно-шоколадный рай.
Ремень отца свистел над ухом пряжкой,
Глушила мать штормящий океан,
Вскипевших глаз белесые барашки,
И плавился на нервах ураган.
Отец прошел войну, он был военным,
Один в роду, оставшийся в живых.
Я хлеб тайком носил немецким пленным,
Случайно возлюбя врагов своих.
Обсосанные и греки и иксы
Разгадывались в школе без конца,
Мой чуб на лбу и две блатные фиксы
Были решенной формулой лица.
Я школу прогулял на стадионах,
Идя в толпе чугунной на прорыв,
Я помню по воротам каждый промах,
Все остальные промахи забыв.
Иду, как прежде, по аллее длинной,
Сидит мальчишка, он начнет всё вновь,
В руке сжимая ножик перочинный,
На лавке что-то режет про любовь.
Дождь в окошко стучит, как замёрзшая птица.
Но она не уснёт, продолжая нас ждать.
Я сегодня хочу до земли поклониться
Просто женщине каждой, по имени МАТЬ.
Той, которая жизнь подарила нам в муках,
Той, что с нами, порой, не спала по ночам.
Прижимали к груди её тёплые руки.
И молилась за нас всем святым образам.
Той, которая Бога просила о счастье,
За здоровье своих дочерей, сыновей.
Каждый новый наш шаг — для неё был как праздник.
И больнее ей было от боли детей.
Из родного гнезда вылетаем, как птицы:
Поскорее нам хочется взрослыми стать.
Я сегодня хочу до земли поклониться.
Нашей женщине каждой, по имени МАТЬ.
Недолюблена ты, недоласкана* -
Одинокая, гордая женщина.
Прячешь боль под улыбчивой маскою,
Злой судьбинушкой, горькой помечена.
«Разобрали» хороших-то задолго,
А плохого и даром не надобно.
Жизнь проходит твоя в тихой заводи —
Нет ни горя, ни бед и не радости
Вечера твои скучные, долгие,
А постель — белизна непорочная
Ты на людях весёлая только лишь
Ночью меряешь спальню шажочками
На рассвете намаявшись досыта
От тревожной, тяжёлой бессонницы,
Вновь по миру идёшь твёрдой поступью,
Ни супруга, ни мать, ни любовница
Одинокая гордая.
Материнская Молитва Cеверине
Примяв траву подошвами босыми,
Стояла мать, и из последних сил
Просила Богородицу за сына:
«Спаси его, родимая, спаси!
Не приведи по дитятку родному
Мне обрядиться в страшный чёрный плат»
Негромкий шёпот, под раскаты грома
Звучащий, был сильнее, чем набат!
Сквозь ночь, исполосованную бритвой
Грозы, сквозь громовые голоса
Летела материнская молитва
И настежь раскрывались небеса
Навстречу той, чей лик Пресвят и Светел
Планета окунулась в тишину,
Когда душой, отмоленной у смерти —
Сыновней — стало больше на одну.
Чудеса — события, которых практически не может случиться, как кислород стать золотом. Я мечтал увидеть такое событие, но, когда оно состоялось, я его не заметил. Мириады клеток борются за право сотворить новую жизнь из поколения в поколение. И, наконец, происходит. Твоя мать влюбляется. В Эдварда Блэйка — Комедианта, которого имеет все основания ненавидеть. И из этого противоречия, вопреки вероятности, возникает жизнь. Это Ты. И только Ты. Неповторимая. Выделить столь особую форму из всего этого хаоса. Это как сделать из кислорода золото. Чудо.
Где-то в Лондоне стоит ёлка, а под ней подарки, которые никто никогда не откроет. Я думал, что если выберусь из этой заварушки, то пойду в тот дом, извинюсь перед его матерью и приму наказание, которое она мне выберет. Тюрьма Смерть Не важно. Потому что если я сяду в тюрьму, то по крайней мере смогу выбраться из этого Брюгге. А потом на меня снизошло озарение, и я понял: «Чёрт, парень, может это и есть ад?! Целая вечность в Брюгге ». И я очень надеялся, что не умру. Я очень, очень надеялся, что не умру.
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Мать» — 1 610 шт.
