Цитаты в теме «нога», стр. 33
Начало мая. Красные гвоздики,
Как слезы тех далеких страшных лет.
И ветеранов праведные лики,
Особенно, которых больше нет.
Когда опять подходят даты эти.
Я почему-то чувствую вину —
Все меньше вспоминают о Победе,
Все больше забывают про войну.
Никто из нас за это не в ответе.
И сам с собой веду я разговор:
Так много было войн на белом свете,
Так много лет уже прошло с тех пор.
И, как обычно, вспоминаю папу,
Вернувшегося без обеих ног
Как поднимался он легко по трапу,
Как танцевать он на протезах мог
Идут по телевизору парады,
Горят в архивных фильмах города.
Тем, кто остался, раздают награды.
И кажется, что было так всегда.
Война еще исчезнуть не готова.
Те годы — миллионы личных драм.
А потому, давайте вспомним снова
Всех тех, кто подарил Победу нам.
Когда гулять, на майские, поедем,
Веселые, довольные вполне,
Давайте скажем что-то о Победе
И вспомним, хоть немного, о войне.
А если я скажу, что я любил?
Так честно, так доверчиво открыто,
Что не хватало ни чернил, ни сил,
Ни красок, ни отчаянных улыбок,
Сказать — тебе. Отдать.
Все, все — к ногам.
И сердце, и огни ночного неба,
И музыку, и шепот по ночам,
И жар огня, и ломкий холод снега
Все, все — тебе. Твоим глазам, рукам,
Душе твоей, исписанной стихами
Я так любил, так верил я словам,
Звучащим сквозь судьбу мою годами.
Я так любил, вкричав тебя в себя,
Я так любил, уверенно и вольно,
Как эти дни в крови моей саднят,
И как терять все это будет больно
Всё течет, как река в глубоком ущелье,Не повернуть ни вправо, ни влево.***Самое страшное: накопление неудач.***Упав, всё равно, что сперва понять — голову или ногу,лишь бы подняться.***Принимать и любить себя —Никто из нас это делать не может.***У всякой медали оборотная сторона, Всякая палка о двух концах,И что бабушка не скажет, всё надвое.***Некоторые серьёзные проблемы решаютсянесерьёзным к ним отношением.***Извинить — значит избавить от вины, не считать виноватым.Простить — значит принять с виной.***Заставить человека отказаться от своего убеждения —Всё равно, что заставить самовольно снять с себя кожу.
Чистовик
1) Я всегда любил плохие книжки. Те, в которых говорится, что человек даже лучше, чем он сам о себе думает.
2) Время на самом деле лучший архитектор. Оно даже унылый доходный дом способно превратить в жемчужину городского ансамбля. В своё время парижане демонстрации устраивали против Эйфелевой башни, а сейчас без неё Парижа считай что и нет.
3) Мы всегда склонны недооценивать своих ровесников.
4) Прогулка по незнакомому городу, если вы не стёрли ноги, не валитесь от усталости, имеете в кармане хоть немного денег, а в запасе несколько дней, — это одно из самых приятных на свете занятий.
5) По сути, любая война — это в первую очередь война идеологий, а уж потом — соревнование в скорострельности и убойности железа.
6) Каждый достоин лишь того мира, который он способен защитить сам.
а давай, ты приедешь ко мне как в 2005-том
в два часа ночи, пахнущий алкоголем и зимней улицей
и потащишь к каким-то своим ребятам
которые весь день работают, а всю ночь тусуются
ребята мне будут шептать на ушко, что ты нехороший
что я у тебя какая-то там
и все подробности твоего комсомольского прошлого
а ты закажешь мою любимую песню дремлющим музыкантам
а потом мы поедем к тебе, я залезу в одежде в ванну
ты станешь меня раздевать, смеяться, намочишь пиджак и брюки
а потом мы будем долго-долго лежать на диване
с бутылкой брюта
и ты будешь думать, что у меня неплохие стихи и ноги
гладенькие и стройные, правда, гуляют пока по-детски и от этого будет не расставаться еще немного
хотеться
ВСТРЕЧА
— Здравствуй!
Кого я вижу?!
Больно глазам!
Прямо как в сказке:
вдруг
посреди зимы —
летнее чудо!
Вот и не верь чудесам
— Здравствуй!
Действительно,
вот и встретились мы
— Дай мне опомниться!
До сих пор не пойму:
вышел из дома,
а ты навстречу идешь!
А помнишь,
Какое солнце было в Крыму?
— Помню
Теперь мне
больше нравится дождь
— Я же тебе написать обещал
Но, знаешь, не смог.
Сперва заболел,
А потом навалились дела
Ты понимаешь:
работа
падаю с ног!
— Я понимаю.
Я писем
и не ждала
— А помнишь,
как я сердолики тебе искал?
И рано утром
ромашки бросал в окно
А помнишь,
Как мы смеялись
у Синих скал?
— Помню
Сейчас это все
и вправду смешно
— А помнишь,
как мы на базаре купили айву?
Как шли по дороге,
а рядом
бежал ручей
Послушай,
а как ты живешь?
— Да так и живу
— А помнишь
— Помню.
Не знаю только —
зачем
Объясни мне папа, как мужчина,
Почему я до сих пор одна?
Может быть, во мне самой причина?
Может быть, в том есть моя вина
Я веду себя довольно скромно,
Не бросаюсь к первым же ногам,
Кто-то смотрит дерзко, курит томно
Видно разным молимся богам
Я из тех, кто угощает чаем,
И стыдится откровенных фраз,
Я из тех, кто пишет, что скучает,
И при этом честно, каждый раз!
Объясни мне папа, что им надо?
Как себя мужчине преподать?
Может ярко-красная помада,
И колготки сеткой в минус пять?
Неужели нужно быть фривольной?
Ты меня иначе воспитал
Знаешь, пап, мне правда очень больно,
Мир каким-то непонятным стал
Ничего мне папа не ответил,
И не смог ни капельки помочь,
Для него я — лучшая на свете!
И, как прежде, маленькая дочь.
киносказка режиссёра Константина Бромберга 1. Главное, чтобы костюмчик сидел!
2. Вот она, жизнь холостяцкая. Некому даже к черту послать.
3. Ну что ж, меня ругают — значит я существую.
4. Каждый заблуждается в меру своих возможностей!
5. — Он проходимец, и ноги у него кривые!
— Правда? Я не заметила
— Ну может не ноги, может не кривые, но он не достоин вас!
— Это другое дело.
6. — Я его в прах превращу, в землю, в слякоть, в грязь, в это самое
— Всплывет.
7. Кровью скреплять не будем — чернила надежнее.
8. И потом, что здесь такого? Он человек видный, свободный. Она тоже хорошо одевается.
9. Видеть цель, верить в себя и не замечать препятствий!
10. Форме в наше время придаётся большое содержание!
11. Что чокнутый, что влюбленный это для медицины одно и тоже.
по сценарию братьев Стругацких
Cмейся, мой Бог!
В этот день воскресный
Хватит на всех огня!
В битве неравной, сразясь нечестно —
Он победил меня
Он — чернокнижник, игрок, картежник:
Все изводил на блеф.
Я же была — без сапог сапожник.
Или — шестерка треф
Сети забросив, как паутину, —
Сбил меня ловко с ног.
Я не смогла его ранить в спину
Боже, а он ведь смог!
Отче, да это же очевидно!
Как мы с тобой глупы
Он ведь меня распинал бесстыдно,
Видя глаза толпы
Ну, а толпа — да она не люди:
Сплетни и дым кольцом
Отче, укрой же от пересудов
Чем — то мое лицо:
Может травою, а нет — рукою,
Ангелом на плече
Он ведь оставил меня живою.
Но не пойму — зачем?
И хотя Вы так вот смотрите на меня удавом,
Говорите мне Вы то же самое, что и я Вам.
Только я Вам — бережно, по продольной,
А Вы рвёте поперёк — это больно
А потом у нас с Вами начнётся разбор полётов,
И я Вам буду говорить про свою ранимость.
Раньше это выдерживал только каждый сотый,
Пока я на первых трёхстах училась.
А теперь мне даже и рассказать-то некому,
Что ноги слабеют, когда со мной по-хорошему
Была бы девочкой — написала бы Бекхэму
Про то, что все перины у меня на горошине
А мы с Вами, стало быть, будем дружить семьями —
Как русский со шведом после Полтавы,
И я этот взгляд Ваш потом перейму со временем —
Будем просто глядеть друг на друга —
Как два удава.
А я вообще-то зашла по делу:
Что-то было гнетущее, несоразмерное,
А вот теперь и не помню даже, чего хотела
Господи, боже мой Вас, наверное
– А ты помнишь, как это было? – спросил её Хоакин.
– Я помню, что меня несли, – сказала Мария. – А тебя не помню. Цыгана помню, потому что он меня то и дело бросал. Но всё равно спасибо тебе, Хоакин, как-нибудь в другой раз я сама тебя понесу.
– А я хорошо помню, – сказал Хоакин. – Помню, как я держал тебя за обе ноги, а животом ты лежала у меня на плече, а твоя голова свешивалась мне на спину, и руки тоже там болтались.
– У тебя хорошая память, – сказала Мария и улыбнулась ему. – Я вот ничего не помню. Ни твоих рук, ни твоего плеча, ни твоей спины.
– А сказать тебе одну вещь? – спросил её Хоакин.
– Ну, говори.
– Я тогда очень радовался, что ты висишь у меня на спине, потому что стреляли-то сзади!
Выражается сильно российский народ! И если наградит кого словцом, то пойдет оно ему в род и потомство, утащит он его с собою и на службу, и в отставку, и в Петербург, и на край света. И как уж потом ни хитри и ни облагораживай свое прозвище, хоть заставь пишущих людишек выводить его за наемную плату от древнекняжеского рода, ничто не поможет: каркнет само за себя прозвище во все свое воронье горло и скажет ясно, откуда вылетела птица. Произнесенное метко, все равно что писанное, не вырубливается топором. А уж куды бывает метко все то, что вышло из глубины Руси, где нет ни немецких, ни чухонских, ни всяких иных племен, а всё сам-самородок, живой и бойких русский ум, что не лезет за словом в карман, не высиживает его, как наседка цыплят, а влепливает сразу, как пашпорт на вечную носку, и нечего прибавлять уже потом, какой у тебя нос или губы, — одной чертой обрисован ты с ног до головы.
— Значит, вы просто кузнечик, умеющий печатать, — проговорил Крамли и подождал, пока я проглочу обиду. — А вот если бы вы поболтались с мое по Венеции, посидели бы в моей конторе и побегали в морг, вы бы знали, что у любого проходящего мимо бродяги, у любого еле стоящего на ногах пьяницы столько теорий, доказательств, откровений, что их хватило бы на целую Библию, под их тяжестью потонула бы лодка на баптистском воскресном пикнике. Если бы мы слушали каждого болтуна проповедника, прошедшего через тюремные двери, так полмира оказалось бы под подозрением, треть — под арестом, а остальных пришлось бы сжечь или повесить. А раз так, чего ради мне слушать какого-то юного писаку, который даже еще не зарекомендовал себя в литературе?
Когда я пишу эти строки, по моему столу ползет мокрица. Если ее перевернуть на спину, можно видеть, какие огромные усилия она прилагает, чтобы снова встать на ноги. В этот промежуток времени у нее есть «цель жизни». И когда мокрица переворачивается, кажется, можно почти увидеть выражение торжества у нее на «лице». Мокрица уползает, и можно представить себе, как она рассказывает свою историю на следующей встрече мокриц и смотрит на молодых ракообразных свысока, как добившаяся своей цели. Но к ее самодовольству примешивается оттенок разочарования. Теперь, когда она достигла вершины, жизнь кажется лишенной цели. Может быть, мокрица вернется, надеясь повторить свой триумф; стоит пометить ее спинку чернилами, чтобы узнать, когда она решится рискнуть. Смелое ракообразное эта мокрица. Неудивительно, что живет многие миллионы лет.
— И я вальсировал еще и еще и не чувствовал своего тела.
— Ну, как же не чувствовали, я думаю, очень чувствовали, когда обнимали ее за талию, не только свое, но и ее тело, — сказал один из гостей.
Иван Васильевич вдруг покраснел и сердито закричал почти:
— Да, вот это вы, нынешняя молодежь. Вы, кроме тела, ничего не видите. В наше время было не так. Чем сильнее я был влюблен, тем бестелеснее становилась для меня она. Вы теперь видите ноги, щиколки и еще что-то, вы раздеваете женщин, в которых влюблены, для меня же, как говорил Alphonse Karr, хороший был писатель, — на предмете моей любви были всегда бронзовые одежды. Мы не то что раздевали, а старались прикрыть наготу, как добрый сын Ноя. Ну, да вы не поймете.
Если здраво рассуждать, – размышлял Кей, не замечая, что автоматически трогает, считая, родинки на спине и плечах Кайры, – женщина при езде на байке совершает половой акт. Раздвигает ноги, елозит задом, держит байк за рога, как партнёра за руки, раскачивается вперед назад и в стороны, вскрикивает на кочках, беспокойно вертится Ее возбуждает жар, исходящий от труб. Остановившись, она слезает с партне черт, с байка, закуривает и отдыхает».
«Пять, шесть К тому же байк согласен, чтобы им управляли. Далеко не все мужики на это способны».
«Семь, восемь Почему байкеры такие агрессивные? Потому что посадка на байке – это властная поза всадницы».
«Девять, десять Интересно, сколько мужиков изнасилованы байкершами? Изнасилованный крутой телкой самец скорее умрет, чем признается.
— А чего боятся, если ты любишь? Когда любишь, наоборот, ничего не страшно».
— Это правда, но если все идет не так, как ты ожидаешь? Разве это не напугает тебя? Или если ты сталкиваешься с чем-то, что никак не можешь понять? Разве это не вызовет у тебя сомнений?
И наконец, если ты не видишь ничего кроме своей любви? Разве не станешь ты держаться за нее, как за спасательный круг? В таком состоянии влюбленные забывают, что обеими ногами они все еще стоят на земле и им просто некуда падать.
Паника — вот чувство, которое сопровождает любовь, потому что любовь — это встреча с неизвестным. Неизвестным Другим, неизвестным самим собой. Любить страшно. А испугаться любви — значит предать.
Как я тебя оставлю,
Зная, что врозь нельзя.
Выпьем последнюю каплю
За нас — за тебя, за меня.
Злые ветра разлуки
В разные стороны рвут.
Болью связали мне руки
И вдаль от дома зовут.
Небо над нами, земля под ногами.
Всё будет как прежде и впредь.
Только ночами тоску мне ключами
В душе своей не запереть.
Как я смогу, не знаю,
Жить без тебя одна.
Может быть, в птичьей стае
Увижу тебя из окна.
Ну, а пока мы рядом,
Давай о разлуке молчать.
Согреем друг друга взглядом,
Чтоб вечер не омрачать.
Небо над нами, земля под ногами.
Всё будет как прежде и впредь.
Только ночами тоску мне ключами
В душе своей не запереть.
Молчание (Сонет)
Есть много близких меж собой явлений,
Двуликих свойств (о, где их только нет!).
Жизнь — двойственность таких соединены
Как вещь и тень, материя и свет.
Есть двойственное, цельное молчанье
Души и тела, суши и воды.
В местах, где поросли травой следы,
Оно гнездится, но воспоминания
И опыт говорят: не жди беды —
Оно — молчанье жизни, нет в нем зла,
Невозвратимым мысль его назвала.
Но если тень молчанья вдруг предстала
И душу в те пределы увела,
Куда нога людская не ступала —
Доверься господу! Пора пришла.
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Нога» — 2 454 шт.
