Цитаты в теме «открытие», стр. 9
Эрудиция, оторванная от дела, ведет к бесплодию — вот какой вывод вытекал из этого. Двое полных сил молодых людей, каждый по-своему блестящий, день за днем спорят о новом подходе к проблемам жизни. Суровый аскет, живущий опрятной, скромной, обустроенной жизнью за тридевять земель, в далеком городе Вене, виноват в этих спорах. И повсюду в западном мире происходили такие же жаркие схватки. Этот факт сам по себе имел значение куда большее, чем обсуждаемые теории. Несколько тысяч — если не десятки тысяч! — людей в ближайшие двадцать лет будут вовлечены в процесс, названный психоанализом. Термин «психоанализ» с годами будет постепенно терять свой магический ореол и станет расхожим словечком.
Терапевтическая ценность будет убывать в точном соответствии с ростом его популярности. Мудрость, положенная в основу открытий и толкований Фрейда, тоже будет чахнуть и терять свою эффективность, потому что невротик все меньше и меньше будет хотеть приспособиться к этой жизни.
Мама часто ему говорила, что ей жалко людей. Они так стараются превратить этот мир в безопасное, организованное место. Но никто не понимает, как здесь тоскливо и скучно: когда весь мир упорядочен, разделен на квадратики, когда скорость движения везде ограничена и все делают то, что положено, — когда каждый проверен, зарегистрирован и одобрен. В мире уже не осталось места для настоящего приключения и истинного волнения. Разве что для такого, которое можно купить за деньги. На американских горках. Или в кино. Но это волнение все равно — искусственное. Вы заранее знаете, что динозавр не сожрет детишек. Конец обязательно будет счастливым. В мире уже не осталось места для настоящего бедствия, для настоящего риска — а значит, и для спасения тоже. Для бурных восторгов. Для истинного, неподдельного возбуждения. Радости. Новых открытий. Изобретений.
Законы дают нам относительную безопасность, но они же и обрекают нас скуку.
Когда взошло твое лицо
Над жизнью скомканной моею,
Вначале понял я лишь то,
Как скудно все, что я имею.
Но рощи, реки и моря
Оно особо осветило
И в краски мира посвятило
Непосвященного меня.
Я так боюсь, я так боюсь
Конца нежданного восхода,
Конца открытий, слез, восторга,
Но с этим страхом не борюсь.
Я помню — этот страх
И есть любовь. Его лелею,
Хотя лелеять не умею,
Своей любви небрежный страж.
Я страхом этим взят в кольцо.
Мгновенья эти — знаю — кратки,
И для меня исчезнут краски,
Когда зайдет твое лицо.
Ведь это иллюзия, будто юность всегда счастлива, — иллюзия тех, кто давно расстался с юностью; молодые знают, сколько им приходится испытывать горя, ведь они полны ложных идеалов, внушенных им с детства, а придя в столкновение с реальностью, они чувствуют, как она бьет их и ранит. Молодежи начинает казаться, что она стала жертвой какого-то заговора: книги, подобранные для них взрослыми, где все так идеализировано, разговоры со старшими, которые видят прошлое сквозь розовую дымку забвения, — все это готовит их к жизни, совсем не похожей на действительность. Молодежи приходится открывать самой, что все, о чем она читала и о чем ей твердили, — ложь, ложь и ложь; а каждое такое открытие — еще один гвоздь, пронзающий юное тело, распятое на кресте человеческого существования. Удивительнее всего, что тот, кто сам пережил горькое разочарование, в свою очередь, помимо воли, поддерживает лживые иллюзии у других.
Ведь это иллюзия, будто юность всегда счастлива, — иллюзия тех, кто давно расстался с юностью; молодые знают, сколько им приходится испытывать горя, ведь они полны ложных идеалов, внушенных им с детства, а придя в столкновение с реальностью, они чувствуют, как она бьет их и ранит. Молодежи начинает казаться, что она стала жертвой какого-то заговора: книги, подобранные для них взрослыми, где все так идеализировано, разговоры со старшими, которые видят прошлое сквозь дымку забвения, — всё это готовит к жизни, совсем не похожей на действительность. Молодёжи приходится открывать самой, что все, о чем она читала и о чем ей твердили, — ложь, ложь и ложь; а каждое такое открытие — ещё один гвоздь, пронзающий юное тело, распятое на кресте человеческого существования.
Во всем мне хочется дойтиДо самой сути.В работе, в поисках пути,В сердечной смуте.До сущности протекших дней,До их причины,До оснований, до корней,До сердцевины.Все время схватывая нитьСудеб, событий,Жить, думать, чувствовать, любить,Свершать открытья.О, если бы я только могХотя отчасти,Я написал бы восемь строкО свойствах страсти.О беззаконьях, о грехах,Бегах, погонях,Нечаянностях впопыхах,Локтях, ладонях. Я вывел бы ее закон,Ее начало,И повторял ее именИнициалы.Я б разбивал стихи, как сад.Всей дрожью жилокЦвели бы липы в них подряд,Гуськом, в затылок.В стихи б я внес дыханье роз,Дыханье мяты,Луга, осоку, сенокос,Грозы раскаты.Так некогда Шопен вложилЖивое чудоФольварков, парков, рощ, могилВ свои этюды.Достигнутого торжестваИгра и мукаНатянутая тетиваТугого лука.
Это было зимой, в Люксембургском саду, почти сразу же после открытия. В аллеях никого, кроме одной пары: он — худой, с иголочки одетый старик, она — молодая, деревенского вида. Туман лежал до того густой, что они даже вблизи выглядели призраками. Через каждые десять шагов парочка останавливалась, чтобы расцеловаться с такой поспешностью, как будто они увиделись только что. Счастье или отчаяние скрывалось за их неистовством в такой ранний, такой неподходящей для излияний час? И если они везде вели себя с такой раскованностью, то как они представляли себе интимную близость? Следя за ними, я говорил себе, что любая парная эквилибристика — чушь и дичь, но дичь своя, чушь особенная.
У нее была полезная привычка: учиться у всего, что ее окружает – быть наблюдательной, извлекая знания из ситуаций, происходивших с нею. Ее пытливый ум постоянно искал новых открытий, и она с любовью и благодарностью принимала каждый урок.
За это мир, довольный такой внимательной ученицей раскрывал ей все больше и больше своих секретов. Он давал ей знания, которые на самом деле лежали на поверхности, доступные любому, кто желал учиться. Но люди были слишком заняты. Они торопились по своим делам, не замечая ничего вокруг и не придавая значения тем сокровищам мудрости, которыми в изобилии был наполнен окружающий их щедрый мир.
Для многих открытие простого факта, что черное и белое — всего лишь слова, но никак не противоположные объекты в морали, этике и обыденности, является невероятной ценностью, долженствующей подтвердить их высокий уровень мудрости. Так ребенок хвастается перед матерью пойманной жужелицей, в которой для дитяти сокрыты все красоты мироздания, и вызывает в лучшем случае брезгливую улыбку. Раскаленное добела железо, касаясь зрачков, дарует вечную черноту. Из черных туч падает белый снег. Тень хороша темная, а имя — светлое, но бывает и наоборот. Ну и что? Вы хотите сказать мне, что здесь сокрыты некие тайны?
Видимо, я чувствую по поводу той войны и людей, которые в ней победили, то же, что и большинство. Но я не понимаю, почему с каждым годом она становится всё важнее, а остальные, кажется, этому совсем не удивляются.
Памятники и мемориальные доски на каждом углу кажутся мне своеобразными урнами – но не для праха, а для отлетевших душ умерших стариков с орденскими планками. Ваяющие героев Великой войны скульпторы просто отрабатывают гонорары, политики, произносящие речи на церемонии открытия монумента, на самом деле думают о своих любовницах, а дети, кладущие цветы у подножья, волнуются, как бы не споткнуться, идя обратно, ведь это очень важный праздник, хотя и непонятно, почему. Узнать в граните и мраморе отголоски знакомого лица, в последний раз виденного перед боем шесть или семь десятилетий назад, и заплакать могут только ветераны. Скоро их не останется совсем, а город окончательно превратится в бессмысленный и бесполезный сад камней
Через непонятное, загадочное для мира смирение, и только через него, христианин приближается к одному из двух самых главных открытий в жизни. Первое из этих открытий состоит в том, чтобы узнавать правду о самом себе, увидеть себя таким каков ты есть на самом деле. Познакомиться с самим собой. А это, поверьте, очень важное знакомство. Ведь огромное число людей так и проживает век, не узнав себя. Мы ведь имеем лишь те или иные представления и фантазии о самих себе — в зависимости от наших тщеславия, гордыни, обид, амбиций. А истина, сколь горьким нам это ни покажется такова, что мы «несчастны, и жалки, и нищи, и слепы, и наги».
Настоящая любовь, как любой другой тяжёлый наркотик, к которому развивается привыкание, скучна как только открытие сделано, поцелуи быстро плесневеют, а ласки надоедают Разумеется, речь идёт не о тех, кто разделяет эти поцелуи, кому предназначены эти ласки, от которых окружающий мир становится красивее и ярче. Как и в случае с тяжёлым наркотиком, настоящая первая любовь по большому счёту интересна только её пленникам.
И как любой тяжёлый наркотик, к которому развивается привыкание, настоящая первая любовь опасна.
Мечта
И умом и сердцем понимаю —
Счастье не придёт само собой!
Вот поэтому и начинаю
Строить его собственной мечтой!
Жизнь идёт спиралью вверх по кругу
Даже, если будет он большим,
Всё равно мечты я строить буду,
Чтоб в реальности вернуться к ним!
Первая и самая большая —
Научиться Верить и Любить,
Чтоб Любовь моя была без края
И могла я с ней счастливой быть!
Чтобы сердце наполнялось Светом
И собой согрело всех вокруг,
Чтобы приносило ему это
Полный радости счастливый стук!
Научиться быть Душой открытой,
Излучая Свет и Красоту,
Сделать ещё множество открытий,
Чтоб осуществить свою мечту!
Только, не смогу я стать счастливой
Без любимых, близких и друзей,
Вот и призываю, что есть силы
СЧАСТЬЯ И ЛЮБВИ ДЛЯ ВСЕХ ЛЮДЕЙ!
И, когда-нибудь, я твёрдо верю,
Непременно всех оно найдёт!
И поэтому для счастья двери
Я мечтой открою наперёд!
Как жадный до открытий Демиург,
Устав путями долгими пылиться,
Заехал я, однажды, в Петербург —
Известную культурную столицу.
Нашёл с трудом (под вечер) нужный двор,
А в нём — ни фонаря! И темнотища;
Споткнулся о поваленный забор,
Ступил ногою (раза три) в говнище,
Под чей-то (в темноте) отборный мат,
И выстрелы а после — звуки дрифта —
В парадном, наконец, был очень рад,
Когда рукой нащупал двери лифта.
Вошёл в него я, как на эшафот
И спичкой чиркнул: страшно было, честно!
А там — гляжу — сидит мужик, и срёт!
Серьёзный очень. Сразу видно — местный,
Едва успел подумать я: «Фартит »,
И то, что «про «культуру» — нас ведь дурят!»,
Мужик тот (сидя), как заголосит:
- Мужчина, эй! У нас в лифтах не курят!
Тучи над нами нахмурились и сгустились.
Эй, наверху! Помоги! ну и там — прости нас.
Но у Него потерялся, похоже, стилус —
Тычет в экран своим длинным, как штык, ногтём.
Город заснежен — тарелкой под кашей манной
Тихо лежит, напевая моим карманным
Старым часам, что когда-то, должно быть, рано
Или же поздно — с тобой мы своим путём
Тихо уйдем от открытий чужих Америк
На только наш, неприступный, уютный берег
Без недосказанных фраз и моих истерик —
Берег небрежных касаний и теплых рук.
Тучи над нами — небесный большой экзамен.
Город под снегом напрягся, а после — замер.
Мы же уйдем? Мы же будем с тобой zusammen?
Не отвечай. Я всё знаю. Но просто — Вдруг.
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Открытие» — 204 шт.
