Цитаты в теме «поддержка», стр. 7
Мама моя ты мой самый родной
человек,
Кроме тебя никому не нужна я на
свете,
Ангел-хранитель мой, нежно
мерцающий свет,
Самый родной, дорогой человек на
планете
Мама прости непослушную,
дерзкую дочь,
Если порой я в штыки принимаю
заботу,
Только одна ты мне можешь советом
помочь,
Счастья, здоровья прошу для тебя я
у Бога
Мама поверь у меня все сейчас
хорошо,
Не огорчайся, я справлюсь с
проблемами смело,
Сколько любви в материнском
сердечке большом,
Помню как ты колыбельную в
детстве мне пела
Мама живи без тебя будет так
тяжело,
Без слов поддержки, заботы и
благословенья,
Рядом с тобой мне легко, беззаботно,
светло,
Нежно стихи я тебе посвящу с
восхищеньем
Любимый сын моя ты гордость. Мое Солнце,
Мой самый сильный, смелый и красивый мальчик,
Моя любовь, моя поддержка Свет в оконце,
Пусть мамина забота принесет удачу
Хранить тебя от бед всю жизнь свою готова,
Пока жива, пока есть силы мама рядом,
Молюсь, не зарастет тропа к родному дому,
Не скажешь, как дела а я пойму по взгляду
Ты помни сын мой, чтобы в жизни не случилось,
Не будь ты к маме слишком дерзким и суровым,
Любимым сыном, затаив дыхание, она гордится
А сколько мама проживет ее года, как поезд скорый,
Летят, не возвращаясь робкие, пугливые синицы.
Когда ты не знаешь, чем заполнить день, подели его на части, каждую часть займи чем-нибудь, не сиди без дела и четверти часа, десяти минут, пяти минут, пользуйся каждым мгновением, делай намеченное тобою методически, с суровым постоянством, — и день пройдёт так быстро, что ты не заметишь, как он кончился. И ты не будешь зависеть ни от кого и ждать, чтобы тебе помогли провести время. Тебе не придётся искать ни общества, ни разговоров, ни сочувствия, ни поддержки — словом, ты будешь жить, как должно жить независимое существо.
В одном удивительном городе,
Припудренном жухлой листвой
Я был удивительно холоден
Одной не холодной порой.
Я был удивительно холоден
Одной не холодной порой,
А тем, кто хоть чуточку голоден,
Завидовал черной душой.
Душа, выпив все соки прошлого,
Как спьяну, хотела прилечь.
А дом становился заброшенным
От разных негреющих встреч.
И рушились формы приличия,
Подтачивал нервы испуг.
И страсть шла под лед безразличия,
Лишившись поддержки двух рук.
А взгляд мой туманный, рассеянный
По лицам прохожих скользил.
Он двигался как-то замедленно,
Как будто бы в них тормозил.
Я долго искал то хорошее,
Что можно надолго сберечь,
А дом становился заброшенным
От разных негреющих встреч.
Я был удивительно холоден
Одной не холодной порой,
А тем, кто хоть чуточку голоден
Завидовал сытой душой.
Причина испытываемых мною при разговоре с людьми трудностей – трудностей, совершенно неведомых другим, – заключается в том, что мое мышление, вернее, содержимое моего сознания очень туманно, сам я, пока дело касается лишь меня, безмятежно и иной раз даже самодовольно успокаиваюсь на этом, но ведь человеческая беседа требует остроты, поддержки и продолжительной связности – то есть того, чего нет во мне. Никто не захочет витать со мною в туманных облаках, а даже если кто-нибудь и захочет, то я не смогу прогнать туман из своей головы – между двумя людьми он растает и превратится в ничто.
По-настоящему меня раздражают не правдолюбцы, а правда как таковая. Почему иные с ней так носятся? Разве кто-нибудь находил в ней поддержку и утешение, какие дарует нам вымысел? Поможет ли вам правда в полночный час, в темноте, когда ветер голодным зверем завывает в дымоходе, молнии играют тенями на стенах вашей спальни, а длинные ногти дождя выбивают дробь на оконном стекле? Нет. Когда холод и страх делают из вас застывшую в постели мумию, не надейтесь, что лишённая крови и плоти правда поспешит к вам на помощь. Что вам нужно в такой момент, так это утешительный вымысел. Милая, славная, старая добрая ложь.
Обладание невозможно никем и ничем. К чему бы ни стремился человек, что бы ни завоевывал, чего бы ни желал страстно, эта страсть всегда одна и та же. Владеть. Мы хотим обладать знаниями, силой, властью, талантом, деньгами, друг другом, хотим иметь семью, любовь, дружескую поддержку. Все равно, получим ли мы желаемое от рождения, заработаем тяжким трудом, дождемся, выклянчим, дотянемся и схватим, догоним и отберем, — мы не сможем владеть этим долго. Жизнь будет вести нас от потери к потере, тыча в каждую носом: обладание невозможно. Здесь, в этом мире, ничто не может быть нашим, кроме нас самих. Наши дети вырастут и покинут нас, наши подвиги забудутся, наши любовные истории закончатся. Есть только один способ мириться с таким положением вещей: раз и навсегда приучить себя к мысли, что все данное нам — в нашем временном пользовании, и радоваться этому надо сегодня.
Как часто мы учим тому, что самим не под силу,
За правду свою всех волков в стае света порвём,
И с сальными лицами ходим поститься уныло,
И сами себе, что так надо! бессовестно врём.
Поклоны бьём в церкви, лобзая иконы при людно,
Плевать, что сказал нам Учитель: лишь тайное Мне!
И в Библию тыча перстом, возмущаемся судно,
Но чудо ли то, что воды слишком много в вине?
Кто прав, кто не прав может это решать всё же Богу?
За веру рвём глотки, кичимся, что мы — не как те!
И лес вырубая, ненужную строим дорогу,
Услужливо ищем поддержку своей правоте.
Кто прав, кто не прав предоставьте решать это Богу,
Чья вера важней разберётся, поверьте, без нас,
В отличие от нас Он не судит заблудших так строго,
Но спросит и с тех, и с других в предназначенный час.
Просил одного: возлюбите себя и друг друга,
Кто душу положит за брата, тот Бога узрит,
А мы ни на шаг от закона — от рабского плуга,
Но Он своих блудных овец от бесчинства хранит.
Когда нет рядом никого...
Когда нет рядом никого и тихо,
Достану старенький потрёпаный блокнот,
Погрызеную кем-то ручку Bifa,
И попытаюсь воссоздать мыслеворот
Витают где-то образы и фразы
Поймать пытаюсь смысла тоненькую нить
Порой ложатся на бумагу сразу,
Но чаще - их не успеваю уловить.
Вокруг порхают, крыльями махая,
То близко очень, то исчезнут в темноте.
Приблизившись,внезапно пропадают
Поймала...Отпустила... Нет, совсем не те.
Избитых фраз,банальностей не нужно.
Пытаюсь передать как можно я точней
Те чувства, что тревожат мою душу,
Метаморфозы те, что происходят с ней,
И самые заветные желанья.
Не из тщеславия,не ради похвалы,
Не для поддержки или состраданья,
Не ожидая ни признания, ни хулы.
Я просто сброшу груз,расправлю плечи,
Переживания превращая в строчки...
Становится спокойней мне и легче,
В момент, когда в блокноте ставлю точку.
Мужчины — воины, мужчины сильные,
Им очень нужно отдыхать.
Снимать с себя доспехи пыльные,
Любимых женщин обнимать.
Когда уставшие приходят,
Кидают вещи на диван.
В любимых женщинах находят,
Тепло и сладостный дурман.
Им очень важно жить в любви,
Ведь это место их уюта.
Должно поменьше быть тоски,
Любовь — их шлюпка, их каюта.
В ней можно спрятаться от всех,
Немножко сердцем отдохнуть.
С такой поддержкой ждет успех,
И сила, горы чтоб свернуть.
Любовь им главная основа,
Суметь вершить другие вещи.
И нет надежней, лучше крова,
Чем сердце лучшей из всех женщин.
Для милых дам наоборот,
Им главное любить душой.
Не нужно всяких им высот,
Без чувств и без любви большой.
Давайте чувствовать друг друга,
И каждый день пусть будет праздник!
Пусть отступает злая вьюга,
Стреляет пусть Амур-проказник.
Когда не веришь, любой обман в этом мире иллюзий рассеивается, как дым. Все такое, какое оно есть. Нет нужды оправдывать истину, нет смысла искать объяснения правде. Что истинно, то просто не требует доказательств. Подтверждения нужны только лжи. Ложь всегда нуждается в поддержке. И для того чтобы обосновать исходную ложь, мы придумываем еще одну, а ее, в свою очередь, подкрепляем другой ложью: так обман влечет за собой все больший обман. Мы сооружаем гигантское нагромождение неправды, но, когда истина вырывается на поверхность, это здание рушится.
Для начала палестинский террорист утверждал, что в метафизическом плане ценность заложника равна нулю (ибо он неверный), но не является отрицательной: отрицательную ценность имел бы еврей; следовательно, его уничтожение не желательно, а попросту несущественно. Напротив, в плане экономическом заложник имеет значительную ценность, поскольку является гражданином богатого государства, к тому же всегда оказывающего поддержку своим подданным. Сформулировав эти предпосылки, палестинский террорист приступал к серии экспериментов. Сперва он вырывал у заложника зуб (голыми руками), после чего констатировал, что его рыночная стоимость не изменилась. Затем он проделывал ту же операцию с ногтем, на сей раз вооружившись клещами. Далее в беседу вступал второй террорист, и между палестинцами разворачивалась краткая дискуссия в более или менее дарвинистском ключе. Под конец они отрывали заложнику тестикулы, не забыв тщательно обработать рану во избежание его преждевременной смерти. Оба приходили к выводу, что вследствие данной операции изменилась лишь биологическая ценность заложника; его метафизическая ценность по-прежнему равнялась нулю, а рыночная оставалась очень высокой. Короче, чем дальше, тем более паскалевским был диалог и тем менее выносимым — визуальный ряд; к слову сказать, я с удивлением понял, насколько малозатратные трюки используются в фильмах «запёкшейся крови».
Во время другой экспедиции однажды утром меня разбудил голос двухлетнего ребенка, повторявшего мягким тоненьким голоском: «Си! Си! » Это было близкое подобие «Ши» — моего имени среди екуана, которое он мог выговорить. Я перегнулась из своего гамака и увидела Кананаси, совершенно одного, с требующим лечения порезом. Он совсем не плакал и не требовал поддержки или успокоения. Когда повязка была на месте, он выслушал мое наказание не мочить руку, прийти на следующий день и убежал играть.
Когда я столкнулась с ним на следующий день, его повязка была грязная и мокрая. В два года его интеллектуальные способности были недостаточны, чтобы подчиниться указанию, которое нужно было помнить весь день, но добротность его знания Себя и Другого на протяжении двух лет, полноценный опыт «ручного периода» и затем опыт самостоятельности в этом сложном и опасном мире сделали его способным прийти за помощью и вытерпеть лечение без поддержки, симпатии и только с минимумом внимания. Наверное, его мать, увидев порез, сказала только: «Иди к Ши», — и Кананаси сделал все остальное сам.
Другой случай помог мне очень многое понять, хотя и произошел спустя много месяцев после того, как я привыкла к спокойному и непринужденному отношению екуана к лечению. Авада-ху, второй сын Анчу, мальчик около девяти лет, пришел ко мне в хижину с раной в животе. При осмотре оказалось, что рана неглубокая и совсем не опасная, но при первом взгляде я испугалась, что, возможно, сильно повреждены внутренние органы.
— Нехкухмухдух? (Что это?) — спросила я.
— Шимада (Стрела), — вежливо ответил он.
— Амахдай? (Твоя?) — спросила я.
— Катавеху, — назвал он имя своего десятилетнего брата, при этом проявляя не больше эмоций, чем если бы он говорил о цветке.
Я уже обрабатывала его устрашающую рану, когда вошли Катавеху и несколько других мальчиков — посмотреть, что я делаю. В Катавеху не было заметно и тени вины, а в Авадаху — злости. Это был самый настоящий несчастный случай. Подошла их мать, спросила, что случилось. Ей вкратце рассказали, что ее старший сын попал стрелой во второго сына на берегу реки.
— Йехедухмух? (В самом деле?) — спокойно сказала она.
Она ушла по своим делам прежде, чем я закончила обработку раны. Ее сыну оказывали помощь; он ее не звал; ей незачем было оставаться. Единственный, кто был взволнован, это я. Что сделано, того не воротишь; самое лучшее лечение, возможное в тех условиях, было предоставлено, и даже другим мальчикам не было нужды оставаться. Они вернулись к своим играм прежде, чем я закончила. Авадаху была не нужна моральная поддержка, и когда я наложила последний пластырь, он пошел обратно к реке, к своим друзьям.
Его мать исходила из того, что если бы ему была нужна ее поддержка, он пришел бы к ней, и она всегда готова была его принять.
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Поддержка» — 150 шт.
