Цитаты в теме «полет», стр. 25
Всему конец бывает на земле и даже ожиданию, поверьте, и даже одиночеству и смерти всему конец приходит на земле. Но нет конца у утренних дорог, у поля ландышей, у нежного напева. И нет конца любви, что дарит Дева, и нет конца словам, что молвит Бог. Как это грустно — закрывать страницу, как будто сердце падает на дно. Но там не дно, а светлое окно, в которое летит свободно птица. И целый мир, у птицы под крылом, и долгие эпохи и столетия, и мощные фонтаны многоцветия —всё говорит сегодня об одном. О том, что на земле всё скоротечно, конец приходит, словно часовой. Но по искрящей солнцем мостовой идёт Христос. И это будет вечно.
Инженеры чувств
Из точки «А» до точки «Б» проложена прямая,
Из мига «Икс» идёт в миг «Игрек» жизни линия-черта.
Привыкли жить всё в мире в чём-то измеряя,
Не измеряется в нём только пустота.
Минутой — время, граммом — вес, а метром — расстояние,
Мы измеряем чтобы знать размер.
Величину явления даёт размера знание,
Её учтёт в расчётах инженер.
А как измерить мысли напряжение,
Когда она расчётом занята?
И как измерить радость, боль, волнение,
В чём измеряется любовь и красота!
Мост чувств меж душами не строят по расчётам,
Стену вражды возводят не из кирпичей.
Чтобы летать нужны моторы самолётам,
Мечта — мотор, полёта душ людей.
Мы инженеры чувств, мы сами строим,
Мосты и стены, в жизни меж собой.
Любви полёта каждый в ней достоин,
Но должен сам, уметь любить душой!
No angelда, не Ангел я, скинула маску
Ну что, не нравлюсь?
Сущность наружу попёрла,
Оскал заметен?
Стерва? Знаю я и сама
С собою никак не справлюсь.
Не излечима — в уши
Свистит мне бродяга-ветер.
Забудусь — на веках кино
О полётах к непокорённым целям,
Очнусь — начинаю плакать
И сразу смеяться до колик.
Красным крашу
Орнаменты дней недели,
Учу наизусть скандальный видеоролик.
Ловлю на живца, до крови искусаны губы,
Я — как будто не я,
Сквозной перелом сознания.
Вроде прошла и огонь,
Воду, и медные трубы,
Пытаясь постичь, нелепо, секрет мироздания.
Постигла док, а может пора сдаваться?
Разбавь нейролептиком кровь,
Подари мне спиральные сны.
А я постараюсь не очень громко
Орать и не сильно кусаться.
Ты только успей убить меня
До наступления весны.
Безликая грусть моё сердце туманит,
Я птицей сорваться готов
В полёт над степенною Сеной в Руане,
Богиней горбатых мостов.
Кареты по ним непременно проедут,
Лишь люди раскроют зонты.
И вечер дождём превратит в домоседов
Гуляющих до темноты.
Где трубы заводы гудят пароходы,
Без отдыха и запятой,
Спокойная Сена, как прежде, уводит
Меня в безмятежный покой.
И кажется- вот протяну свои руки,
Воздушный зажав карандаш,
И Сена сбежит от сентябрьской скуки
Туда, где впадает в Ла Манш.
Виртуалке...
Когда с тобой я в виртуале,
Мы говорим, «глаза в глаза»,
Конечно, было б в идеале,
Что б не сдавали тормоза.
Ты прелесть, умничка, родная
Пишу, который раз, влюблён!
С тобою разум свой теряю,
Хочу тебя, как чудный сон.
Хочу к тебе в объятья страсти,
Ласкать и нежить всю тебя
Овалы плеч, другие сласти,
От счастья позабыв себя.
И целоваться в губки нежно,
Вдыхать тебя, как свет зари
Желанье это, неизбежность
Во имя счастья и любви.
Хочу с тобою насладиться
Полётом в бездну, в вышину,
Любимая, ведь ты жар-птица,
С тобою в секс и на войну,
Хочу всегда тебя и всюду
Дышать тобою, задыхаться,
И целовать любимой губы
Ну, как такой не восхищаться?
Ты звал меня, то тихою, то шалою,
Талантами особыми отмеченной, но не своей
О многом ли мечтала я —
Быть преданной, любимой, нежной женщиной
Не рвущейся в полёт вперёдсмотрящею,
Не Жанной Д'Арк, не бестией-мегерою,
А чуткою, покорной, настоящею,
Дарить себя готовой полной мерою
Девчонкою в плечо твоё уткнувшейся
Сгущающейся ночью снегопадною,
Чтоб, ото сна тревожного очнувшийся,
Назвал меня своею ненаглядною;
И тебе бы прижималась я доверчиво,
Ладонями горячими бы гладила,
И мягко целовала, стало легче бы,
И сердце бы твоё не лихорадило.
Пускай бы землю снегом засыпало,
И ты бы спал с улыбкой безмятежною
О многом ли, о малом ли мечтала я?
Быть женщиной твоей любимой нежною.
У него прострелено правое лёгкое, но он как-то ещё живёт.
Из неё достали две пули – шрам через весь живот.
У обоих ещё по парочке ножевых, но они не в счёт.
Война между ними длится уже десятый год.
Друзья вздыхают – это не кончится никогда.
Из комментариев – только короткое «ммдаа»
У неё вместо нервов оголённые провода,
А ему и с ней беда, и без неё никуда.
Иногда заключается перемирие, но срок у него невелик.
Максимум, на что их хватает – это миг –
Вот он ловит губами на щеке её солнечный блик,
А потом с поля боя снова доносится крик.
Кто из них начал эту войну не помнят ни он, ни она.
Десятую зиму накрывает собой весна,
А они всё сидят в окопах без еды и без сна –
Знают, как обманчива недолгая тишина,
Непродолжительное затишье перед стрельбой
У него взведённый курок, она считает пули одной рукой.
Но если в него прицелится кто-то другой –
Она, не думая даже, заслонит его собой.
Пусть друзей не много — так бывает,
Но они — все верные друзья.
Есть завистники, которые «всё знают»,
Им, как говорится, Бог — судья.
Есть поклонники, не скрою, мне приятно,
Есть читатели — для них стихи пишу.
Есть семья — и это в жизни свято,
Есть Любовь, которой дорожу.
Есть Мечта, зовущая в полёты,
Есть черта — её не перейти.
Есть надежда, что однажды
Кто-то Скажет мне: «Давай вдвоём идти »
Не коплю обиды — всем прощенье,
Говорю сама себе: «Держись!»
За мгновеньем — новое мгновенье.
Знаю лишь одно: все это - жизнь!
Весна! Кругом природы шевеление
Под серенады бешеных котов,
Везде реализация стремления
Любви и притяжения полов.
Вот к дубу веткой тянется осина,
Вот по букашке ползает букаш,
Девчонку у забора мнёт детина,
Вот кролик нарабатывает стаж,
Там слон слониху любит не по-детски,
Стрекоз на стрекозе давно без сил,
И ржёт от счастья жизни жеребецкой
Седой коняга, увидав кобыл.
«Камаз» «Оку» целует в переулке,
На тлю другой неспешно мчится тля,
Поршня исправны и притёрты втулки,
Амур ликует, стрелами паля!
Повсюду жизнь! Везде её приметы
Нас окружают, стонами бодря!
И только я, дурак, пишу вам это,
Да ты, читатель, время тратим зря
Мир осенён из глубины небес
Смирением и светлою тоскою.
Струится благодать в поля и лес,
Над руслом, полным света и покоя.
Спаси меня земля! Я так устал,
Живя во зле. Я болен жаждой мщения,
А от тебя исходит доброта.
Прости меня и научи прощенью.
Учи виниться и прощать другим,
Идти с улыбкой к незнакомым людям.
И старые от пустятся грехи,
И, может, новых – никогда не будет.
Как подшутила надо мной судьба!
Ведь я из мутной лужи у колодца
Напился веры в то, что жизнь – борьба,
Но жить – куда труднее, чем бороться!
Борьба И местью подменили честь,
И умер дивный звук в кромешном гуле.
Мир жив не потому, что бури есть,
А потому, что утихают бури!
Идущим по слезам да по крови
Вовек не суждено дойти до счастья.
Не противостоянию, а согласию
Учи меня земля, учи любви.
Нарисуй губами влагу поцелуя
И пусть чаша ночи будет ласк полна,
Чтоб тебя из нежить, счастьем из балуя
В океане страсти буду, как волна.
Нарисуй руками ты души касание,
Сбросивши одежды на пантакли чувств,
Напиши на звёздах каждое желанье —
Я исполню волю всех твоих безумств.
Нарисуй глазами все изгибы тела,
А в полёте жгучем будь неудержим
Головокружения я всегда хотела,
Чтоб луна вздыхала, будто пилигрим.
Нарисуй улыбкой сладкое мгновенье,
Тайною блаженства пусть играет кровь.
Нарисуй, что хочешь, кистью искушения
И возьми до капли всю мою любовь.
Не поля родные, не леса, —
В Сенегале, братцы, в Сенегале
Я такие видел чудеса!
Ох, не слабы, братцы, ох, не слабы
Плеск волны, мерцание весла,
Крокодилы, пальмы, баобабы
И жена французского посла.
Хоть французский я не понимаю
И она по-русски — ни фига,
Но как высока грудь её нагая,
Как нага высокая нога!
Не нужны теперь другие бабы —
Всю мне душу Африка свела:
Крокодилы, пальмы, баобабы
И жена французского посла.
Дорогие братья и сестрицы,
Что такое сделалось со мной?
Всё мне сон один и тот же снится,
Широкоэкранный и цветной.
И в жару, и в стужу, и в ненастье
Всё сжигает он меня дотла, —
В нём постель, распахнутая настежь,
И жена французского посла!
Твои губы — сладкий смертельный яд,
С никотиновым привкусом горечи.
Ты устал уже губы мои целовать
Поцелуй меня в душу, хочешь?
Твои пальцы — самый запретный экстаз,
Мое тело небрежно ласкают
Сделай так, чтобы этот огонь не погас!
Ты ведь можешь так сделать, я знаю.
Мое тело — безумный горящий вулкан,
Вот ещё чуть-чуть, и взорвётся.
А твой взгляд как глубокий, опасный дурман
Как тебе так любить удается?
Чуть прикрыты веки, с трудом дышу,
Учащается сердцебиение
Ты ведь знаешь — я ничего не прошу,
Кроме этих прикосновений
Твое сердце — почти растаявший лед,
И сплетаются души с телами.
Поцелуй меня в душу, продолжим полет,
Все когда-нибудь так полетают.
— Слушай, я знаю, что вчера у тебя было свидание, сегодня я отменила свое, чтобы пойти с тобой.
— Правда? Я думал, ты говорила
— Я солгала, потому что ты мне нравишься, и я ненавижу свидания. Я не могу быть с кем-то другим, пока ты встречаешься с целой толпой, я не хотела тебя обидеть.
— Ты хочешь, чтобы я перестал ходить на другие свидания?
— Нет, это было бы безумием, ну для тебя, не для меня. Поэтому мы, вероятно, не сможем быть вместе, мы слишком разные. Мы не одного поля ягоды. Послушай, Уилл, мне кажется, ты отличный парень и твоя дружба ***ы значила для меня, я не хочу разрушить ее только потому, что мы вынуждаем друг друга быть теми, кем не являемся.
Фантастика Да, вы правы. Это безумие. Даже хуже того: бред. А вот вам ещё один бред. Какие-то парни вздумали построить аэроплан, и посадить туда людей, чтобы летали, как птицы! Смешно?! А преодоление звукового барьера, или полёты на луну, или атомная энергия, а полёты на Марс! Что, тоже фантастика? Слушайте! Я об одном прошу: хоть немного, — проявите воображение, сделайте шаг назад и посмотрите на это со стороны. Рискните сделать то, что может оказаться самым судьбоносным решением для человечества. Для истории цивилизации.
Мне хочется поговорить. Об истории, об искусстве, о литературе, о политике, о философии, о жизни, но раз за разом, после обрывочных «прив» «нра» «ваще» «как саааам» «а ничо», открывается все та же грустная, болезненная, тяжелая, трагичная, пустая бездна одинокости человеческой. Глухой, слепой одинокости, неразбавленной оттенками широкого пространства красивого мира. И бессильно опускаются руки, не способные спасти каждого, и хочется отвернутся, закурить и остаться наедине с самими собой, устало глядя в окно и думая о чем-то далеком, неважном, но легком и светлом, как крыло бабочки над полем диких цветов. И хочется взять слова, краски, шальные чувства — вечные инструменты художника, и создать вокруг себя стену толщиной в бесконечный вздох сожаления и обреченного понимания того, что там, где ты предвидел сладкую, прекраснодушную, парящую бесконечность, лишь россыпь острой мокрой гальки боли, воспаленной сознанием до размеров берега, на котором никогда не будет радостного смеха детей, любящих глаз, нежных обьятий и где-то на кромке горизонта — пения китов. И наваливатеся на душу тяжелое тело пустоты, и дышит соленым в шею, давя бетонной поступью птенцов зарождающихся идей и желаний, и в какой-то момент начинает казаться, что ничего больше не осталось, что ты один среди миражей, теней, бывших когда-то людьми Но потом ты вытираешь с висков испарину, закрываешь глаза, делаешь жизненно необходимый глоток горького горячего чая и снова веришь: «нет, нет, привиделось, конечно нет, нет, нет »
О чем твердил распятый Христос? Почему Ты меня оставил? А тот человек повторял нечто менее трогательное, менее жалостное, а значит, и менее человечное, но гораздо более значимое. Он обращался ко мне из пределов чуждого мира. В том, где находился я, жизнь не имела цены. Она ценилась слишком высоко и потому была бесценной. В том, где обитал он, лишь одна вещь обладала сопоставимой ценой. Элефтерия — свобода. Она была твердыней, сутью — выше рассудка, выше логики, выше культуры, выше истории. Она не являлась богом, ибо в земном знании бог не проявлен. Но бытие непознаваемого божества она подтверждала. Она дарила вам безусловное право на отречение. На свободный выбор. Она — или то, что принимало ее обличье, — осеняла и бесноватого Виммеля, и ничтожных немецких и австрийских вояк. Ею обнимались все проявления свободы — от самых худших до самых лучших. Свобода бежать с поля боя под Нефшапелью. Свобода бороться с первобытным богом Сейдварре. Свобода потрошить сельских дев и кастрировать мальчиков кусачками. Она отвергала нравственность, но рождена была скрытой сутью вещей; она все допускала, все дозволяла, кроме одного только — кроме каких бы то ни было запретов.
В начале времен мужчины и женщины были сотворены не такими, каковы они теперь, — это было существо единое, но с двумя лицами, глядевшими в разные стороны. Одно туловище, одна шея, но четыре руки и четыре ноги и признаки обоих полов. Они словно срослись спинами. Однако ревнивые греческие боги заметили, что благодаря четырем рукам это существо работает больше, а 2 лица, глядящие в разные стороны, позволяют ему всегда быть настороже, так что врасплох его не застать, а на четырех ногах можно и долго стоять, и далеко уйти. Но самое опасное — будучи двуполым, оно ни в ком не нуждалось, чтобы производить себе подобных. И Зевс, верховный олимпийский бог, сказал тогда: «Я знаю, как поступить, чтобы эти смертные потеряли свою силу» И ударом молнии рассек существо надвое, создав мужчину и женщину. Таким образом народонаселение земли сильно увеличилось, но при этом ослабло и растерялось — отныне каждый должен был отыскивать свою потерявшуюся половину и, соединяясь с ней, возвращать себе прежнюю силу, и способность избегать измены, и свойство работать долго, и шагать без устали. И это-то вот соединение, когда два тела сливаются в одно, мы и называем сексом.
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Полет» — 532 шт.
