Цитаты в теме «театр», стр. 11
С годами чувства притупляются. Тускнеет не яркость мира — короста, наросшая на человеке, не пропускает свет в должной мере. Глохнут звуки. Музыка превращается в невнятный шум. Запахи утрачивают резкость. Ландыши не напоминают о весне. Любовь? — привычка. Ненависть? — брюзжание. Нас готовят к уходу — туда, где не место страстям. Слава старикам и старухам, сохранившим свежесть восприятия! Слава седым непоседам и лысым завсегдатаям театров! Низкий поклон морщинистым ведьмам, чей глаз остер и слух чуток! Иногда кажется, что им просто повезло. В другой раз думаешь: в чем их секрет? А всего-то и надо, что признать: не мир, но я. Не любимый в юности поэт утратил мощь таланта – я остыла к его строкам. Не пейзаж лишился былого очарования – я смотрю на него, близоруко щурясь. Стоит только признать, признаться, взять вину на собственные плечи – и мир вновь засияет.
Великий Космос, как же это трудно!
Куда легче согласиться, что в наше время деревья росли до небес
Похоже, поставив на первое место музыку (то же, по-моему, верно в отношении литературы, кино, театра – всего, что заставляет человека переживать), уже невозможно разобраться с личной жизнью, начать относиться к ней как к чему-то окончательно оформленному. Может быть, все мы – те, кто изо дня в день вбираем в себя чужие эмоции, — живем под слишком высоким напряжением и в результате теряем способность просто быть довольными: нам подавай либо несчастье, либо восторженное до поросячьего визга счастье, но обоих этих состояний очень трудно достичь в рамках стабильных и прочных отношений.
Ради защиты вступать мне надоело в бои.
Стоит мне вверх поглядеть в беломраморном нашем театре,
В женской толпе ты всегда к ревности повод найдешь.
Кинет ли взор на меня неповинная женщина молча,
Ты уж готова прочесть тайные знаки в лице.
Женщину я похвалю — ты волосы рвешь мне ногтями;
Стану хулить, говоришь: я заметаю следы
Ежели свеж я на вид, так, значит, к тебе равнодушен;
Если не свеж — так зачах, значит, томясь по другой
Право, уж хочется мне доподлинно быть виноватым:
Кару нетрудно стерпеть, если ее заслужил,
Ты же винишь меня зря, напраслине всяческой веришь, -
Этим свой собственный гнев ты же лишаешь цены.
О, не лети так, жизнь, слегка замедли шаг.
Другие вон живут, неспешны и подробны.
А я живу - мосты, вокзалы, ипподромы.
Промахивая так, что только свист в ушах
О не лети так жизнь, уже мне много лет.
Позволь перекурить, хотя б вон с тем пьянчужкой.
Не мне, так хоть ему, бедняге, посочуствуй.
Ведь у него, поди, и курева то нет.
О не лети так жизнь, мне важен и пустяк.
Вот город, вот театр. Дай прочитать афишу.
И пусть я никогда спектакля не увижу,
Зато я буду знать, что был такой спектакль
О не лети так жизнь, я от ветров рябой.
Мне нужно этот мир как следует запомнить.
А если повезет, то даже и заполнить,
Хоть чьи-нибудь глаза, хоть сколь-нибудь собой.
О не лети так жизнь, на миг хоть, задержись.
Уж лучше ты меня калечь, пытай, и мучай.
Пусть будет все - тюрьма, болезнь, несчастный случай.
Я все перенесу, но не лети так, жизнь.
Отмелькала беда, будто кадры кино,
В черно-белых разрывах фугасных.
И в большом кинозале эпохи темно,
И что дальше покажут — не ясно.
Разбивается луч о квадраты стекла
Довоенного старого дома.
И людская река по утрам потекла
По аллеям к заводам и домнам.
Просыхает асфальт, уменьшается тень,
И девчонка торопится в школу.
Довоенный трамвай, довоенный портфель —
Все опять повторяется снова.
Я в отцовских ботинках, в отцовских часах,
Замирая, смотрю без прищура,
Как в прозрачных, спокойных, тугих небесах
Самолетик рисует фигуры
Двадцать лет, тридцать лет, сорок лет
Рушит хроника стены театров.
Двадцать лет, тридцать лет, сорок лет
Нас кино возвращает обратно.
Я не видел войны, я смотрел только фильм,
Но я сделаю все непременно,
Чтобы весь этот мир оставался таким
И не звался потом довоенным.
В нашей жизни есть один человек который нам очень дорог, самый важный для каждого из нас, но мы почему-то забываем иногда просто набрать номер телефона и сказать люблю, или мы просто забываем придти в дом и помочь что-то сделать, да просто даже посидеть и поговорить, иногда мы просто забываем подарить без повода цветы, или например позвонить и сказать» Мамулечка я тебя очень люблю» а ведь это так просто, да вы задумайтесь кто из вас последний раз и когда позвонил маме и пригласил её прогуляться взявшись за руки, или когда вы последний раз приглашали маму в ресторан или хотя бы в кафе в театр, просто вспомните когда вы последний раз просто пригнали посреди рабочего дня, обняли маму и сказали как вы её любите а ведь это для наших мам очень важно! И если это важно для тебя, да да именно для тебя не сиди и не читай то что написано дальше, а иди и обними свою единственную маму!
Мы словно планер братьев Райт,
Ушедший в первый пробный рейд:
Моя твоя не понимает;
Твоя моя не разумеет.
И не стереть досады с лиц,
И нет пути ни вверх, ни вниз,
Хоть бейся лбом, упавши ниц,
Хоть повторяй слезливо: «Please!»
Как головою ни тряси,
Нам ни о чем не говорит
Ни твой изысканный фарси,
Ни мой безжизненный санскрит.
Мы не проходим этот тест;
Уже пора рубить сплеча
Театр, мимика и жест.
И не дозваться толмача.
Все планы — наперекосяк,
пускай другой идет на Вы.
Моя твоя совсем никак.
Твоя моя совсем увы.
Душой я бешено устал.
Точно тайный горб на груди таскаю,
Тоска такая
Будто что-то случилось или случится, —
Ниже горла высасывает ключицы
Российская империя — тюрьма,
Но за границей тоже кутерьма.
Родилось рано наше поколение,
Чужда чужбина нам и скучен дом,
Расформированное поколение,
Мы в одиночку к истине бредем.
Чего ищу Чего-то свежего
Земли старые — старый сифилис,
Начинают театры с вешалок,
Начинаются царства с виселиц.
Земли новые — табула раза,
Расселю там новую расу,
Третий мир без деньги и петли.
Ни республики, ни короны,
Где земли золотое лоно!
Как по золоту пишут иконы,
Будут лики людей светлы!
Как по золоту пишут иконы,
Будут лики людей светлы!
Смешно с всемирной тупостью бороться,
Свобода потеряла первородство.
Ее нет ни здесь, ни там.
Куда же плыть?
Не знаю, капитан.
За кулисами
Вы стояли в театре, в углу, за кулисами, А за Вами, словами звеня, Парикмахер, суфлер и актеры с актрисами
Потихоньку ругали меня.
Кто-то злобно шипел: «Молодой, да удаленький.
Вот кто за нос умеет водить».
И тогда Вы сказали: «Послушайте, маленький, Можно мне Вас тихонько любить?»
Вот окончен концерт Помню степь белоснежную
На вокзале Ваш мягкий поклон.
В этот вечер Вы были особенно нежною, Как лампадка у старых икон
А потом — города, степь, дороги, проталинки
Я забыл то, чего не хотел бы забыть.
И осталась лишь фраза: «Послушайте, маленький, Можно мне Вас тихонько любить?»
С кем ты нынче, мой сердечный?
Рядом кто во тьме звереет
От рулады бесконечной
И от храпа сатанеет?
Чьи глаза горят как плошки,
Потухая над носками,
Где ты дырки, как окошки,
Вытер, походя, ногтями?
Нет, увы, не я! Другая
Целый день стучит ножами,
Для твоих зубов строгая
Прорву мяса с овощами.
Почему ее ты, боже,
Отпустил по магазинам
Бегать, не жалея ножек,
За пудовою корзиной?
Ах, везучка! Ты всё дома,
На диване рядом с мужем.
Никаких почти знакомых,
Прочь театр и с другом ужин!
И теперь не в мои уши
Льется брань его про Думу,
Что страну вконец разрушит
По законам скудоумным.
Мои ушки так азартно
Глюка слушают и Листа.
Глазки я вожу в театры,
А не в кухню к жирным мискам.
Всё из рук, что тяжелее,
Вырывают кавалеры.
Ножки ходят по музеям,
И растет моя карьера.
Ай, разлучница, спасибо!
Рабство у тебя в активе,
Ну, а я свободна, ибо
Нет теперь меня счастливей!
Вездесущая проныра-латынь
Когда станете, дети, студентами,
Не ломайте голов над моментами,
Над Гамлетами, Лирами, Кентами,
Над царями и президентами,
Над морями и континентами,
Не якшайтесь там с оппонентами,
Поступайте хитро с конкурентами.
А как кончите курс с эминентами
И на службу пойдёте с патентами —
Не глядите на службе доцентами
И не брезгуйте, дети, презентами!
Окружайте себя контрагентами,
Говорите всегда комплиментами,
У начальников будьте клиентами,
Утешайте их жён инструментами,
Угощайте старух пеперментами,
Воздадут вам за это с процентами:
Обошьют вам мундир позументами,
Грудь украсят звездами и лентами.
А когда доктора с орнаментами
Назовут вас — увы — пациентами,
И уморят медикаментами
Отпоёт архиерей вас с регентами,
Хоронить понесут с ассистентами,
Обеспечат детей ваших рентами
Что в театре им быть абонентами
И прикроют ваш прах монументами.
Здесь минус десять по градуснику, но мне
не холодно. То есть холодно, только пофиг
На алых губах — отчетливый привкус кофе.
Пускай сколько хочет
весну заметает снег,
срывает с табло театров ее афиши
ее самоличный сольный большой концерт
Весна всегда была в трубке на том конце
телефонного провода,
и я ее снова вижу.
Весна у меня в кармане. Во мне самой.
В невидимых отпечатках твоих на коже.
Когда ты ушел, оставив следы в прихожей —
я не прощалась,
ведь ты стал моей весной.
Ее продолженье поставлено на весах.
Я жду, я смиряюсь с отмеренным тихим сроком
Весна не оставила места сопливым строкам —
я улыбаюсь, не зная, что написать.
Просто весна — не время асталавист.
Открою секретик
створками зимних ставен:
я верила в это,
как умирающий атеист
в бога, что никогда его не оставит.
Боги. Я счастлива. Время,
остановись.
«Вижу часто на прогулке в парке супружеские пары, пожилой мужчина с тросточкой, красный от напряжения, запыхавшийся, едва успевает за женой, но говорит без перерыва, объясняя ей мир. Привык когда-то, что воспитывает и учит свою молодую жену и делает это постоянно, не обращая внимания на то, что они проходили этой дорогой тысячу раз и каждый раз он ей говорил, кто построил театр на воде. Лицо женщины замкнуто. О чем она думает? Или точнее о ком? Может быть о сокурснике, за которого не вышла тридцать лет назад? "
Каково это — быть актёром? Возможно, больно. Проживать насквозь, невыразимо, невыносимо, многие жизни, расписывать изнанку собственного сердца чужими страстями, трагедиями, взлетать и падать, любить и умирать, и вновь вставать, унимать дрожь в руках, и снова начинать новую жизнь, снова плакать, сжимая в бессилии кулаки и смеяться над собой. Изредка приподнимая край маски, уже не для того, чтобы вспомнить своё собственное лицо, а лишь затем, чтобы сделать глоток свежего воздуха, не пропахшего гримом. Больно Но в то же время — прекрасно. Обнажать чувства до предела, настоящие, живые чувства, куда более реальные бытовых кухонных переживаний, доводить их до апогея, задыхаясь от восторга бытия, захлёбываясь алчным огнём жадных, жаждущих глаз зрителя. И падая на колени, почти не существуя ни в одном из амплуа, почти крича от разрывающего тебя смерча жизни и смерти, судьбы и забвения, видеть, как с тобою вместе, замерев в унисон, в едином порыве умирает зал. Замолчавший, забывший сделать новый вдох зал, который любил вместе с тобой, вместе с тобой плакал и смеялся, который, не взирая на пасмурный вечер на улице, обшарпанные доски сцены, увидел то же, что и ты, что-то бесконечно большее, чем просто игру в жизнь. Саму жизнь. Настоящую. Прожитую честно, откровенно, полностью, до дна. Театр как любовь, как секс с самой желанной женщиной, однажды испытав на себе это таинство, этот акт бытия, ты уже не сможешь остаться прежним.
Лениво тянутся дни в маленьком карпатском курорте. Никого не видишь, никто тебя не видит. Скучно до того, что хоть садись идиллии сочинять. У меня здесь столько досуга, что я мог бы выставить целую галерею картин, мог бы снабдить театр новыми пьесами на целый сезон, для целой дюжины виртуозов написать концерты, трио и дуэты, но — о чем это я говорю! — в конце концов я успеваю только натянуть холст, разгладить листы бумаги, разлиновать нотные тетради, потому что я ах! только без ложного стыда, друг Северин! Лги другим, но уж себя самого обмануть тебе не удастся. Итак, я ни что иное, как дилетант: дилетант и в живописи, и в поэзии, и в музыке, и еще в кое-каких из тех так называемых бесхлебных искусств, которые в наши дни обеспечивают своим жрецам доходы министра и даже владетельного князька; но прежде всего я — дилетант в жизни.
Жил я до сих пор так же, как писал картины и книги, то есть никогда не уходил дальше грунтовки, планировки, первого акта, первой строфы. Бывают вот такие люди, которые вечно только начинают и никогда не доводят до конца, и я — один из таких людей.
Он не звонил.
Я слонялась по квартире, читала книги.
Ни разу не открыла диссертацию.
Много смотрела в окно.
Невозможно быть счастливой в этом мире. Даже в Международный день театра.
Невозможно удержать снежинку на ладони. Невозможно положить в карман солнечного зайчика.
Невозможно быть счастливой в этом мире. Даже в День защиты Земли.
В День смеха, объединенный почему-то с Международным днем птиц, я решила, что возможно. Я стерла в телефоне имя «Тот, кто лучше» и записала новое: «Забудь».
Я решила заняться диссертацией. Невозможно было думать о том, что он отказался встретиться со мной. Я жалела, что ему это предложила. Неужели нельзя было удержаться?
Почему он не хочет меня видеть?
Конечно, ему не до меня. Его хотели убить. И у него предвыборная кампания. А вдруг он станет президентом? И я вот так запросто предложу ему: «Давай увидимся? » Или, когда он станет президентом, я буду звонить ему и сообщать о том, что ужин у нас сегодня в девять. А наш сын получил тройку. Интересно, а где учатся дети президентов? И почему это мой сын должен быть троечником?
Я писала диссертацию целый день и целую ночь.
В записной книжке моего телефона я дала ему новое имя: «Моя любовь».
Я заснула в семь утра.
Всё в этой жизни имеет свой конец и своё начало. Закончится и этот спектакль, и уставшие артисты разойдутся по своим гримёрным, а зрители покинут свои места и в наступивших сумерках полудрёмного города торопливо заспешат разъехаться по своим квартирам. И тишина наполнит опустевшее пространство, и только часы, висящие на стене в фойе театра, продолжают свой ход, неумолимо отсчитывая время до начала действия следующего представления ...
А дождь стучит в окно,
А дождь стучит по крышам.
Как будто ход часов,
Вдали идущих, слышен.
И мокрые следы,
На полотне асфальта.
И душу рвёт струна,
Тоскующего альта.
Окончится спектакль,
И опустеют ложи.
Уставший музыкант
Помятый фрак отложит.
И время не вернуть,
Не сделать рокировки.
И мчит ночной трамвай
К конечной остановке.
Разведены мосты,
Кончаются маршруты.
Считают уж часы
Последние минуты.
В ночной проём окна
Врывается ненастье.
И не найти следов
Потерянного счастья.
Ненастье за окном,
Стекает дождь по крышам.
И только ход часов
Чуть уловимый слышен.
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Театр» — 236 шт.