Цитаты

Цитаты в теме «улыбка», стр. 49

Обездвижена я тобой обесточена.
Не единожды-дважды, трижды
Смешиваешь меня с ночью.
Размениваешь улыбки на звезды.

Даришь их мне букетами.
И я засыпаю под твой шепот нежный
С первыми лучами рассветными.
Твоими руками пахнут руки мои,

Тело мое тобой пропитано.
Прожиты каждая из моих
Минут твоим временем.
Перестрелками взглядов играем.

Сердце или молчит, как убитое
Или одуревшее колотится бесперебойно,
Сумасшедшее-целиком твоё-
И я от себя до тебя

Рифмами расстояние меряю.
Перемеряю, отсчитываю,
Пересчитываю, перечитываю.
И я тебя-как всегда-прозой-

Стихами-верлибрами.
Перечеркивая, строчу заново, переписываю.
Но бесполезно писать тебя рифмами,
Казалось бы, идеальными.

Не хватит и трехсот тысяч слов,
Смысл которых не имеет границ.
Как передать то ощущение,
Когда я становлюсь

Обездвижена-безоружна,
Когда я становлюсь обесточена.
Всего лишь от взмаха
Твоих ресниц?
Не стану описывать чувства тех, у кого беспощадная смерть отнимает любимое существо; пустоту, остающуюся в душе, и отчаяние, написанное на лице. Немало нужно времени, прежде чем рассудок убедит нас, что та, кого мы видели ежедневно и чья жизнь представлялась частью нашей собственной, могла уйти навсегда, – что могло навеки угаснуть сиянье любимых глаз, навеки умолкнуть звуки знакомого, милого голоса. Таковы размышления первых дней; когда же ход времени подтверждает нашу утрату, тут-то и начинается истинное горе. Но у кого из нас жестокая рука не похищала близкого человека? К чему описывать горе, знакомое всем и для всех неизбежное? Наступает наконец время, когда горе перестаёт быть неодолимым, его уже можно обуздывать; и, хотя улыбка кажется нам кощунством, мы уже не гоним её с уст.
И в этот миг раздался телефонный звонок
Никто не мог звонить ей в этот час. Дитер уже звонил накануне вечером, сухо осведомился – как она долетела, была ли в галерее и не успела ли за двадцать минут встречи испортить отношения с куратором
Но телефон все звонил И она сняла трубку.
– Hello? Yes?
В ответ молчали Но это молчание почему-то не позволяло прервать связь, словно по подвесному мосту к ней шел кто-то близкий, кто вот-вот достигнет этого края, проявится голосом, улыбкой
– Yes? Hello? Who is it?
Молчание Но к ней шли, она знала это, чувствовала Ее искали где-то там, пытались дотянуться Тогда она тихо проговорила по-русски:
– Это я Я здесь слушаю тебя
И захлебнувшись, на том конце оборвалась связь, раздались короткие гудки
Но все это было уже неважно! Ей вдруг полегчало, ушло наваждение
— Будьте любезны, — обратился Ларри к бармену, морщинистому человечку в грязном фартуке, — налейте мне в самый большой стакан, какой только есть, анисовки, чтобы я мог отключиться.
Речь иностранца, не только свободно говорящего по-гречески, но и достаточно богатого, чтобы заказать большой стакан анисовки, вызвала счастливую улыбку на лице бармена.
— Амессос, кирие, — сказал он. — Вам с водой или со льдом?
— Немного льда, — ответил Ларри. — Ровно столько, сколько требуется, чтобы побелить пойло.
— Извините, кирие, но у нас нет льда, — смущенно сообщил бармен.
Из груди Ларри вырвался глубокий горестный вздох.
— Только в Греции, — обратился он к нам по-английски, — возможен такой диалог. От него так сильно отдает Льюисом Кэрролом, что этого бармена можно принять за переодетого Чеширского Кота.