Цитаты

Цитаты в теме «выгода», стр. 5

В соответствии со своей природой люди делятся на тех, чей разум быстр, и на тех, кому нужно время на то, чтобы собраться с мыслями и подумать. Если человек подходит к рассмотрению вопроса серьезно, не думает о своей выгоде и выполняет четыре обета самураев клана Набэсима, его посетит удивительная мудрость, независимо от достоинств или недостатков, которыми он наделен от природы.
Люди полагают, что могут разобраться в глубоких материях, если хорошенько над ними подумают, но они мыслят неправильно и ничего не добиваются, потому что размышления эти касаются лишь их собственных интересов.
Привычки глупца трудно превратит в самоотверженность. Однако когда возникает задача и нужно ее решить, то, если на время забыть о ней, укрепить в своем сердце решимость выполнить четыре обета и приложить усилия, не слишком отклонишься от своей цели.
По большей части мы действуем, полагаясь лишь на нашу собственную прозорливость, и вследствие этого мы стремимся к собственной выгоде, отворачиваемся от здравого смысла, и все идет не так, как следует. С точки зрения сторонних людей такой подход свидетельствует о своекорыстии, малодушии, узости мышления и приносит мало пользы. Когда человек не способен на истинное понимание, хорошо посоветоваться с кем-нибудь, кто обладает здравым смыслом. Советчик поступит так, как требует Путь, приняв решение после искренних и бескорыстных раздумий, поскольку лично его самого это не касается. Другие люди посчитают, что такой подход к решению вопросов имеет сильные корни. Решение, принятое с помощью других, можно уподобить большому дереву, которое имеет множестве корней. Разум одного человека подобен дереву, которое просто воткнули в землю.
Такова была моя участь с самого детства. Все читали на моем лице признаки дурных чувств, которых не было; но их предполагали — и они родились. Я был скромен — меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, — другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, — меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, — меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. Моя бесцветная молодость протекала в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. Я говорил правду — мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. И тогда в груди моей родилось отчаяние — не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой. Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я ее отрезал и бросил, — тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей ее половины.