Цитаты

Цитаты в теме «выход», стр. 19

Родиться на улице – значит всю жизнь скитаться, быть свободным. Это означает случайность и нечаянность, драму, движение. И превыше всего мечту. Гармонию не соотносящихся между собою фактов, которая сообщает твоим скитаниям метафизическую определенность. На улице узнаешь, что такое в действительности человеческие существа; иначе – впоследствии – их изобретаешь. Все, что не посреди улицы, фальшиво, вторично – иными словами, литература. Ничто из того, что называют «приключением», никогда не сравнится с духом улицы. Неважно, полетишь ли ты на полюс, будешь сидеть на дне океана с блокнотом в руках, сровняешь один за другим девять городов или, подобно Куртцу, проплывешь вверх по реке и сойдешь с ума. Все равно, сколь бы волнующа, сколь бы нестерпима ни была ситуация – из нее всегда есть выходы, всегда есть изменения к лучшему, утешения, компенсации, газеты, религии. Но когда-то ничего этого не было. Когда-то ты был свободен, дик, смертоносен
Серая пустота

На сердце серая пустота
Ни строчки не написано тишина
Вспоминается только обидное
Безграничного вчера, одинокие вечера

Холодные стены, постель
Бесконечная метель
Твоего холодящего «нет»
Как парад одиноких планет

Никого рядом нет
Снова близиться новый рассвет
Повторяясь уже множество лет
Тянешь снова бесполезный билет

Выигрыша как и раньше нет
Ты рисуешь её портрет
Понимая, что это иллюзия, бред
Всё равно не услышишь её «Привет»

Всё равно не изменишь её ответ
Пустота и кажется выхода нет
От друзей получаешь новый совет
И так хочется увидеть хоть какой-то свет

Хоть бы пламя почти сгоревшей свечи
Хоть мерцание самой далёкой звезды
Хоть бы отблеск ночной Луны
Иль засветятся далёких комет хвосты

На мгновение вырваться из темноты
И как в сказке построить из хрусталя мосты
Но твои ответы как и раньше пусты
Ни строчки не написано.
Надежда заключенного, лишенного свободы, — совершенно другого рода, чем настоящим образом живущего человека. Свободный человек, конечно, надеется (например, на перемену судьбы, на исполнение какого-нибудь предприятия), но он живет, он действует; настоящая жизнь увлекает его свои круговоротом вполне. Не то для заключенного. Тут, положим, тоже жизнь — острожная, каторжная; но кто бы ни был каторжник и на какой бы срок он ни был сослан, он решительно, инстинктивно не может принять свою судьбу за что-то положительное, окончательное, за часть действительной жизни. Всякий каторжник чувствует, что он не у себя дома, а как будто в гостях. На двадцать лет он смотрит будто на два года и совершенно уверен, что и в пятьдесят пять лет по выходе из острога он будет такой же молодец, как и теперь, в тридцать пять. «Поживем еще!» — думает он и упрямо гонит от себя все сомнения и прочие досадные мысли.
– Мы всегда слишком сужаем границы своей личности! Мы причисляем к своей личности всегда только то, в чём усматриваем какую-то индивидуальную, какую-то отличительную особенность. Но состоим то мы из всего, что есть в мире, каждый из нас; и точно так же как наше тело носит в себе всю родословную развития до рыб и ещё дальше назад, так и в душе у нас содержится всё, чем когда-либо жили души людей. Все боги и черти, которые были когда-либо, будь то у греков, китайцев или у зулусских кафров, все они в нас, все налицо как возможности, как желания, как выходы из положения. Если бы вымерло всё человечество и остался один-единственный, сколько-нибудь способный ребёнок, которого ничему не учили, то этот ребёнок снова обрёл бы весь ход вещей, снова смог бы создать богов, демонов, рай, заповеди и запреты, ветхие и новые заветы – решительно всё.