Американские боги (Нил Гейман) книга, цитаты, стр. 3

Стереотипы. Надо учиться думать самому, а не слушать, что говорят по ящику.

Сохранить

Не было на свете настоящей войны между двумя группировками, в которой бы каждая не считала себя правой.

Сохранить

Сидевший рядом с пустым креслом бородач в светлом костюме поднял голову, когда Тень проходил мимо, ухмыльнулся и постучал пальцем по стёклышку часов: опаздываем, молодой человек. «Да, да, конечно, я тебя задерживаю, — подумал Тень. – Пусть это будет самой большой из всех твоих неприятностей».

Сохранить

Информация и знания: две валюты, которые никогда не выходили из моды.

Сохранить

Все хотят знать, что их горе и траур помещены в контекст их родного городка, а не превращены в шоу на общенациональном уровне. Но во всех отраслях экономики, — а смерть это тоже отрасль экономики, не обманывайтесь на этот счёт, мой юный друг — деньги делаются на оптовых продажах, на крупных закупках, на централизации сделок.

Сохранить

Знаете, я, пожалуй, предпочитаю быть человеком, а не богом. Нам не нужен никто, кто верил бы в нас. Что бы ни случилось, для нас жизнь продолжается.

Сохранить

По-настоящему опасные люди верят, что они делают то, что делают, исключительно потому, что это, несомненно, самое верное. Вот это и делает их опасными.

Сохранить

В конце концов, все религии по сути метафоры: Господь – это мечта, надежда, женщина, насмешник, отец, город, дом с тысячью комнат, часовщик, оставивший в пустыне бесценный хронометр, некто, кто вас любит, даже, быть может – вопреки всем доказательствам, – небожитель, чья единственная забота сделать так, чтобы ваша футбольная команда, армия, бизнес или брак преуспели, процветали и взяли вверх над любым противником.

Сохранить

Таракана он оставил лежать, где был — из уважения к умершим.

Сохранить

Свобода – сука, которую должно иметь на матрасе из трупов.

Сохранить

Ты так полон дерьма, что странно, как это глаза у тебя не стали коричневыми.

Сохранить

Жизнь как товар, люди как имущество.

Сохранить

И все же, давным-давно, еще маленьким мальчиком, он читал одну историю: историю о путнике, который, поскользнувшись, упал в пропасть, на тропе его ждали тигры-людоеды, внизу — острые скалы; но ему удалось уцепиться за выступ и держаться за него изо всех сил. Возле него на выступе рос кустик земляники, а внизу и вверху ждала верная смерть. «Что ему делать теперь?» — спрашивалось в истории.
А ответ был таков: «Есть землянику».

Сохранить

Я — «дурацкий ящик». Я — Ти-Ви. Я — всевидящее око и мир катодного излучения. Я — паршивая трубка. Я — малый алтарь, поклоняться которому собирается вся семья.

Сохранить

Возможно, они грязны, возможно, они дешёвка, и кормежка у них дерьмовая на вкус, но они хотя бы не говорят штампами.

Сохранить

Как вы пьёте кофе? Сами мы пьём его чёрным как ночь и сладким как грех.

Сохранить

«Ни один человек не остров», — провозгласил Донн, но ошибся. Не будь мы острова, мы бы потерялись, утонули в чужом горе. Мы изолированы (будто каждый на своем острове) от чужих трагедий в силу своей островной природы и в силу повторяемости канвы и сути историй. Костяк их не меняется: человек родился, жил, а потом по той или иной причине умер. Вот и все. Подробности можете добавить из пережитого вами. История неоригинальная, как любая другая, уникальная, как любая жизнь. Жизни — что снежинки: складываются в орнамент, какой мы уже видели прежде. Они столь же похожи друг на друга, как горошины в стручке (вы когда нибудь видели горошины в стручке? Я хочу сказать, когда нибудь внимательно на них смотрели? Если присмотритесь, вам потом ни за что не спутать одну с Другой), и все равно уникальны.

Сохранить

Не видя личностей, мы видим лишь цифры: тысячи умерших, сотни тысяч умерших, «число жертв может достичь миллиона». Прибавьте к статистическим данным мысли и чувства отдельных личностей, и они обратятся в людей.
Впрочем, и это тоже ложь, ибо страдают столько людей, что сам размах чисел отупляет. Смотри, видишь раздутый живот ребёнка, его скелетные ручки и мух, ползающих в уголках глаз? Лучше тебе станет, если ты узнаешь его имя, его возраст, его мечты, его страхи? Если увидишь его изнутри? А если тебе все же станет лучше, то разве мы не ущемим этим его сестру, что лежит подле него в обжигающей пыли, — искажённая и вздутая карикатура на человеческое дитя?
Положим, мы станем сострадать им. Но что в них такого? Почему они важнее тысячи других детей, которых опалил тот же голод, тысячи прочих юных жизней, которые вскоре станут пищей для мириадов извивающихся мушиных детей?
Мы возводим стены вокруг этих мгновений страдания, чтобы они не смогли ранить нас, и остаемся на своих островах. А сами эти мгновения покрываются гладким, переливчатым слоем, чтобы потом соскользнуть, будто жемчужины, из наших душ, не причиняя настоящей боли.

Сохранить

Может, я скажу жестокую вещь, но горе и радость — это как молоко и печенье. Не бывает горя без радости, как не бывает молока без печенья.

Сохранить

САМЫЕ ПОПУЛЯРНЫЕ ТЕМЫ жадность жажда жалость жара желание железо желудок жена женщина жертва жестокость животное животные жизненно жизненное зависимость зависть завтра завтрак заключённый закон замок занятие запах запрет зарплата заря заслуга защита звезда звонок здоровье земля зеркало зима зло злоба злодей злость змея знакомство знакомый знание значение золото зрелище зрелость зрение зритель зуб