Иосиф Бродский, цитаты, стр. 7
1) Недостаток разговоров об очевидном в том, что они развращают сознание своей легкостью, своим легко обретаемым ощущением правоты.
2) Потерять независимость много хуже, чем потерять невинность.
3) Классический балет есть замок красоты, чьи нежные жильцы от прозы дней суровой пиликающей ямой оркестровой отделены. И задраны мосты.
4) Что губит все династии — число наследников при недостатке в тронах.
5) Любовь сильней разлуки, но разлука длинней любви.
6) Все, что мы звали личным, что копили, греша, время, считая лишним, как прибой с голыша, стачивает — то лаской, то посредством резца цикл адской вещью без черт лица.
В те времена, в стране зубных врачей,
Чьи дочери выписывают вещи
Из Лондона, чьи стиснутые клещи
Вздымают вверх на знамени ничей
Зуб Мудрости, я, прячущий во рту,
Развалины почище Парфенона,
Шпион, лазутчик, пятая колонна
Гнилой цивилизации — в быту
Профессор красноречия,- я жил
В колледже, возле главного из Пресных
Озер, куда из водорослей местных
Был призван для вытягивания жил.
Все то, что я писал в те времена,
Сводилось неизбежно к многоточию.
Я падал, не расстегиваясь, на постель свою.
И ежели я ночью
Отыскивал звезду на потолке,
Она, согласно правилам сгорания,
Сбегала на подушку по щеке
Быстрей, чем я загадывал желанье.
Это было плаванье сквозь туман.
Я сидел в пустом корабельном баре,
Пил свой кофе, листал роман;
Было тихо, как на воздушном шаре,
И бутылок мерцал неподвижный ряд,
Не привлекая взгляд.
Судно плыло в тумане. Туман был бел.
В свою очередь, бывшее также белым
Судно (см. закон вытеснения тел)
В молоко угодившим казалось мелом,
И единственной черною вещью был
Кофе, пока я пил.
Моря не было видно. В белесой мгле,
Спеленавшей со всех нас сторон, абсурдным
Было думать, что судно идет к земле —
Если вообще это было судном,
А не сгустком тумана, как будто влил
Кто в молоко белил.
Люби проездом родину друзей.
На станциях батоны покупая,
О прожитом бездумно пожалей,
К вагонному окошку прилипая.
Все тот же вальс в провинции звучит,
Летит, летит в белесые колонны,
Весна друзей по-прежнему молчит,
Блондинкам улыбаясь благосклонно.
Отходят поезда от городов,
Приходит моментальное забвение,
Десятилетия искренних трудов,
Но вечного, увы, не откровения.
Да что там жизнь! Под перестук колес
Взбредет на ум печальная догадка,
Что новый недоверчивый вопрос
Когда-нибудь их вызовет обратно.
Так, поезжай. Куда? Куда-нибудь,
Скажи себе: с несчастьями дружу я.
Гляди в окно и о себе забудь.
Жалей проездом родину чужую.
Стихи о принятии мира
Все это было, было.
Все это нас палило.
Все это лило, било,
Вздергивало и мотало,
И отнимало силы,
И волокло в могилу,
И втаскивало на пьедесталы,
А потом низвергало,
А потом забывало,
На поиски разных истин,
Чтобы начисто заблудиться
В жидких кустах амбиций,
В дикой грязи простраций,
Ассоциаций концепций
И — среди просто эмоций.
Но мы научились драться
И научились греться
У спрятавшегося солнца
И до земли добраться
Без лоцманов, без лоций,
Но — главное — не повторяться.
Нам нравится постоянство.
Нам нравятся складки жира
На шее у нашей мамы,
А также наша квартира,
Которая маловата
Для обитателей храма.
Нам нравится распускаться.
Нам нравится колоситься.
Нам нравится шорох ситца
И грохот протуберанца,
И, в общем, планета наша,
Похожа на новобранца,
Потеющего на марше.
Дверь хлопнула, и вот они вдвоем
Стоят уже на улице. И ветер
Их обхватил. И каждый о своем
Задумался, чтоб вздрогнуть вслед за этим.
Канал, деревья замерли на миг.
Холодный вечер быстро покрывался
Их взглядами, а столик между них
Той темнотой, в которой оказался.
Дверь хлопнула, им вынесли шпагат,
По дну и задней стенке пропустили
И дверцы обмотали наугад,
И вышло, что его перекрестили.
Потом его приподняли с трудом.
Внутри негромко звякнула посуда.
И вот, соединенные крестом,
Они пошли, должно быть, прочь отсюда.
Вдвоем, ни слова вслух не говоря.
Они пошли. И тени их мешались.
Вперед. От фонаря до фонаря.
И оба уменьшались, уменьшались.
Только пепел знает, что значит сгореть дотла.
Но я тоже скажу, близоруко взглянув вперед:
Не все уносимо ветром, не все метла,
Широко забирая по двору, подберет.
Мы останемся смятым окурком, плевком, в тени
Под скамьей, куда угол проникнуть лучу не даст.
И слежимся в обнимку с грязью, считая дни,
В перегной, в осадок, в культурный пласт.
Замаравши совок, археолог разинет пасть
Отрыгнуть; но его открытие прогремит
На весь мир, как зарытая в землю страсть,
Как обратная версия пирамид.
«Падаль!» выдохнет он, обхватив живот,
Но окажется дальше от нас, чем земля от птиц,
Потому что падаль — свобода от клеток,
Свобода от целого: апофеоз частиц.
Поэт — это последний человек, кто радуется тому, что его стихи перекладываются на музыку. Поскольку он-то сам в первую очередь озабочен содержанием, а содержание, как правило, читателем усваивается не полностью и не сразу. Даже когда стихотворение напечатано на бумаге, нет никакой гарантии, что читатель понимает содержание. Когда же на стих накладывается ещё и музыка, то, с точки зрения поэта, происходит дополнительное затмение. Так что, с одной стороны, если ты фраер, то тебе лестно, что на твои стихи композитор музыку написал. Но если ты действительно озабочен реакцией публики на твой текст, — а это то, с чего твоё творчество начинается и к чему оно в конце концов сводится, — то праздновать тут совершенно нечего. Даже если имеешь дело с самым лучшим композитором на свете. Музыка вообще выводит стихи в совершенно иное измерение.
Речь перед выпускниками Дармутского колледжа в июне 1989 года. Я не желаю вам ничего, кроме счастья. Однако будет масса темных и, что еще хуже, унылых часов, рожденных настолько же внешним миром, насколько и вашими собственными умами. Вы должны будете каким-то образом против этого укрепиться; в чем я и попытался вам помочь здесь моими малыми силами, хотя этого очевидно недостаточно. Ибо то, что предстоит вам — замечательное, но утомительное странствие; вы сегодня садитесь, так сказать, на поезд, идущий без расписания.
Как жаль, что тем, чем стало для меня твое существование, не стало мое существование для тебя. В который раз на старом пустыре я запускаю в проволочный космос свой медный грош, увенчанный гербом, в отчаянной попытке возвеличить момент соединения Увы, тому, кто не умеет заменить собой весь мир, обычно остается крутить щербатый телефонный диск, как стол на спиритическом сеансе, покуда призрак не ответит эхом последним воплям зуммера в ночи.
Это наша зима.
Современный фонарь смотрит мертвенным оком,
Предо мною горят
Ослепительно тысячи окон.
Возвышаю свой крик,
Чтоб с домами ему не столкнуться:
Это наша зима
Все не может обратно вернуться.
Не до смерти ли, нет,
Мы ее не найдем, не находим.
От рожденья на свет
Ежедневно куда-то уходим,
Словно кто-то вдали
В новостройках прекрасно играет.
Разбегаемся все.
Только смерть нас одна собирает.
Значит, нету разлук.
Существует громадная встреча.
Значит, кто-то нас вдруг
В темноте обнимает за плечи,
И полны темноты,
И полны темноты и покоя,
Мы все вместе стоим
Над холодной блестящей рекою.
-
Главная
-
❤❤❤ Иосиф Бродский — 137 цитат