Ника Невыразимова, цитаты, стр. 2

План появился, как цветок, из ниоткуда
И распустился, и заполнил всё пространство
Сидят два чудика, придумывают чудо,
Шепча слова и забывая озираться.

Они друг другу — звездочёты, телепаты.
Они, конечно, посторонние де-юре,
Но так близки и неумеренны де-факто,
Что вот — задумали большую авантюру.

И если эта авантюра не сорвётся,
Они останутся вдвоём на трое суток.
Они планируют такие сумасбродства,
Что охватить их затрудняется рассудок.

Они планируют вино и шоколадки,
И бой подушками, и острую аджику.
Они, возможно, даже будут из рогатки
Стрелять в окно по надоедливым снежинкам.

Они зимой легко окажутся в июле
Сидят, обнявшись, и обманывают фатум
Два человека, несчастливые де-юре,
Но спорадически счастливые де-факто.

Сохранить

Нелюбимые дети мешают своим матерям —
Слишком громко стучат по тарелке и громко жуют,
И имеют привычку игрушки ломать и терять
Нелюбимых детей не отправят, конечно, в приют,

Их не станут лупить. Эти матери знают свой долг
Правда, сказок не будет. Пустяк: эти дети хитры —
Их во сне навещают Незнайка, дракон, диплодок —
Говорят о мультфильмах, о правилах новой игры,

О диковинных странах. Не ужас, не мрак, не конец.
Ну, не дышат в макушку, не гладят по круглой щеке.
Их, возможно, какой-никакой, но любил бы отец.
Да отцы в этих случаях часто живут вдалеке.

Нелюбимые дети хотят заслужить похвалу:
Они учатся рьяно, берут за барьером барьер.
Нелюбимые дети стоят в наказание в углу
И невесело думают: «Видимо, я шифоньер».

У них рано случается первая рюмка и ночь.
Детский комплекс за ними ползёт, как гружёный вагон.
Они рано уходят из дома холодного прочь,
пополняя ряды нелюбимых мужей или жён.

Сохранить

Это декабрьское время, московское время.
Где-то на юге зимуют и чибис, и ремез.
Время для тыквы и туфелек, золушки, феи.
Время горячечных встреч, полутёмных кофеен,

Снов, забежавших вперёд, и цветов запоздалых.
Клара и Карл позабыли свой спор о кораллах.
Оттепель резко сменяется ветром и стужей.
Время, в которое ты мне особенно нужен.

Время из нор выходить, вылезать из траншеи,
Время разматывать шарф, защищающий шею.
Время, которое мы неосознанно тянем, —
Время пить кофе, касаясь друг друга локтями.

Сохранить

А мы? Спросить друг друга, какие новости,
И не ответить, забыв клише.
А мы — по правде, а мы — по совести.
А мы, как ангелы, — о душе.

А встреча за год, наверно, сотая.
Сквозь прорезь маски кричат глаза.
Совсем не трудно смотреть в лицо твоё:
До хруста выжаты тормоза.

А мы такие теперь приятели —
Два тёплых зверя в кольце зимы.
А мы — по правилам, по понятиям.
А кто по трупам? Не мы, не мы!

А мы — как лучше, а мы — по разуму.
Два светофора и поворот
А у любви моей руки связаны
И липким скотчем заклеен рот.

Сохранить

Нет, не входить в одну и ту же реку.
Войти в кружок – в какой-нибудь дурацкий –
Любителей, допустим, канареек.
По воскресеньям с ними собираться.

Войти в подъезд, с зонта роняя капли,
В доверие войти к кому попало
И закопать на огороде грабли,
Пока они меня не закопали.

Понять: всё это было делом гиблым,
И, наконец, совсем освободиться.
И завести товарища по играм,
И завести с ним множество традиций

Жизнь превращает в стерео из моно,
А стаю чёрных воронов – в колибри
Коньяк Мартель, закушенный лимоном
Почти шестидесятого калибра.

Сохранить

Что мне покажет памяти провал –
Сейчас, на расстоянии в полгода?
Как я всегда купить просила воду
(Её потом никто не открывал),

Как, завернувшись в пыльную портьеру,
Открыв окно, курила – в снег и стынь,
А за окном ничком лежал пустырь –
Весь из себя инкогнито и терра.

Стакан стоял опасно на краю,
И телевизор прикреплялся к стенке.
И высоко висело полотенце,
А ты не знал, что я не достаю.

И падал снег, и становился гуще.
Я выдыхала дым над пустырём.
И жили мы, как будто не умрём.
И, кроме шуток, были всемогущи.

Сохранить

Они встречаются в малых дозах,
Летя на крыльях, держась за воздух.
Они привыкли вот так встречаться –
Тайком от родственников, начальства,

От большеглазых враждебных окон
Они привыкли ходить под током,
Не знать, удастся сегодня, нет ли
Они, встречаясь, срывают петли,

Срывают крыши, крюки, стоп-краны,
И поцелуи, и чьи-то планы,
Держась за воздух – и воздух держит,
В нём много горечи и надежды,

В нём запах листьев кленовых палых
Они встречаются в дозах малых,
А если дозы принять большие
И встречи эти чуть-чуть расширить,

В часах свихнётся кристаллик кварца,
И им придётся не расставаться.

Сохранить

Боялась гроз, бежала к нам в ночи
Неграмотная старая соседка,
И дверь мы открывали ей нередко,
И оставляли, кажется, ключи

Крыжовника с малиной было всласть,
И вишня удалась тогда на славу.
А цепь велосипеда порвалась,
И полетел седок его в канаву,

Успев поймать с багажника сестру.
Ей было 5. Не испугалась даже.
Лечились подорожником. К утру
Болело всё. «Родителям не скажем».

А в дождь играли с бабушкой в лото.
От ветра раздувались занавески.
Про многое – про это и про то –
Поговорить мне больше не с кем. Не с кем.

Сохранить

Выпал внезапно очень тяжёлый месяц:
время стучит, опять ничего не лечит.
Может, оно и лучше, что мы не вместе
и от проблем друг друга свободны плечи.

Холодно, голо. Снежные мухи. Морось.
Серое небо липнет снаружи к шторкам.
Ветер свободы, если он пьётся порознь,
плотный, противный, горький – почти касторка.

Я не считаю дни, не считаю ночи.
Просто листаю сутки – по пять, по десять.
Мы перейдём границу поодиночке,
каждый теперь лишь сам на себя надеясь.

Мы за чертой оставим тоску и нежность,
мы их пристрелим – пальцы уже на спуске.
Мы перейдём границу? Кошмар, конечно.
Но ничего. Мы как-нибудь по-пластунски.

Будем друг другу слать по привычке вести,
много поймём про жизнь и другие вещи.
Может, оно и лучше, что мы не вместе,
Мой перебежчик, бедный мой перебежчик.

Сохранить

Он звонит: «У меня есть пара часов».
Она срывается. Вешает амбарный засов
На компьютерные девайсы.
Быстро бежит по лестнице: цок-цок-цок.

Держится молодцом.
Она ломает свой график, утренний ритм.
Она сама не знает, что говорит,
Но, вероятно, глупое что-то, доброе,

Пока они целуются, как подорванные,
Как два тяжеловеса тяжело раненных...
Они всегда встречаются на окраинах.
Она с ним вместе ездит по Химкам-Ховрино

И говорит про Моцарта и Бетховена,
Про кольцевую рифму и новый Windows.
Они опять не знают, когда увидятся.
Она его не спрашивает: «Когда же?»

Совсем не получается жить адажио
И не бросаться в жаворонки из сов.
И только пара, пара,
Пара часов.

Сохранить

В густом вечернем транспортном потоке он движется домой в своей машине в Москве, в Самаре, во Владивостоке – не важно где, не станет трасса шире, ведущая домой. Она всё уже, и хочется свернуть на повороте, хотя нельзя, конечно: стынет ужин. А если нет, на стол скорей накройте. Иначе он свернёт, мужчина этот, поскольку всё ему осточертело и хочется не осени, а лета, и хочется ко мне душой и телом.
А я живу за правым поворотом, и даже руль всё время вправо тянет. Мужчина возвращается с работы. Он Робинзон. Один. Островитянин. Кричат клаксоны злыми голосами. Он вспоминает всю меня – по кадру. Он заблудился в чаще. Он Сусанин. Он не на ту заехал эстакаду – не в те края – в Шанхай, Париж, Панаму? Он пятницу глотает, как отраву. Он едет мимо знака «только прямо» и думает, как он свернёт направо.

Сохранить

Ртутный столбик до минус семнадцати рухнул и замер.
Злые змейки позёмки кусаются на бульваре.
Знаешь, что говорят сыроделы о пармезане?
Говорят, это сыр, который ждут, а не варят.

По нему ударяют серебряным молоточком –
по каким-то особо чувствительным сырным точкам,
чтоб по звуку узнать, нет ли в круге пустот и трещин,
поспевает ли сыр, ну, и прочие важные вещи.

Я, конечно, не сыр. Я, наверное, больше ворона.
Эти минус семнадцать сегодня не Крым и не Сочи.
Видишь, змейки позёмки гуляют по Малой Бронной?
Простучи меня нежно серебряным молоточком –

на готовность проверь, на наличие в сердце трещин.
Я отвечу тебе, зазвенев, как звенят трамваи,
что я горькая травка из рода женьшеневых женщин
и что я пармезан, и меня только ждут, а не варят.....

Сохранить

Сказочное

Он и золушка с мачехой, он и старик со старухой,
Но такие слова говорит в телефонное ухо,
Но такие записочки мне оставляет под камнем –
Просыпаясь, ищу их, песок разгребая руками.

Он мне пишет: «Скучаю смертельно, работаю плохо:
Не успел перебрать обязательный центнер гороха,
А сегодня отправлюсь обратно закидывать невод.
Как хочу я сидеть с тобой рядом! Желательно слева».

Проступают сердечки на дне моей чашки кофейной.
Нам, конечно, помогут и рыбка, и тётушка фея –
Нарисуют, потом оживят целый ворох картинок,
Где он будет со мной танцевать. Без хрустальных ботинок.

Сохранить

Глагольно-коньячное

Глотнуть коньяку, закружить над собой вертолёты,
Но, руку вперёд протянув, убедиться: стена.
Подумать: я снова не знаю, ни где ты, ни что ты.
И, словно ударили, сжаться от жалости к нам.

Дождаться звонка – через час. Или два, или девять.
Услышать тебя через шелест воды и помех.
Зачем Чернышевский писал свою книгу «Что делать?».
Достаточно было названия – это про всех .

Твой голос ловить вперемешку с дождём. Почему-то
Над нашей с тобою Вселенной – так часто дожди!
За окнами зелено, мокро, расплывчато, мутно.
Но крутится лето, как мощный пропеллер, в груди.

А что же коньяк? Он давно испарился. С лимоном.
Тепло твоих слов собирать, как пчела, про запас.
Нажав на «отбой», посмотреть на ладонь с телефоном
И вдруг задохнуться от глупого счастья за нас.

Сохранить

Что-то принцесса тоскует и мается,
ходит кругами по тронному залу.
Дайте ей яблоко лучшей румяности
и замотайте её в одеяло.

Что-то сегодня принцессе неможется,
как бы о том не проведали в прессе
Гляньте, рисует цветочки и рожицы –
это классический признак депрессии.

Думаю, повод для ссоры не ищет ли?
Вышла в платке, как старушка в собесе
Смотрит и смотрит такими глазищами,
словно не принц я и с ней не любезен.

Чем она мучится? Верностью? Ревностью?
Что-то сегодня с принцессой случилось.
Дайте ей чаю повышенной крепости,
дайте ей вредных картофельных чипсов!

Что-нибудь дайте – вина, шоколада,
Грелку к ногам и от кашля микстуру!
Или давайте я рядом с ней сяду
И обниму эту глупую дуру!

Сохранить

Когда за спиною – дымящийся ров выходных,
Прошедших в разлуке, размеренный ад уикенда,
Я делаю вид, что, конечно же, мне хоть бы хны,
Мелю чепуху кофемолкой, лечу, как ракета,

Навстречу тебе через тёмный и душный тоннель.
Два дня друг без друга – ведь это же целая вечность.
Она у меня за спиной, словно в скатке шинель.
И целый клубок из сомнений и страхов наверчен.

Она за спиной Я готовлю какую-то снедь
И очень хочу, избегая вопросов прицельных,
Твой голос по капле цедя, наконец опьянеть
И выдохнуть молча себе: «Вот и всё. Понедельник».

Сохранить

САМЫЕ ПОПУЛЯРНЫЕ ТЕМЫ жадность жажда жалость жара желание железо желудок жена женщина жертва жестокость животное животные жизненно жизненное зависимость зависть завтра завтрак заключённый закон замок занятие запах запрет зарплата заря заслуга защита звезда звонок здоровье земля зеркало зима зло злоба злодей злость змея знакомство знакомый знание значение золото зрелище зрелость зрение зритель зуб