Цитаты в теме «человечество», стр. 37
Филип вспомнил рассказ об одном восточном владыке, который захотел узнать всю историю человечества; мудрец принес ему пятьсот томов; занятый государственными делами, царь отослал его, повелев изложить все это в более сжатой форме; через двадцать лет мудрец вернулся — история человечества занимала теперь всего пятьдесят томов, но царь был уже слишком стар, чтобы одолеть столько толстых книг, и снова отослал мудреца; прошло ещё двадцать лет, и постаревший, убеленный сединами мудрец принес владыке один-единственный том, содержавший всю премудрость мира, которую тот жаждал познать; но царь лежал на смертном одре и у него не осталось времени, чтобы прочесть даже одну эту книгу. Тогда мудрец изложил ему историю человечества в одной строке, и она гласила: человек рождается, страдает и умирает. Жизнь не имеет никакого смысла, и существование человека бесцельно.
Куда бы я ни пришел, везде будут люди со своими драмами. Люди как вши – они забираются под кожу и остаются там. Вы чешетесь и чешетесь – до крови, но вам никогда не избавиться от этих вшей. Куда бы я ни сунулся, везде люди, делающие ералаш из своей жизни. Несчастье, тоска, грусть, мысли о самоубийстве – это сейчас у всех в крови. Катастрофы, бессмыслица, неудовлетворенность носятся в воздухе. Чешись сколько хочешь, пока не сдерешь кожу. На меня это производит бодрящее впечатление. Ни подавленности, ни разочарования – напротив, даже некоторое удовольствие. Я жажду новых аварий, новых потрясающих несчастий и чудовищных неудач. Пусть мир катится в тартарары. Пусть человечество зачешется до смерти.
Видишь, я еще раз положительно утверждаю, что есть особенное свойство у многих в человечестве — это любовь к истязанию детей, но одних детей. Ко всем другим субъектам человеческого рода эти же самые истязатели относятся даже благосклонно и кротко как образованные и гуманные европейские люди, но очень любят мучить детей, любят даже самих детей в этом смысле. Тут именно незащищенность-то этих созданий и соблазняет мучителей, ангельская доверчивость дитяти, которому некуда деться и не к кому идти, — вот это-то и распаляет гадкую кровь истязателя. Во всяком человеке конечно таится зверь, — зверь гневливости, зверь сладострастной распаляемости от криков истязуемой жертвы, зверь без удержу спущенного с цепи, зверь нажитых в разврате болезней, подагр, больных печенок и проч.
тысяча шестьсот известных науке семейств тараканов с незапамятных времён подвергаются упорному и беспощадному преследованию; за всю историю человечества люди не набрасывались с такой яростью ни на одно живое существо, даже из своего собственного рода, и, по правде говоря, стремление к уничтожению тараканов полагалось бы отнести к числу таких свойственных человеку инстинктов, как размножение, причём инстинкт тараканоубийства гораздо более чётко выражен и неодолим, и если тараканам всё-таки удавалось до сих пор избежать полного истребления, то лишь потому, что они прятались в тёмных углах и это делало их недосягаемыми для человека, от рождения наделённого страхом перед темнотой.
И, наконец, рассмеявшись, мы поднимаемся, выколачиваем погасшие трубки и со словами «спокойной ночи» засыпаем под большими тихими звездами, убаюканные плеском воды и шелестом деревьев, и нам грезится, что мир снова молод, молод и прекрасен, как была прекрасна земля до того, как столетия смут и волнений избороздили морщинами ее лицо, а грехи и безумства ее детей состарили ее любящее сердце, — прекрасна, как в былые дни, когда, словно молодая мать, она баюкала нас, своих сыновей, на широкой груди, пока коварная цивилизация не выманила нас из ее любящих объятий и ядовитые насмешки искусственности не заставили нас устыдиться простой жизни, которую мы вели с нею, и простого величавого обиталища, где столько тысячелетий назад родилось человечество.
И фантасты, и ученые исходили из того, что человечество рационально и последовательно. Как будто оно не состояло из нескольких миллиардов ленивых, легкомысленных, увлекающихся личностей, а было неким ульем, наделенным коллективным разумом и единой волей. Как будто бы, принимаясь за освоение космоса, оно собиралось заниматься им всерьез, а не бросить на полпути, наигравшись и переключившись на электронику, а с электроники — на биотехнологии, ни в чем так и не достигнув сколь-нибудь впечатляющих результатов. Кроме, пожалуй, ядерной физики.
Человечество довольно долго терзалось, стоя перед выбором. Но с тех пор, как сама возможность выбирать упразднена и человек свыкся со своей неверной дорогой, он находит блаженство в непринадлежности ни к чему. Любой конфликт беспочвен и бессмыслен, так ради чего сражаться, мучиться, глодать себя? Но человек — животное, упорствующее в заблуждении: единожды пав жертвой сомнений и не находя больше радости в войне с ближним, он сосредоточивается на себе, чтобы уж тут, по крайней мере, тиранствовать вволю. Он доводит сомнение до бесконечности и, добавив пирронизму черноты, вслед за Паскалем превращает воздержание от суждений в безнадежный допрос.
Вообще у меня складывается впечатление, что «восторги сладострастья», о которых с многозначительной туманностью поминают русские авторы, и les plaisirs de la chair, которые с куда большей детальностью описывает современная французская литература, — еще одна выдумка, изобретенная человечеством, чтобы романтизировать тягостную обязанность продолжения рода. Это вроде коньяку С физиологической любовью, кажется, дело обстоит точно так же. Уверена, что для папеньки приятен был не сам коньяк, а ритуал: воскресный день, парадный обед, поблескивание хрустального графина, предвкушение неспешного вечернего досуга. То же с актом любви: всё предшествующее ему настолько пленительно, что можно извинить бессмысленность и постыдность самого действия, благо длится оно недолго.
Заблудиться — это наилучший способ найти что-нибудь интересное. Постарайся сделать усилие и заполнить свою жизнь хоть малой толикой фантазии. У нас над головами — небо, и человечество, рассматривая его на протяжении тысячелетий, дало ему множество разумных объяснений. Забудь всё, что ты знаешь о звёздах, и тогда они снова превратятся в ангелов, или в детей, станут тем, во что тебе хочется верить в данную минуту. И, знаешь, это не сделает тебя глупей, чем ты есть. Это всего лишь игра, но она способна сделать твою жизнь богаче.
Единственная цель человечества — это размножение, продолжение рода. И хотя эта цель явно ничтожна, оно стремится к ней с невероятным упорством. Люди несчастны, глубоко несчастны, но продолжают всеми силами противиться любым попыткам изменить их удел: они хотят детей, причём детей, похожих на них самих, чтобы своими руками вырыть себе могилу и навеки сохранить условия собственного несчастья. Когда предлагаешь им свернуть с накатанного пути, пойти другой дорогой, обязательно встречаешь ожесточённое неприятие, и надо быть к этому готовым.
Добро, в отличие от зла, невидимо. Его не подсчитать и не пересказать так, чтобы оно не лишилось своего изящества, самого своего смысла. Добро слагается из бесконечного количества мельчайших поступков, которые рано или поздно изменят, возможно, этот мир. Попроси любого назвать пятерых людей, изменивших к лучшему судьбы человечества. Лично я, например, не знаю, кто был первый демократ, кто изобрел антибиотики, кто был первым миротворцем. Как ни странно, мало кто смог бы их назвать, зато люди без запинки назовут пятерых диктаторов. Все знают названия смертельных болезней, зато редкие знатоки назовут их победителей. Вершина зла, которой все страшатся, — это пресловутый конец света, но при этом всем невдомек, что вершина добра уже была достигнута: это случилось в день Творения!
Книги, которые имеет смысл читать, обладают одним общим свойством: они написаны автором для самого себя. Даже если сочинение адресовано определенному кругу людей или вообще человечеству, настоящая книга всегда узнается по отсутствию претензии. Пишущий не боится выглядеть наивным, не пытается показаться умнее или образованнее, чем он есть, не изображает, будто его волнует то, к чему он на самом деле равнодушен, не предпринимает усилий понравиться. Автору не до этого. Автор болен неким вопросом, поиск ответа на который является курсом лечения. Если хочешь излечиться, нельзя тратить силы на несущественное.
Если человечество зайдет в тупик и растратит свои силы, вневременная созидательная сила поставит на его место другое существо, более утонченное, более чудесное, некую новую, прекрасную расу, которая и станет воплощением созидательного начала. Игра всегда продолжается. Таинство созидания непостижимо, в нем нет ни малейшего изъяна, ему нет конца, оно вечно. Народы приходят и уходят, виды исчезают, но на их место приходят новые – более совершенные или такие же, как и прежде, являя собой исключительное чудо. Этот источник неподвластен разложению и неистощим. Ему нет предела. Он умеет творить чудеса, в нужную минуту порождать совершенно новые расы и новые виды, новый тип сознания, новые организмы, новые формы единства бытия. Человеческие возможности – пустой звук по сравнению с тем, что может мистическая созидательная сила.
Если партнёр слабее нас, мы находим повод, чтобы оскорбить его, — так студент оскорбил студентку, когда та поплыла слишком быстро.
Если партнер сильнее, нам ничего не остается, как избрать какой-либо окольный путь мщения, пощёчину рикошетом, убийство посредством самоубийства. Мальчик так долго выводит на скрипке фальшивый звук, что учитель не выдерживает и выкидывает его из окна. Мальчик падает и на протяжении всего полета радуется, что злой учитель будет обвинен в убийстве.
Это две классические реакции человека, и если первая реакция сплошь и рядом встречается в жизни любовников и супругов, вторая, присущая так называемой великой Истории человечества, являет собой бесчисленное количество примеров другого порядка. Вероятно, все то, что наши наставники называли героизмом, было нечем иным, как формой литости, проиллюстрированной мною на примере мальчика и учителя по классу скрипки.
– Мы всегда слишком сужаем границы своей личности! Мы причисляем к своей личности всегда только то, в чём усматриваем какую-то индивидуальную, какую-то отличительную особенность. Но состоим то мы из всего, что есть в мире, каждый из нас; и точно так же как наше тело носит в себе всю родословную развития до рыб и ещё дальше назад, так и в душе у нас содержится всё, чем когда-либо жили души людей. Все боги и черти, которые были когда-либо, будь то у греков, китайцев или у зулусских кафров, все они в нас, все налицо как возможности, как желания, как выходы из положения. Если бы вымерло всё человечество и остался один-единственный, сколько-нибудь способный ребёнок, которого ничему не учили, то этот ребёнок снова обрёл бы весь ход вещей, снова смог бы создать богов, демонов, рай, заповеди и запреты, ветхие и новые заветы – решительно всё.
Тот, кто тебя любит, отбирает тебя из огромных залежей первозданной глины — человечества, чтобы сотворить из нее нечто, и ты, бесформенный комок этой глины, маешься, хочешь узнать, во что же тебя превратили. Но в то же время ты, любя кого-то, становишься одушевленным, перестаешь быть частью однородного первовещества, в тебя вселяется жизнь, и ты начинаешься. Ты создаешь себя, творя другого, кто в свою очередь, сотворил тебя, выбрал тебя, комок глины, из общей массы. Получаются два тебя: один, которого ты сам создаешь, влюбившись, и второй, которого создает твой любимый, полюбив тебя. И чем дальше отстоят друг от друга эти два твоих существа, тем натужнее скрипит мир на своей оси. Но если твоя любовь и любовь к тебе совершенны, разрыв между обоими твоими «я» исчезает и они сливаются. Они совпадают полностью, они неразличимы, как два изображения в стереоскопе.
Наверное, оно так не случайно задумано уважаемым мирозданием, чтобы все идеальные вещи и качества в этом мире встречались исключительно отлитыми в бронзе, высеченными в граните и мраморе. Иридий с платиной тоже пойдут. С гармоничным сочетанием человеческих качеств и добродетелей дела обстоят не менее кудряво: то интеллекта недовес, то доброту зажали, то с хитрым устройством афедрона (проще говоря, с хитрожопостью) переборщили, то мудрости впрочем, когда и кому ее вдоволь выдавали? И ещё чувство меры. Оно вообще у человечества в хроническом дефиците. Именно поэтому принцип «от каждого — по способностям, каждому — по потребностям» может быть воплощен на практике только в пределах кладбища, а такая простая и понятная вещь, как десять заповедей, требует кучи комментариев, вроде уголовно-процессуального и административного кодексов.
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Человечество» — 821 шт.
