Цитаты в теме «детство», стр. 38
Ведь это иллюзия, будто юность всегда счастлива, — иллюзия тех, кто давно расстался с юностью; молодые знают, сколько им приходится испытывать горя, ведь они полны ложных идеалов, внушенных им с детства, а придя в столкновение с реальностью, они чувствуют, как она бьет их и ранит. Молодежи начинает казаться, что она стала жертвой какого-то заговора: книги, подобранные для них взрослыми, где все так идеализировано, разговоры со старшими, которые видят прошлое сквозь розовую дымку забвения, — все это готовит их к жизни, совсем не похожей на действительность. Молодежи приходится открывать самой, что все, о чем она читала и о чем ей твердили, — ложь, ложь и ложь; а каждое такое открытие — еще один гвоздь, пронзающий юное тело, распятое на кресте человеческого существования. Удивительнее всего, что тот, кто сам пережил горькое разочарование, в свою очередь, помимо воли, поддерживает лживые иллюзии у других.
Бойтесь женщины, что вытерпела боль,
С детства научилась выживать,
На "отлично" выучила роль:
"Никого чужого не впускать!"
Бойтесь женщину, сумевшую задеть,
Тронуть те невидимые нити,
Что с годами могут очерстветь
И - алаверды, как ни крутите...
Бойтесь женщины, что сводит вас с ума,
И порой доводит вас "до ручки" -
Откровенна, вежлива, пряма,
А внутри - пустыня и колючки...
Бойтесь, даже если вас простит...
Если вы случайно, ненароком,
Завели с той женщиной конфликт,
Не забудет... Будет мстить жестоко!
Когда они любили друг друга — то жадно и просто, то неспешно и изощренно, — всем существом Фандорина овладевало пронзительное, непередаваемое словами ощущение, что СМЕРТЬ ЕСТЬ. Он всегда, с раннего детства твердо знал, что жизнь тела невозможна без жизни души — этому учила вера, об этом было написано в множестве прекрасных книг. Но теперь, на двадцать третьем году от рождения, под падающей с неба луной, ему вдруг открылось, что верно и обратное: душа без тела тоже жить не станет. Не будет ни воскресения, ни ангелов, ни долгожданной встречи с Богом — будет нечто совсем другое, а, может, и вовсе ничего не будет, потому что души без тела не бывает, как без тьмы не бывает света, как не бывает хлопка одной ладонью.
Забавно: в детстве у него была на вооружении концепция, которую он так и не смог увидеть во всем великолепии, – он был «исключительно одаренным парнем» – как и мы все, – но так и не понял, в чем заключалась эта одаренность. Он так и не понял, что его долг состоит в совершенствовании характера, преодолении себя, своей культуры, своей семьи, похоти, грубой животной природы, стать тем, кто он есть, и тем, что он есть. Он так и не вырос, так и не сбросил свою первую кожу: он увидел свое призвание в достижении материальных и профессиональных целей. И когда он достиг всего этого, так и не заглушив тот голос, который говорил ему: «Стань собой», он отчаялся и начал жаловаться на то, что его обманули. Даже сейчас он так ничего и не понимает!
Сердце забором не отгородишь
И не поселишься по соседству.
Это не ты от меня уходишь,
Это меня покидает детство.
Это иллюзии канут в Лету
И растворяются с диким криком.
Ты же привычка, — вреднее нету,
Мне не поверишь, поверь уликам.
Сердце не станет цепной собакой,
Или ручным пучеглазым йорком.
Я ощущаю себя двояко
В жизни, что мчится скороговоркой.
В жизни, что теплится на рассвете,
И остывает, как чашка чая.
Ты до сих пор за меня в ответе?
Я, если честно, не замечаю.
Можешь мне верить, не проверяя,
Я перепробовала все средства.
Слишком спокойно тебя теряю
Значит во мне погибает детство.
ДЕТСТВО
Я ребенком любил большие,
Медом пахнущие луга,
Перелески, травы сухие
И меж трав бычачьи рога.
Каждый пыльный куст придорожный
Мне кричал: «Я шучу с тобой,
Обойди меня осторожно
И узнаешь, кто я такой!»
Только дикий ветер осенний,
Прошумев, прекращал игру,-
Сердце билось еще блаженней,
И я верил, что я умру
Не один,- с моими друзьями
С мать-и-мачехой, с лопухом,
И за дальними небесами
Догадаюсь вдруг обо всем.
Я за то и люблю затеи
Грозовых военных забав,
Что людская кровь не святее
Изумрудного сока трав.
Всё забыла. Не помнит, что рядом дочь,
А и та не упомнит, что значит мать,
Одевать это тулово, подымать,
Да кормить и мыть — а года-то прочь.
Что ни спросит дочь — в пустоту летит,
Еле помнится молодость, но и то
И в ладоши бьёт под любой мотив,
А сама про себя не ответит — кто.
И умрёт во сне, в предрассветный час,
Как истает ночь тонким месяцем,
Эко бремя с плеч — ведь её свеча
Уже много лет, как не светится.
А у райских врат и стучать — невмочь,
Распахнётся дверь — уж такой устав -
Задержалась ты? Так молила дочь
В детстве милости — жить Тебе до ста.
И вот, пришёл мой час, моя пора.
Кругом шла всё утро голова
И вот теперь наряжена она:
Фота свисает длинная моя.
И вот, держусь я за тебя
Я так красива — вся бела.
Ты произносишь мне слова
Клянёшься в верности в любви
Уходят детство, милые года
Их не вернёшь
— Клянусь на веки я твоя! —
Это были лучшие, счастливые слова,
Слова любви и верности к мужчине,
К мужчине, кому навеки подарила я себя!
Теперь мой дом — его рука,
Теперь мой дом — его постель,
Теперь я нянчу его детей,
Я любила и люблю его ещё сильней!
И пусть будет так всегда!
Под плавные, чистые звуки виолончели Хосино вспоминал детство. Время, когда он каждый день бегал на речку, что текла недалеко от их дома, удил вьюнов и другую рыбешку. Тогда можно было ни о чем не думать, а просто жить. Пока живешь, что-то собой представляешь. Все идет само собой. Но потом вдруг все меняется. Жил-жил – и оказалось, что я ничто. Странно Человек на свет появляется, чтобы жить, разве не так? А я только терял то, что во мне было. Если так дальше пойдет, что получится? Никому не нужная пустышка. Это же неправильно. Ничего странного. Как бы все это изменить?..
Что нам осталось к двадцати годам?
Исписанный блокнотик под подушкой,
Родная сердцу мягкая игрушка,
Альбом с рисунками с обложкой Нотр-Дам
Дневник за пятый, лента с выпускного,
Тетрадь с запиской: « а пойдём в кино? »
Украдкой выпитое красное вино,
Глаза напротив, странные немного
Сны о любви в эпоху пирамид,
И поцелуй наш первый Настоящий
А память, как безликий чёрный ящик,
Осколки радостей так бережно хранит
Что нам осталось? Пара точных ран,
Что в дождь порой напомнят нам о прошлом,
Тоска по детству «Нужно», «невозможно» —
Помада, шпильки И пустой карман.
Что нам осталось к двадцати годам?
Всё то, что в эти годы было с нами.
И за простыми, в общем, именами,
Мы в память прячем два десятка драм.
Все эти люди вечно будут здесь —
Гасить лампады или ставить свечи.
И зря твердят что время — вправду лечит —
Оно лишь боль не допускает до сердец.
Ведь это иллюзия, будто юность всегда счастлива, — иллюзия тех, кто давно расстался с юностью; молодые знают, сколько им приходится испытывать горя, ведь они полны ложных идеалов, внушенных им с детства, а придя в столкновение с реальностью, они чувствуют, как она бьет их и ранит. Молодежи начинает казаться, что она стала жертвой какого-то заговора: книги, подобранные для них взрослыми, где все так идеализировано, разговоры со старшими, которые видят прошлое сквозь дымку забвения, — всё это готовит к жизни, совсем не похожей на действительность. Молодёжи приходится открывать самой, что все, о чем она читала и о чем ей твердили, — ложь, ложь и ложь; а каждое такое открытие — ещё один гвоздь, пронзающий юное тело, распятое на кресте человеческого существования.
— А тогда почему нельзя сразу стать взрослым?
— Потому что у детства есть свои достоинства. Детство закладывает фундамент для твоей мечты, да и для всей твоей жизни. В воспоминаниях детства ты станешь потом черпать силы, искать утешения от пережитых разочарований, они будут поддерживать в тебе любовь, отгонять страхи, а порой помогать раздвигать границы твоих возможностей.
— Мне разонравилось мое детство.
— Знаю, Лиза, и обещаю сделать все, чтобы вернуть тебе его яркие краски, правда, некоторые правила все равно останутся черно-белыми.
Поразительно, как сильно меняются люди. Например, в детстве я любила лошадей, «Лукуллов пир», Гусиный мыс и многое другое, но со временем на смену им пришли подруги, эсэмэски, сотовые телефоны, парни и шмотки. Довольно печально, если задуматься. Как будто в людях нет ничего постоянного. Как будто что-то рвется, когда тебе исполняется двенадцать, или тринадцать, или в каком там возрасте превращаешься из ребенка в подростка, после чего становишься совершенно другим человеком. Возможно, даже менее счастливым. Возможно, даже более плохим.
— Северус Снегг служил не тебе, — сказал Гарри. — Он был на стороне Дамблдора с той самой минуты, как ты стал преследовать мою мать. А ты так ничего и не заметил, потому что это как раз то, чего ты не понимаешь. Ты видел когда-нибудь, как Снегг вызывает Патронуса?
Волан-де-Морт не ответил.
— Патронус Снегга — лань, — сказал Гарри, — как у моей матери, потому что он любил её всю жизнь, с самого детства. — Гарри увидел, как затрепетали ноздри Волан-де-Морта. — Разве он не просил тебя пощадить её?
— Он хотел её, вот и всё, — насмешливо сказал Волан-де-Морт.
Все говорят, что жизнь подобна театру. Но для большинства людей это не становится навязчивой идеей, а если и становится, то не в раннем детстве, как у меня, – уже тогда я был твердо убеждён в непреложности этой истины и намеревался сыграть отведённую мне роль, ни за что не обнаруживая своей подлинной сути. Моя убеждённость подкреплялась крайней наивностью и отсутствием жизненного опыта, хотя где-то в глубине души таилось смутное подозрение – а вдруг остальные живут иначе? Нет, уверял я себя, все люди вступают в жизнь точно так же. Я оптимистично полагал, что стоит закончиться спектаклю, и занавес закроется сам собой. В этой вере меня поддерживала и убеждённость в том, что я непременно умру молодым. Со временем, однако, моему оптимизму, а точнее мечте, предстояло вынести жестокий удар.
Я ведь, кажется, уже писал, что с самого раннего детства, когда задумывался о предстоящей взрослой жизни, испытывал смутный страх. Поэтому ощущение того, что я расту, вызывало у меня тяжёлое, тревожное чувство. А рос я, увы, быстро: мне покупали брюки навырост, чтобы можно было понемногу удлинять их, отпуская манжеты. И каждый год, как во всякой семье, на стене помечали карандашом, на сколько я вырос. Это происходило в гостиной, в присутствии домашних, и все радовались, все надо мной подшучивали. Я тоже изо всех сил изображал веселье. А сам внутренне сжимался, ибо знал: когда я стану таким же большим, как взрослые, мне суждено столкнуться с неведомой страшной опасностью.
Воскресное утро сулит свободу, которой невозможно воспользоваться Нет, даже не так. Свободу, которой нет. Свободу, которая на самом деле является всего лишь короткой передышкой. Воскресное утро куда более лживо, чем утро любого другого дня недели. Планам, рожденным при свете воскресного утра, не суждено осуществиться. Скажу больше: в детстве я обнаружил, что воскресенье гораздо короче любого буднего дня. Это противоречит законам природы, однако это так. В воскресенье бег времени ощутим почти физически. Оно уходит, удержать его невозможно, как невозможно удержать в руках ветер. И еще. Всякий воскресный вечер немного похож на похороны, но он менее тягостен, чем воскресное утро: ждать приговора всегда труднее, чем с ним смириться.
Эта картина сильно отличалась от того образа, который рисовался в моем воображении до женитьбы. Но как бы то ни было, это был дом, который я сам выбрал. Конечно, в детстве у меня тоже был дом. Но я его не выбирал. Я в нем родился, моего мнения никто не спрашивал, он достался мне как свершившийся факт. А теперь я жил в мире, приобретенном по собственной воле. Это мой дом. Разумеется, идеальным его не назовешь, но мой принцип таков: принимай на себя все, какие бы проблемы ни возникали. В конце концов, это мой выбор, и если проблемы появляются, их корни почти наверняка надо искать во мне самом.
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Детство» — 950 шт.