Цитаты

Цитаты в теме «дно», стр. 39

— Вам не спится, Ватсон?
— Я прекрасно спал. Но меня разбудило вот это
— Но вы говорили, что любите музыку.
— Музыку? Да. Но это я думал, с кем то плохо или кошка застряла в трубе.
— Наверное Вы правы. Но дело в том, что это одна из моих привычек — под эти звуки мне лучше думается. А сейчас как раз есть о чем подумать.
— Вы бы лучше подумали о том (высыпает порошок со снотворным в рот), что уже два часа ночи.
(Ватсон берет стакан с водой и видит на дне глаз)
— Что это?
— Глаз. Человеческий глаз.
— Стеклянный?
— Настоящий. Принято считать, что в зрачке убитого остается изображение убийцы в последний момент перед смертью. Я провел ряд опытов и могу с уверенностью сказать: абсолютная чепуха! Дорогой Ватсон, чтобы Вас утешить, я могу сыграть более привычное для Вашего слуха.
Самое интересное, что Светка была абсолютно права.
Диагноз поставлен точно, но к сожалению, поздно и всякое лечение бесполезно. До этого момента я чувствовала себя значимой. Моя роль была главной — все крутилось вокруг меня. А оказывается я лишь декорация. Помеха для чужого счастья.
Я думала, что разрушаю свой мир, а его уже нет — уже разбирают остатки фундамента. Если хочешь перемен — оглянись вокруг: возможно, тебе уже нечего менять. Возможно, у тебя уже ничего нет.
Так не стало моей жизни Я умерла. Только что у меня началась новая жизнь — мне больше не надо общаться с подругой, мне не нужно надеяться на любовника, не нужно хранить верность супругу, не нужно лгать! Я свободна.
Все, что я только что потеряла и чего у меня никогда, в сущности, не было, тянуло меня ко дну. Теперь, освободившись, я начинаю всплывать на поверхность. И это удивительно похоже на стремительное падение — падение вверх!
Господи, как же я по тебе скучаю, ты бы знал.
И каждую секунду ты в моей голове.
Каждый день, мелькают люди,
За ними тени — гляди, гляди,

А я сижу как вкопанная
И все вокруг мелькает
А я сижу как неприкаянная
И даже не знаю, куда пойти,

В голове так бесчисленно много
Везких причин выкинуть тебя из головы.
И сразу думается — а зачем?
И добавляется — ни к чему.

Этой теплой зимой все неспешно тает
С самого декабря и я тону.
Я читаю до дыр все, что под руки попадется,
Я глушу каждую мысль о том,

Какие ягоды на твоих губах.
И как ты пахнешь,
Когда только открываешь глаза по утрам.
И кажется, будто знаю как.

Слаще только музыка по ночам
У раскрытого настежь окна
В теплый летний дождь
И спящая кошка.

Мне бы тебя хоть совсем немножко.
Хоть на самую малую долю этого времени.
Но у меня его нет, а тебе оно ни к чему.
Да, я тихо иду ко дну.

Я молча капитулирую и утекаю
С первыми зимними льдами.
Я засыпаю, и Господи, ты бы знал,
Как я по тебе скучаю.
Душа как птенец. Приходя в этот мир, она смотрит на него из родительского гнезда. Она может петь и веселиться, беззаботно глядеть вокруг, наслаждаясь прекрасными видами. Наивность ребёнка — это счастье души. Но проходит время, человек становится старше, и наступает момент, когда кто–то выталкивает его душу из «гнезда». Но речь не идёт о родительском доме, речь идёт о том доме, что вырос внутри самого человека.
Этот внутренний дом человека, это внутренний уклад его жизни — его картина мира, его представления о мире, его представления о самом себе. Это его мечты, надежды, желания. И этот дом рушится. Оказывается, что жизнь другая. В ней никому нет дела ни до твоих надежд, ни до твоих желаний. Никому. В ней и до тебя–то никому нет никакого дела, потому как каждый занят только своими надеждами и желаниями. Каждый занят только собой.
И разверзается бездна, и душу охватывает ужас. Чтобы ты смог взлететь, ты должен начать падать. Ты должен увидеть дно своей жизни, чтобы внутри тебя родилась потребность взмыть вверх. И потому душа, сама того не понимая, ищет то самое дно, ту крайнюю степень падения, без которой ее истинный, исполненный силы полет невозможен. Она бросается вниз, она готова разбиться и погибнуть Это мнимое стремление к смерти на самом деле — стремление к истинной жизни. Но если бы она это знала, она бы не бросилась вниз
Этой осенью хочется только снов.
Одеяла, пледы, горячий чай —
Это формула жизни, тугое дно,
Приучившее отличать

По шагам, дыханию, тишине,
Темной форме чужих зрачков —
Кто останется рядом,
А кто и не, и отваживать чужаков

Без тринадцати лето.
Какой-то год. бесконечная нежность стрел.
Кто-то трогал чернилами мой уход,
Кто-то меня хотел,

Кто-то пел мне песни,
А кто-то знал мое имя по буквам, вплавь —
Эта осень нежности —
Тронный зал моей памяти, но оставь

Меня в этой осени хоть на час
И немедленно город затянет сном,
Все машины встанут, отключат газ,
Все движенье замрет в одном

Бесконечном зевке, полусонном па,
На обрывке из полуслова
Аберация памяти — старый парк.
Там, где счастье с волос текло.

Там, где было лето,
Звенящий шаг, упоительное «живем»,
Там, где целоваться, как и дышать,
Было проще всего вдвоем

Упустили, сквозь пальцы,
Как тишину — и комкаем теперь внутри
Бесконечную осень —
Еще одну в невозможности говорить.