Цитаты в теме «дом», стр. 148
– Строить всегда трудно, – сказал он. – Когда ты голоден и тебе нужно поле, ты выжигаешь лес. Становишься огнем – и вековые деревья вмиг превращаются в золу. Но наступает день, когда ты понимаешь – тебе нужны деревья. Строить дом, топить очаг, укрываться от зноя. И ты сажаешь лес. День за днем, год за годом. Зная, что при твоей жизни лес не поднимется. У тебя есть цель, но ты ее никогда не достигнешь. Ты можешь думать лишь о тех, кто придет за тобой. Становишься одним целым со всем миром, с прошлым и будущим. Ты отказываешься от радости ради счастья.
Они вечно торопятся на работу, — я видел их тысячи, с завтраком в кармане, они бегут как сумасшедшие, думая только о том, как бы попасть на поезд, в страхе, что их уволят, если они опоздают. Работают они, не вникая в дело; потом торопятся домой, боясь опоздать к обеду; вечером сидят дома, опасаясь ходить по глухим улицам; спят с женами, на которых женились не по любви, а потому, что у тех были деньжонки и они надеялись обеспечить свое жалкое существование. Жизнь их застрахована от несчастных случаев. А по воскресеньям они боятся погубить свою душу. Как будто ад создан для кроликов!
Печальны были следующие дни, те мрачные дни, когда дом кажется пустым из-за отсутствия близкого существа, исчезнувшего навеки, дни, истерзанные страданиями при каждом взгляде на любой предмет, которым постоянно пользовался умерший. Ежеминутно в сердце возникает какое-нибудь мучительное воспоминание. Вот его кресло, его зонтик, оставшийся в передней, его стакан, не убранный прислугой! И во всех комнатах еще лежат в беспорядке его вещи: ножницы, перчатки, книга, к страницам которой прикасались его отяжелевшие пальцы, множество мелочей, приобретающих болезненное значение, потому что они напоминают тысячу мелких фактов.
— Заканчиваешь колледж, устраиваешься на работу, дерёшь задницу, чтоб стать лучше всех, снова учишься, снова пашешь как вол, а потом вдруг понимаешь, что тебе уже тридцать пять и ты наполовину лысый!
Этот проклятый город! Посмотри как мы живём. Жалкое зрелище. В других местах, у наших друзей нормальная жизнь. У них свои дома. Жёны. Дети. Один парнишка на работе – моложе меня, а у него уже трое детей. Причём старшему одиннадцать!
— А ты хочешь одиннадцатилетнего балбеса?
— Нет, не хочу. Но не в этом дело.
— Тогда в чём же?
— В этом грёбаном городе невозможно жить! Это же дурдом! Мы ведём себя как школьники. Только вместо лекций ходим на работу. Мы продолжаем пьянствовать. По-прежнему гоняемся за юбками. Живём в малюсеньких квартирках, смахивающих на комнаты в общаге. У тебя даже кровати нет! Тебе тридцать пять, а ты спишь на полу!
Вернувшись к себе, я долго стоял перед зеркалом, проверяя, не выпадают ли у меня волосы.
Нет смелости без страха и без того, чтобы признаться в страхе. Мужская смелость отличалась от женской смелости. Мужская смелость заключалась в том, чтобы пойти и быть почти наверное убитым. Женская смелость — во всяком случае, так говорили все — заключалась в стойкости. Мужчины доказывали смелость в яростных схватках, женщины — в долготерпении. Это отвечало их природе: мужчины были обидчивее, раздражительнее женщин. Возможно, для смелости надо сердиться. Мужчины уходили в широкий мир и были смелыми, женщины оставались дома и доказывали смелость, стойко перенося их отсутствие. А потом, с усмешкой подумала Джин, мужчины возвращались домой и раздражались, а женщины доказывали свою смелость, стойко терпя их присутствие.
а теперь спрашиваю себя, что же это такое – тоска по дому, по чем мы тоскуем, вспоминая родной дом. Мы тоскуем по людям, отвечаю я себе, главное для нас – люди, ведь люди приходят и уходят, люди так созданы, что по ним приходится тосковать, но еще тоскуешь по местности, по свету и по местности. Мне кажется, я тоскую по местности, в которой прожили жизнь самые близкие мне люди. Вот так несложно, по видимому, обстоит дело. Я тоскую по местам, в которых жили, в которых живут люди, потому что там в урочный час так же светит солнце, из года в год, и луч его под тем же углом ложится на стену, под каким он ложился при моих пращурах, думается мне, и все так же идет там дождь, и хотя дождь – это вода, но в этом дожде почему то чувствуется что-то умиротворяющее, но каждый раз, как я возвращаюсь мыслями к этой местности, она почему то преломляется и поворачивается множеством граней, на мгновение выстраивается целостная картина, но удерживается она недолго;
За пятнадцать минут по-военному четкого доклада человечество успело произойти от обезьяны, изобрести огонь и операционную систему «Виндоуз-миллениум», слетать в космос, потому что нет места лучше дома, перебить большую часть американских индейцев, но потом раскаяться, найти способ жить в мире со всеми народами, кроме русских, украинцев и китайцев, которые просто не доросли до великой американской игры — бейсбола, и поэтому не могут считаться свободными по-настоящему. Оно построило города и создало развитую систему коммуникаций, Интернет и медицинское страхование, а в промежутках между городами росла пшеница и ездили автомобили марки «Форд», играли дети и — к сожалению — отдельные панки употребляли наркотики, целые караваны которых прибывали из России и прочих провинций Империи Зла. Это была хорошая речь. Жалко, слушатели не поняли из неё ничего, за исключением того факта, что заложников убивать нехорошо.
Но разве я вообще могу умереть? Возможно ли, что я вот так просто исчезну из времени?.. Я никогда не видел этот мир иначе, как объятым моим сознанием; и как же я могу уйти, не взяв его с собой? И даже если все они, горы, дома, солнце (а я в этом сомневаюсь), будут по-прежнему существовать в сознании других людей и для других — это будут уже другие, не эти горы, дома, солнце. Всё, что простирается передо мной, исчезнет вместе со мной. Подобно тому, как стоит мне закрыть глаза, и повсюду становится темно.
А я не понимаю, на что русским расширяться за пределы наших исконных земель? Зачем нам подгребать под себя инородцев и иноверцев? Чтоб они вредили нам, чувствуя себя людьми второго сорта? И главное, что за свет такой мы им несём? Можно подумать, что жизнь наша хорошо устроена, богата и привольна. Так вроде бы нет? Что ж мы тратим силы, жизнь самых здоровых наших мужчин не на укрепление своего ветхого дома, а на разрушение домов чужих? Если бы наша изба была красна, песни веселы, а мед сладок, соседи сами стали бы проситься под нашу руку.
Одной из фантастических причуд моего друга — ибо как это еще назвать? — была влюблённость в ночь, в её особое очарование При первом же проблеске зари захлопывали ставни старого дома и зажигали два-три светильника, которые, курясь благовониями, изливали тусклое прозрачное сияние. В их бледном свете мы предавались грёзам, читали, писали, беседовали, пока звон часов не возвещал нам приход истинной Тьмы. И тогда мы рука об руку выходили на улицу, продолжая дневной разговор или бесцельно бродили по поздней ночи, находя в мелькающих огнях и тенях большого города ту неисчерпаемую пищу для умственных восторгов, которую дарит тихое созерцание.
Далее, тяжесть греха определяется и по разным степеням его свершения. Например, по качеству – два человека впали в грех чревоугодия, один из-за голода и по незнанию, а другой осознанно и по желанию. От количества, например, один раз впасть в блуд или тысяча. Так же определяется, по отношению к кому свершается грех – по отношению к Богу, к Церкви, к ближнему или же по отношению к себе. По месту – в Церкви, в монастыре, в городе, в деревне или же в блудном доме. По времени – в детстве ли согрешил или же в старости, в простые дни или же в праздничные Господние дни. Итак, как видим, один и тот же грех может иметь разную степень тяжести, и соответственно ему и разное наказание.
Однажды в поздний ночной час мне пришлось наблюдать, как в обрывки бумаги, разбросанные по безлюдной площади, словно дьявол вселился — стоя под прикрытием домов, я не замечал ветра, — в дикий ярости носились они по кругу, преследуя друг друга, как будто этим хороводом хотели заклясть смерть, а потом ни с того ни с сего, казалось, успокаивались и, опустошенные, бессильно падали на землю, но лишь на мгновение, ибо уже в следующее на них вдруг снова что-то находило, и грязные, истерзанные клочья, охваченные безумным и бессмысленным бешенством, принимались кружиться в стремительном вихре и то, словно заговорщики, сбивались в кучу в какой-нибудь темной подворотне, то, одержимые новым приступом беспричинной злобы, внезапно бросались врассыпную; наконец, заметив меня, невольного свидетеля их жестоких игрищ, они почли за лучшее ретироваться и, зловеще шурша бумажными крыльями, поспешно скрылись за углом
— А любовь? Настоящая любовь?
Боже, какой идиотский вопрос.
Она улыбается, вежливо. Видимо, об этом её тоже уже спрашивали.
— Настоящая любовь – это кофе, который варишь дома с утра.
Свежемолотый, желательно вручную. С корицей, мускатным орехом и кардамоном. Кофе, рядом с которым надо стоять, чтоб не убежал, иначе безнадежно испортится вкус. Надо проследить, чтоб он поднялся три раза, потом налить ложку холодной воды в джезву, подождать пару минут, чтоб осела гуща. Кофе, который наливаешь в старую любимую чашку и пьёшь, чувствуя каждый глоток, каждый день. Наслаждаясь каждым глотком.
Всё зависит от того, что подразумевать под любовью. Где проходит граница между любовью и нелюбовью? В какой момент je t'aime bien превращается в je t'aime? Самый простой ответ: ты знаешь, когда ты влюблен, потому что когда ты влюблен, у тебя нет сомнений, любишь ты или нет, — точно так же, как если у тебя дома пожар, ты точно знаешь, что это пожар. Но вот в чём загвоздка: когда ты пытаешься описать состояние влюбленности, ты неизбежно впадаешь либо в тавтологию, либо в метафору. Когда ты влюблён, у тебя ощущение, как будто ты сейчас взлетишь Или тебе просто кажется, что именно так должен чувствовать себя человек, который сейчас взлетит? Или ты убеждаешь себя, что ты должен чувствовать себя так, как будто сейчас взлетишь?
Но, дорогой мой, ведь животным не надо ничего делать, чтобы жить здесь. Они дома, у них готовый стол и квартира, им остается только пастись или охотиться и пожирать друг друга, соответственно своему инстинкту: бог никогда не предвидел любви и мирных нравов; он предвидел только смерть живых существ, ожесточенно убивающих и пожирающих друг друга. А мы!.. Ах, сколько потребовалось нам труда, сил, терпения, изобретательности, фантазии, предприимчивости, способностей, таланта, чтобы сделать эту каменистую, проросшую корнями почву сколько-нибудь обитаемой! Подумай, чего мы только ни сделали вопреки природе и против природы, чтобы устроиться хотя бы сносно, хоть как-нибудь, хоть сколько-нибудь удобно, хоть сколько-нибудь изящно, но все еще недостойно нас! И чем мы цивилизованнее, чем умнее и утонченнее, тем больше нам приходится побеждать и подчинять себе животный инстинкт, который заложен в нас по воле бога
Слово которое оборонила Лера, было для меня новым, поэтому я постарался его запомнить. не потому что понравилось, а потому что так надо. Мы, драконы, всё время вслушиваемся в речь людей и, услышав что-нибудь новое, сразу берём на вооружение. не тупо попугайничаем. Нет. Осмысленно. Ведь для того, чтобы выжить, нам нужно непрерывно приспосабливаться. Мир меняется, и мы должны. Иначе — вилы. замешкался на секунду — уже обнаружил себя, а обнаруживший себя дракон — не жилец. Труп. набитое трухой чучело в доме Охотника. Недаром пятое правило дракона гласит: «Меняйся, меняйся и ещё раз меняйся». Вот и меняемся. не забывая при этом, конечно, исполнять завет высшего Неизвестного: «Меняйся вместе с миром, но никогда не изменяй себе».
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Дом» — 3 521 шт.
