Цитаты

Цитаты в теме «грустное», стр. 33

Молитва не всегда пространный монолог,
Иль длинный перечень затейливых прошений.
Иль в храме губ беззвучное движенье,
Или умелое склоненье слова «Бог».

Она души безмолвная тоска
И к ближнему любовь без принуждения,
И жажда, хоть на миг, с Творцом соединения,
Протянутая ввысь просящая рука.

И просто зов во тьме потерянной души,
Без лишних слов, без мысли выражения,
Глубокое до слез благоговенье
В присутствии Творца в ночи, в тиши

И песни задушевный грустный звук,
Или из строф души стихотворение,
И сильное желанье заверение
Любви Отца принять из Божьих рук.

Желанье красоты и вечного добра
И видеть их во всем стремление и уменье,
Безропотное тихое смирение
С утра до вечера и с ночи до утра.

Часть естества, что в нас вдохнул Сам Бог,
Вся тянется к Нему и ищет с Ним общения,
И совершает дивные моления,
Каких придумать человек не мог.
Однажды ты вернёшься под дождём
Небритый, улыбающийся грустно
И будет взгляд мой, как курок взведён
В молитве фонаря туманно- тусклой

С ресниц промокших будут течь слова,
Бессвязные, похожие на всхлипы
И я, ладони пряча в рукава,
Искать не буду признаки ошибок

Я буду слушать только этот дождь,
И ждать, когда промокнет снова платье
И у двери поглядывать на гвоздь,
Где зонт оставил, как противоядие

От яда полу сумеречных снов,
Твоих шагов, оставшихся за дверью
Зеркальным и трепещущим ковром
Раскрашен город серой акварелью

В одной рубашке можешь заболеть
И изумление горит в глазах прохожих
А я пытаюсь боль преодолеть, -
Неприкасаемость к твоим щекам промокшим

Однажды ты вернёшься под дождём
Не в силах подавить чудную дрожь
Открою дверь И мой притихнет дом
Жду каждый дождь я, что ты вдруг вернёшься.
Можно об этом сказать очень просто,
Не добавляя почти ничего,
Снится мне часто маленький остров,
Вы не ищите на карте его.

И никуда, никуда мне не деться от этого,
Ночь за окном, на дворе никого,
Только к утру станет зорькой рассветною
Остров Детства, детства моего.

Вот я купаюсь в извилистой речке,
Чувствую сильные руки отца,
И потому мне легко и беспечно,
И потому могу плыть без конца.

И никуда, никуда мне не деться от этого,
Ночь за окном, на дворе никого,
Только к утру станет зорькой рассветною
Остров Детства, детства моего.

С детством расстаться всегда очень грустно,
Белый кораблик уплыл, не вернешь.
Воспоминаний светлое чувство
Станет сильнее, чем дольше живешь.

И никуда, никуда мне не деться от этого,
Ночь за окном, на дворе никого,
Только к утру станет зорькой рассветною
Остров детства, детства моего.
Завтра я буду другим. Завтра я стану новым. Возможно, влюбленным в этот маленький красивый мир. Я буду наивно требовать взаимности у рассвета за то, что нетерпеливо встречаю его, ловя первые лучи зеркалом глаз. Или сам стану этим тонким тревожащим душу рассветом для одного, самого настоящего, самого живого человека. А, может быть, я буду грустным. Больным светлой печалью пока ещё тёплой, ранней осени. И буду петь её желтеющие листья, дыша вызревшим звёздами небом. Или тоскуя за чашечкой чая возле открытого окна, ведущего на скучающую под пеленой мелкого дождя улицу. А может быть я буду весёлым. Смеясь над собой и легко, полушутя, измеряя судьбу улыбками на светлеющих от радости лицах. Или с долей сарказма и цинизма срезая налёт благочестия с людских пороков. В любом случае, потом я усну, чтобы проснуться на следующее утро и снова быть другим. Снова стать новым. И опять почувствовать острым покалыванием в кончиках пальцев восторг бытия, в котором я для себя открыл простое счастье: каждую секунду жизни не быть, но становиться самим собой, бесконечно меняясь изнутри.
Мне хочется поговорить. Об истории, об искусстве, о литературе, о политике, о философии, о жизни, но раз за разом, после обрывочных «прив» «нра» «ваще» «как саааам» «а ничо», открывается все та же грустная, болезненная, тяжелая, трагичная, пустая бездна одинокости человеческой. Глухой, слепой одинокости, неразбавленной оттенками широкого пространства красивого мира. И бессильно опускаются руки, не способные спасти каждого, и хочется отвернутся, закурить и остаться наедине с самими собой, устало глядя в окно и думая о чем-то далеком, неважном, но легком и светлом, как крыло бабочки над полем диких цветов. И хочется взять слова, краски, шальные чувства — вечные инструменты художника, и создать вокруг себя стену толщиной в бесконечный вздох сожаления и обреченного понимания того, что там, где ты предвидел сладкую, прекраснодушную, парящую бесконечность, лишь россыпь острой мокрой гальки боли, воспаленной сознанием до размеров берега, на котором никогда не будет радостного смеха детей, любящих глаз, нежных обьятий и где-то на кромке горизонта — пения китов. И наваливатеся на душу тяжелое тело пустоты, и дышит соленым в шею, давя бетонной поступью птенцов зарождающихся идей и желаний, и в какой-то момент начинает казаться, что ничего больше не осталось, что ты один среди миражей, теней, бывших когда-то людьми Но потом ты вытираешь с висков испарину, закрываешь глаза, делаешь жизненно необходимый глоток горького горячего чая и снова веришь: «нет, нет, привиделось, конечно нет, нет, нет »