Цитаты в теме «конец», стр. 58
Я так скучаю по бумажным письмам,
Чернильной вязи, строчек, фраз и слов
По восхищению твоим наивным мыслям
И музыке, чуть слышимой, стихов.
Мне, не хватает слов простых до дрожи
«Целую », «Ну, пока» и «Жду ответ»
И писем от тебя мне не хватает, тоже
Ты их не пишешь столько долгих лет.
Мне не хватает той «почтовой» жизни,
Где в почерке расслабленном руки,
Ты, не скрываешь наболевших мыслей,
Не выдираешь чувства из строки.
Там в каждом слове искренность печали,
Открытость сердца, родственность души.
И «Здравствуй, мой родной», всегда в начале,
В конце «Люблю, целую» и «Пиши»
Не перебрать иной судьбы конверты,
Где в письмах нежность, теплота и свет.
Увы, мой милый друг, но письма тоже смертны
Когда ты пишешь, но не ждешь ответ!
Задача состоит не в том, чтобы обременять свою память определенным количеством книг. Надо добиваться того, чтобы в рамках общего мировоззрения мозаика книг находила себе соответствующее место в умственном багаже человека и помогала ему укреплять и расширять свое миросозерцание. В ином случае в голове читателя получается только хаос. Механическое чтение оказывается совершенно бесполезным, что бы ни думал об этом несчастный читатель, наглотавшийся книг. Такой читатель иногда самым серьезным образом считает себя «образованным», воображает, что он хорошо узнал жизнь, что он обогатился знаниями, а между тем на деле по мере роста такого «образования» он все больше и больше удаляется от своей цели. В конце концов, он кончит либо в санатории, либо «политиком» в парламенте.
Это было хуже всего. Ничего! Ничего – 10 лет, ничего — целых 3652 дня и 3653 ночи. Конец игре, играм — пропала острота существования. Я блуждал по жизни, как героиня трагедии Расина – Гермиона, в мужском обличии. Где я, что сделал, что еще должен сделать, что за бред меня охватывает, что за печаль снедает. Как узнать — люблю я ее, или ненавижу. Софии убила меня, уничтожила, зарезала, изнасиловала, опустила и все в этом духе. Все кончилось тем, что я стал думать о ней в прошедшем времени. Любовь, семья, работа, параболическая антенна, короче сплошной Расин.
На твоём краю земли первый снег
Лёг щекой на спины рек и дорог,
На другом краю земли человек
От разлуки этой ночью продрог.
Осень близится к концу, и опять
Не добудишься проспавший рассвет,
А ему совсем не хочется спать
Потому, что тебя рядышком нет.
За окошком темнота — глаз коли,
Сигаретный в небо просится дым,
И не пишутся стихи о любви
У него давно девчонкам другим.
А в твоём окне за шторками свет,
И тебе под первый снег не уснуть —
Даже разницей координат и лет
Не получится любовь обмануть.
И укрывшись одеялом мечтать
Продолжаешь в сотый раз об одном,
Как вы будете, обнявшись стоять,
И смотреть на первый снег за окном.
Все эти годы я бежал вперёд, хотел обрести что-то важное, что-то недостижимое, и, кажется, в конце концов, остался ни с чем. Я не знал откуда вырвалась эта тревожная мысль, и боялся признаться себе, что это правда, и продолжал работать. Потом, я заметил, что день ото дня моё сердце ожесточается, а жить становится всё невыносимее. Однажды утром я с ужасом осознал то, что до сих пор не мог принять. Мне стало ясно, сколь многое я утратил. Я уволился из компании, и я понял, что стою на краю пропасти
Фея Маяуру потеряла память, и жила в одиночестве на лесном холме.
Как-то раз, к ней случайно забрела одна девочка, и они подружились. Девочка позвала других детей, и все они дружили и играли с ней. Но Маяуру не была человеком, и росла не так быстро, как они.
Дети выросли, и один за другим забыли о Маяуру. В конце концов осталась лишь та девочка, что пришла первой. Но и она уже выросла, и не могла больше играть с Маяуру. И все-таки та девочка никак не могла забыть Маяуру. И она приходила к фее снова и снова И Маяуру сделала ей подарок — слово «ПРОЩАЙ».
До этого люди не умели расставаться навсегда. Маяуру была феей Прощания. Она забыла об этом нарочно, потому что очень тяжело, если у тебя нет ничего, кроме прощаний. Эта девочка научилась прощаться и поэтому, она стала самым добрым человеком на всем свете. Маяуру научила ее расставаться с улыбкой.
Хорошая была сказка
Говорят, что то, что называется «духом времени», уходит вместе с этим временем.
То, что этот дух постепенно исчезает, объясняется тем, что мир приходит к своему концу. Точно так же год не состоит лишь из весны или лета. То же самое верно в отношении дня.
По этой причине, как бы кому-то ни хотелось изменить сегодняшний мир, вернув дух столетней или более давности, сделать это невозможно. Поэтому важно наиболее полно использовать каждое поколение. Люди, привязанные к прошлому, не понимая этого, совершают ошибки.
С другой стороны, люди, которые знают лишь жизнь сегодняшнюю и пренебрежительно относятся к прошлому, слишком распущенны.
Когда Набэсиме Таданао было пятнадцать лег от роду, кто-то из кухонной прислуги повел себя грубо, и один из солдат собирался побить этого человека, однако в конце концов тот зарубил солдата. Старейшины клана посчитали, что слуга заслуживает смерти, рассудив, что, во-первых, он нарушил субординацию и, кроме того, устроил кровопролитие. Таданао выслушал это и сказал: «Что хуже: нарушить субординацию или же отклониться от Пути самурая?»
Старейшины не смогли ответить. Тогда Таданао сказал: «Я читал, что, когда само преступление неясно, наказание должно быть легким. Пусть некоторое время посидит в темнице».
Пишут, что священник Сюнгаку говорил такие слова: «Уже тем, что человек отказывается отступить, он приобретает силу двух человек». Это интересно. Если ты не выполнил какое-то дело сразу, не сходя с места, оно так и останется незавершенным до конца твоей жизни. Если силы одного человека недостаточно для того, чтобы выполнить дело, он выполняет его, удвоив свои усилия. Если он отложит его на потом, он всю жизнь будет относиться к своим обязанностям спустя рукава.
«Быстро топни ногой и пройди сквозь железную стену», — это еще одна интересная фраза. Устремленность человека к своей цели проявляется как раз в этом. В связи с этим Хидэёси можно считать единственным человеком со времен возникновения Японии, который крепко ухватился за шанс, выпадающий раз в жизни.
Проступок Хориэ Санэмона заключался в том, что он ограбил склад клана Набэсима в Эдо, забрав все хранившиеся там деньги, и скрылся в другой провинции. Его поймали, и он признался. Тогда был объявлен следующий приговор: «Поскольку это серьезное преступление, он будет замучен до смерти», и Накано Дайгаку назначили надзирать над приведением приговора в исполнение. Сначала Санэмону сожгли все волосы на теле и выдернули ногти. Затем ему перерезали сухожилия, просверлили отверстия в его теле
и подвергли различным другим пыткам. В течение всей казни он ни разу не поморщился, и даже лицо его не изменило цвета. В конце концов ему сломали хребет, сварили в соевом соусе, и его тело сложили пополам, перегнув назад.
У Икэды Сингэна был один слуга, который затеял ссору с каким-то человеком: повалил его на землю, крепко поколотил, а потом принялся топтать ногами, пока не прибежали его товарищи и не растащили их. Старейшины посовещались по поводу этого происшествия и сказали: «Того человека, которого топтали ногами, следует наказать». Сингэн услышал это и сказал: «Схватка всегда имеет свой логический конец. Человек, который забывает Путь самурая и не использует свой меч, будет покинут богами и буддами. В назидание другим, оба этих человека должны быть распяты». Людей, которые их разнимали, изгнали из провинции.
Млада девица и фотограф,
Лишь познакомиться успев,
Гуляют по бульвару оба.
Ларёк с цветами углядев,
Воскликнула девица "Боже!
Сей красоты, и быть не может!"
Подсуетился спутник враз,
Свой аппарат достав, тотчас
Сфотографировав цветы –
"Всегда с цветами будешь ты!"
Конец прогулки - в магазине.
(Не скроем, дорогой бутик)
Примерила в нём юбку-мини.
И здесь фотограф наш не сник.
"Всегда ты будешь в мини-юбке!"
Уж фотография в руке.
На «джентльменские» поступки -
Что – в юбке, что – в руке букет -
Подруга предложила парню
Запечатлеться им вдвоём,
Где «Мерседес» стоял шикарный.
"Давай, кого-то позовём,
Дабы заснял у «Мерседеса?»"
Красива пара ясным днём...
Вручила фото… лженевеста.
"Возьми на память, дорогой!
Ты будешь здесь – всегда со мной!"
Как сложно сделать только шаг? И окунуться в неизвестность. И почему так безприметно душа несется прямо вспять. Так хочется упасть как птица и мчаться вниз на всех парах. Но страх сильнее, чем жар-птица. И феникс умирает навсегда. Ты просто встань, шагни навстречу всему, что Бог тебе послал. Зачем здесь быть, если навечно ты остаешься словно раб?! К чему сомненья, разговоры? К чему бессмыслица в мозгах? Зачем? Зачем ты здесь явился? Зачем не веришь в чудеса? О, как жестоко! Умоляю. Скажи, что это только раз. Что ты проснешься, ты очнешься. И будешь светом до конца. Я так хочу тебе поверить, обнять, прижать, сказать «прости». Дать руку помощи, надежды и говорить лишь о любви. Тебя здесь любят. Да! Так просто. Ты все забыл, когда кричал. И я тебе хочу напомнить, что здесь все то, что ты желал! Очнись, очнись! Душа все рвется. Хватаю за руки тяну. Дыши. Дыши пока есть силы и верь, что небо для тебя. Я не могу сказать, что будет. Зависит только от тебя. Поэтому будь сильной птицей, и я отдам тебе сполна!
На площади стреляют поэтов. На главной площади нервные люди с больными глазами находят своё бессмертие. Но бессмертие пахнет могилой, это эхо молчания в затхлых залах вечной немоты, это плесень апатии, это мгновение, ставшее тягучей, душной, статичной вечностью. На площади люди слизывают с побледневших пересохших губ вкус жизни, запоминая его навсегда, влюбляясь в яростную боль, несущую в себе семена любви и экстатичной жажды вдохнуть в пробитые легкие хотя бы ещё один глоток солёного воздуха. На площади люди отчаянно смотрят в небо, судорожно понимая, что человеческая смертность — всего лишь залог остроты чувств, горячности идей, вечного стремления успеть, не жалея себя: жить, любить, дышать, смеяться, кричать в распахнутые окна, подставлять неумолимо стареющее лицо дождям, ветрам, снегопадам, солнцу Потому что в конце этого предложения будет точка, восклицательный знак, а не шлейф уходящего в никуда многоточия. На площади стреляют поэтов. И поджарые животы в предчувствии пули прячут в чреве своём несказанные слова, тяжёлым комом поднимающиеся к сжимающемуся горлу, вырывающиеся в холодный воздух хрипом последних итогов. На площади, где стреляют поэтов, стоит мальчик. И небо давит на него, и снег кажется каменным, и тишина пугает И он пишет на изнанке собственной души детскую мораль взрослой сказки: Бог создал нас разными. Смерть — сделала равными.
Сегодня мы отмечаем еще один конец света. Сколько их было, сколько их еще будет Мы сидим в одном кресле, смотрим в окно на бледное зимнее небо, на безмятежно кружащихся в нем птиц и смеемся. Слепа человеческая вера в чудо, слепа, наивна и дремуча, но пока толпы фанатично настроенных, от скуки сходящих с ума людей складывают консервы в пыльные чуланы, чудо все же происходит. Оно в этом бледном небе, в хищно изогнувшихся черных ветвях обнаженных деревьев, оно в этих сонных птицах, оно в головокружительном танце снега за окном. Оно в этих смешных людях, оно в нас с тобой. Оно везде. Потому что мир этот сам по себе — чудо. И ты завариваешь чай, а я включаю музыку, мы молчим и улыбаемся, как сообщники одной тайны, простого понимания того, что мы сами создаем свой мир. И слушая твои утренние шутки, и украдкой любуясь твоей искренней красотой, этой сквозной открытостью души, я снова и снова понимаю, что люблю А конец света Что же, если кончится свет, то я научу тебя любить во тьме.Поздновато я спохватилась, но так красиво написано, что я решила с вами поделиться.
Это папа?
Возможно.
Но даже если не папа, то все равно человек.
Я вырвал эти страницы.
Я сложил их в обратном порядке: последнюю — сначала, первую — в конце.
Когда я их пролистал, получилось, что человек не падает, а взлетает.
Если бы у меня еще были снимки, он мог бы влететь в окно, внутрь здания, и дым бы всосался в брешь, из которой бы вылетел самолет.
Папа записал бы свои сообщения задом наперед, пока бы они не стерлись, а самолет бы долетел задом наперед до самого Бостона.
Лифт привез бы его на первый этаж, и перед выходом он нажал бы на последний.
Пятясь, он вошел бы в метро, и метро поехало бы задом назад, до нашей остановки.
Пятясь, папа прошел бы через турникет, убрал бы в карман магнитную карту и попятился бы домой, читая на ходу «Нью-Йорк Таймc» справа налево.
Он бы выплюнул кофе в кружку, загрязнил зубной щеткой зубы и нанес бритвой щетину на лицо.
Он бы лег в постель, и будильник прозвенел бы задом наперед, и сон бы ему приснился от конца к началу.
Потом бы он встал в конце вечера перед наихудшим днем
И припятился в мою комнату, насвистывая I am the Walrus задом наперед.
Он нырнул бы ко мне в кровать.
Мы бы смотрели на фальшивые звезды, мерцавшие под нашими взглядами.
Я бы сказал: «Ничего» задом наперед.
Он бы сказал: «Что, старина? » задом наперед.
Я бы сказал: «Пап? » задом наперед, и это прозвучало бы, как обычное «Пап».
— А Сильмарилл в конце концов попал к Эарендилу . А потом Ох, хозяин, а я ведь об этом раньше не думал! Ведь у нас с собой есть частичка того же самого света, ну, в этой стеклянной звездочке, которую вам дала Владычица! Значит, если разобраться, мы из той же самой истории и она продолжается! Неужели все великие истории – бесконечные?
– Да, Сэм, такие истории не кончаются, – ответил Фродо. – А вот герои приходят и уходят, когда закончат свое дело. Рано или поздно кончится и наша история.
– И тогда мы сможем отдохнуть и выспаться, – сказал Сэм и мрачно рассмеялся. – Что до меня, то мне больше ничего и не надо. Отдохнуть, выспаться, а потом встать и покопаться в саду. Боюсь, это с самого начала было моим единственным заветным желанием. Не про моего брата всякие важные и великие дела! Но все-таки интересно, попадем мы в песню или нет? Мы уже там, внутри, в легенде, это ясно, но вот какой она будет потом? Может, ее будут рассказывать по вечерам у камина, а может, много-много лет спустя запишут в толстую, большую книгу с красными и черными буквами?
По разным источникам, гены определяют нас и наше поведение только на сорок-шестьдесят процентов. Остальное — воспитание, наше окружение, создающие определенную систему ценностей, наша биография, которая создается в рамках определенного мировоззрения. Я верю, что одна любовь может длиться всю жизнь. При этом вижу её разделенной на четыре фазы (в соответствии с тем, что пишут о ней психологи): сначала libido, влечение, вожделение, потом eros как стремление к высшей форме эротической близости в союзе двух, затем philia, или дружба, и в конце адаре, или соединение во взаимном безусловном желании добра друг для друга. Эти четыре фазы не наступают одна после другой, а перемешиваются друг с другом, создавая своего рода фантом.. Проблема состоит в том, что теперь мы — и на СМИ лежит большая доля вины — зациклились на первых двух фазах, редко переходим к третьей и почти никогда не достигаем четвертой. Тем, кому удалось правильно дозировать каждую из фаз, живут друг с другом, как вы это сказали, «до гробовой доски». Очень завидую им..
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Конец» — 3 171 шт.
