Цитаты

Цитаты в теме «мать», стр. 12

Он никогда не говорил про печаль, хотя я знала, что он пережил бесконечно печальные времена. Он заражал оптимизмом. Дождь для него был всего лишь коротким промежутком перед появлением солнца. Всякий, кто жил в Дублине, поймет, что подобный образ мыслей — пример сверхоптимизма. Это при нем я открыла, что носить можно не только черное. При нем я поверила, что мой отец любит мою мать, только не может проявить это. Даже моя мать никогда не верила в это. Ее психотерапевт тоже. Например, он подарил мне такое чувство, когда кажется, что через минуту ты сойдешь с ума от желания. И при этом ты знаешь, что желание твое исполнится. Он умел рассказать мне сказку о каждом кусочке моего тела. И не было такого места, которого он не коснулся бы или не изведал его вкус. Будь у него время, он перецеловал бы каждой волосок у меня на голове. Все по очереди.
Можно было сто тысяч раз проходить, и всегда эскимос ловил рыбу и двух уже поймал, птицы всегда летели на юг, олени пили воду из ручья, и рога у них были все такие же красивые, а ноги такие же тоненькие, и эта индианка с голой грудью всегда ткала тот же самый ковер. Ничто не менялось. Менялся только ты сам. И не то чтобы ты сразу становился много старше. Дело не в том. Но ты менялся, и все. То на тебе было новое пальто. То ты шел в паре с кем-нибудь другим, потому что прежний твой товарищ был болен скарлатиной. А то другая учительница вместо мисс Эглетингер приводила класс в музей. Или ты утром слыхал, как отец с матерью ссорились в ванной. А может быть, ты увидел на улице лужу и по ней растеклись радужные пятна от бензина. Словом, ты уже чем-то стал не тот — я не умею как следует объяснить, чем именно. А может быть, и умею, но что-то не хочется.
Знакомьтесь, это Муза. Она не любит лиру.
Ей лирика, представьте, совсем не по нутру.
Придет – настроит банджо, махнет стакан кефиру,
И знай себе лабает ковбойскую муру.

Уж я ей так и эдак – она не понимает!
Прошу ее: - Родная! Хоть строчку о любви!
В ответ: - За сохни, плесень! Ну, чё те не хватает!?!
Не хочешь про ковбоев, так в гости не зови!

- Ведь я ж писать хотела о том, как ночь безлунна,
Как ароматны розы и звонки соловьи,
А не о том, как Джона поперли из салуна,
Когда он, перебравши, носы сломал двоим

- Про соловьев и розы!?! Ну ты, мать, обалдела!
Да я про эту пошлость и слышать не могу!
И как мне пререкаться с тобой не надоело!?!
Все, хватит. Поболтали. Пора мне. Побегу.

Давай, реви поменьше, да всхлипывай потише!
Но, уходя, помнется, помедлит у стола,
Достанет из кармана пригоршню одностиший:
- Вот. На. Не обижайся. Вишневскому несла.
А девочка выросла. Видите, девочка выросла.
Вот только искусственна вся — от ресниц до эмоций.
Немного за двадцать, а столько уже в жизни вынесла,
Что ей временами плевать, если вдруг не проснется.
И если быть честной, она и сама знает парочку,
Таких же, которым плевать на нее с высока.
Но девочка выше таких, она вовсе не парится:
Улыбка, презрительный взгляд и походка легка,
И ветер развеет послушные длинные волосы,
А девочке хочется — в пепел — и с ветром летать,
Ведь люди бездушны — кричала сорвавшимся голосом
И многие видели: плохо. Не стали спасать
Ей только немного за двадцать, а верить не хочется
Совсем. Никому, ни на грамм. Это опыт из прошлого.
И девочке проще теперь принимать одиночество —
Ей больше не хочется искренней быть и хорошею.
Смеется. Не верьте. У девочки просто истерика:
«Не лезь ко мне в душу! А тело? А тело — бери »
«Ты так повзрослела!» — открыли мне тоже Америку!
Да, выросла, мать вашу выросла, черт побери.
Стареет мама.
Ей уже не в радость
Звонки подруг и шалости внучат.
На плечи давят годы и усталость,

И руки подниматься не хотят.
А ноги не идут – иссякли силы.
Глаза слезятся, голос чуть дрожит.
Я слышала – она вчера просила:

«Ты дай ещё мне, Господи, пожить»
Болеет мама. Ночью ей не спится -
Все сновидения кончились давно.
Лежит и ждет: вдруг юркая синица

Под утро стукнет клювиком в окно?
Поставлю свечи – помоги мне Боже -
Добавь здоровья ей и сил моих.
Пусть станет мама хоть чуть-чуть моложе,

А мудрости нам хватит на двоих.
Сама я мать. Ни от кого не скрою –
Бываю и несносна и резка,
И знаю, что обидные, порою,

Эпитеты слетают с языка.
Конечно, не со зла, а от досады
Могу слова ненужные сказать .
Не обижайтесь, сыновья, не надо -

Простить порою легче, чем понять...
И ты, родная, улыбнись отважно,
Смотри – весна на подступах опять.
Живи подольше. Знаешь, нам так важно
Что рядом с нами бабушка и мать.
Меня пробивали многие вещи: женские туфельки под кроватью; одинокая заколка, забытая на комоде; то, как они говорят: «Пойду пописяю »; ленты в волосах; когда идешь с ними по бульвару в полвторого дня – просто два человека, шагающие вместе; долгие ночи с выпивкой и сигаретами, разговорами; споры; мысли о самоубийстве; когда ешь вместе и тебе хорошо; шутки, смех ни с того ни с сего; ощущение чуда в воздухе; когда вместе в машине на стоянке; когда сравниваешь прошлые любови в 3 часа ночи; когда тебе говорят, что ты храпишь, а ты слышишь, как храпит она; матери, дочери, сыновья, кошки, собаки; иногда смерть, а иногда – развод, но всегда продолжаешь, всегда доводишь до конца; читаешь газету один в бутербродной, и тебя тошнит от того, что она сейчас замужем за дантистом с коэффициентом интеллекта 95; ипподромы, парки, пикники в парках; даже тюрьмы; ее скучные друзья, твои скучные друзья; ты пьешь, она танцует; ты флиртуешь, она флиртует; ее колеса, твои ***ки на стороне, а она делает то же самое; когда спишь вместе