Цитаты

Цитаты в теме «обман», стр. 15

Близкие людиБлизкие люди, внезапно вы сделались дальними,
Ветер судьбы одуванчиком вас растрепал.
Близкие люди, слезами своими прощальными
Не разрушайте надежды последний причал.
Близкие люди, вы гордые, вы справедливые,
Сами себе вы хозяева и палачи.
Только любовь была между нами красивая,
Эта любовь сквозь безлунную полночь кричит.
Близкие люди, ближе не будет,
Друг друга нам не обмануть!
Кончится вьюга, и нам друг друга
Можно простить, но уже не вернуть.
Время пройдет, и тогда неизвестные дальние
Ваши места, между прочим стесняясь, займут.
Ну, а пока моя жизнь, словно зал ожидания,
Где не живут, только ждут, только ждут, только ждут.
Близкие люди, ближе не будет,
Друг друга нам не обмануть!
Кончится вьюга, и нам друг друга
Можно простить, но уже не вернуть.
Близкие люди, ближе не будет,
Друг друга нам не обмануть!
Кончится вьюга, и нам друг друга
Можно простить, но уже не вернуть.
Можно, можно простить
Можно, но уже не вернуть
Я не из тех, кто чувства продаёт,
Я не из тех, кто болью душу лечит,
Ведя побед своих ненужный счёт,
Живя опять от встречи и до встречи.

Я не из тех, кто в тысячах имён
Запутался, как в сети рыболовной,
Я не из тех, кто в целый мир влюблён
И не из тех, кто лжёт им поголовно.

Я не из тех, кто сладкие слова
Опять несёт в распахнутые уши.
Я не из тех, кто влюбится едва
Уже стремится ту Любовь разрушить.

Я не из тех, кто пьёт Любовь до дна,
О Женщине забыв, как о бокале.
Я не из тех, кому Любовь нужна,
Но кто Любви изведает едва ли.

Я не из тех, кто ищет новых сцен,
Чтоб потешаться над победой новой.
Я не из тех, кто ждёт Любви взамен
За комплимент и ласковое слово.

Я не из тех, кто Любит сотни раз,
Забыв о тех, с кем раньше это было.
Но я из тех, кто жизнь Любовью спас,
Из тех, кто снова Любит что есть силы.

Из тех, кто Любит только лишь одну
И разлюбить уж просто не сумею.
Своей Любви вовек не обману,
Храня её, как будто панацею.
Баллада о перевёрнутых истинах

Лишь для забот нам отдых нужен,
Лишь от врага придет покой,
Лишь ворох сена — лучший ужин,
Лишь спящий — верный часовой.

К добру приводит лишь измена,
Лишь трус — заведомый смельчак,
Всего незыблемее пена,
И лишь влюбленный — не дурак.

Лишь призрак — смысл существования,
А всех почтеннее бандит,
Смех вызывает лишь страданья,
Молва лишь фарсом дорожит.

Оценка истинная — в лести,
Богат деньгами лишь бедняк,
В одном обмане сущность чести,
И лишь влюбленный — не дурак.

Лишь преступления не презренны,
Блаженство лишь среди хлопот,
Одни ничтожества священны,
Прекрасен лишь фальшивый плод.

Лишь мерзость славится по праву,
Лишь в непотребстве высший смак,
Одним печальным все забава,
И лишь влюбленный — не дурак.

Вот истин праведных орава:
Испуг и горе сердце нежат,
Лишь мелодичность ухо режет,
Лишь подлость — благородства знак,

Одни безумцы мыслят здраво
Но лишь влюбленный — не дурак.
Во времени Великой Депрессии Франклин Рузвельт закрыл все банки на банковские каникулы, а затем отрывал их поэтапно, если считалось, что они жизнеспособны. Позднее историки узнали, что большинство результатов инспекций были ложны. Тем не менее, это сработало. Это сработало, потому что население верило, что у правительства всё под контролем. Это главный принцип работы нашей великой нации — с началом каждого дня, когда звенит звонок на бирже, мы обманом заставляем людей верить в американскую мечту, семейные ценности, да хоть картошку фри, если хотите. Плевать во что, главное люди должны обманываться, люди должны покупать и продавать то, что необходимо нам. Если я уйду, все остатки уверенности, за которые отчаянно цепляетя население, будут уничтожены, а мы все знаем, что обман невозможен без уверенности. Если это ваше лучшее предложение, как выйти из ситуации, уйти в отставку должен не я.
Такова была моя участь с самого детства. Все читали на моем лице признаки дурных чувств, которых не было; но их предполагали — и они родились. Я был скромен — меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, — другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, — меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, — меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. Моя бесцветная молодость протекала в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. Я говорил правду — мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. И тогда в груди моей родилось отчаяние — не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой. Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я ее отрезал и бросил, — тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей ее половины.
Среди мальчиков-слуг в свите господина Мицусигэ прислуживал некий Томода Сёдзаэмон. Будучи довольно распущенным малым, он влюбился в главного актера театра, которого звали Тамон Сёдзаэмон, и сменил свои имя и герб на имя и герб актера. Полностью увлекшись этим романом, он потратил все, что у него было, и потерял все свое платье и убранство. И в конце концов, израсходовав все свои средства, он украл меч Маватари Рокубэя и попросил одного копьеносца заложить его у ростовщика.
Однако копьеносец проговорился об этом, и после проведенного дознания их обоих приговорили к смерти. Дознавателем был Ямамото Городзаэмон. Когда он зачитывал результаты дознания, то возвысил голос и произнес: «Человек, обвиняющий подсудимого,— это копьеносец такой-то».
«Казните его», — тут же отозвался Мицусигэ.
Когда настало время объявить Сёдзаэмону о его участи, вошел Городзаэмон и сказал: «Теперь тебя уже ничто не спасет. Подготовься к смерти».
Сёдэаэмон взял себя в руки и ответил: «Хорошо. Я понял, что ты сказал, и благодарен тебе за твои слова». Однако кто-то придумал так, чтобы Сёдзаэмону сказали, что в роли кайсяку будет выступать один человек, а на самом деле обезглавит его другой,
Наодзука Рокууэмон, который был всего лишь пешим солдатом.
Придя на место казни, Сёдзаэмон увидел стоявшего напротив него кайсяку и приветствовал его с чрезвычайным спокойствием. Но в тот же момент, увидев, что тот стоит неподвижно, а Наодзука вытаскивает из ножен свой меч, он вскочил и воскликнул: «Кто ты такой? Я никогда не позволю тебе отрубить мне голову!» С этого мгновения его спокойствие дрогнуло, и он проявил ужасное малодушие. В конце концов, его прижали к земле и обезглавили.
Позднее Городзаэмон рассказывал по секрету: «Если бы его не обманули, он бы, вероятно, достойно встретил свою смерть».