Цитаты в теме «режим», стр. 4
Осуждай меня до хрипоты, уличай поминутно в грехах,
Смех расписывай по часам, составляй моих снов режим,
Отучай от наивных надежд, разбивай рассуждения в прах,
Перемешивай краски грез в черно-белые миражи,
Зов обманывай пустотой, тишину в ожидание лей,
За окно высыпай стихи в острый шорох сухих осок,
Забывай отогреть впопыхах, не храни, не прощай, не жалей
А когда я тебя разлюблю — можешь выстрелить мне в висок.
Всё пройдёт, и не страшно, что я игнорирую шарф,
А зима — фаворитка простуды с постельным режимом.
Ты читал меня раньше внимательно, неудержимо.
А теперь не читаешь. От этого — кашель и жар.
Пожалей меня жалкую с горькой таблеткой во рту,
Положи апельсинов на тумбочке возле кровати.
Всё пройдёт, всё уляжется: снег из прессованной ваты,
И в звенящем термометре элементарная ртуть.
Стань моим терапевтом. Укрой, напои, расскажи
О здоровых и сильных, об их удивительных блогах,
Тех, кого ты читаешь, и даже ведёшь диалоги.
С кем твоя основная, такая глубокая жизнь.
Жизнь в контексте пещеры: колодец, за ним — шкуродёр,
От нашлемных фонариков столько интимного света
Ты читал меня раньше, ты был моим иммунитетом.
А теперь не читаешь. И кашель. И всё не пройдёт.
Почему за окном аномальный плюс, а внутри абсолютный ноль?
Что меняет точка отсчета, да и есть ли она вообще?
Мне сегодня приснилось, что я не сплю, а снимаю с тобой кино
О чем-то безумно нашем, о чем-то, что больше любых вещей.
Солнце выставил Бог, если верить цифрам, где-то в восьмом часу.
Камера двигалась тихо-тихо, чтобы не разбудить.
Я играла спящую кошку, которой ты приказал уснуть.
Кошка кажется спящей, на самом деле она за тобой следит.
В полдень внесли голубое небо, включили холодный свет,
Режиссер смотрел свысока и думал, что завтра, при монтаже,
Он разделит на быль и небыль этот фильм и заставит всех
Выбирать себе роли людей и кошек (читай: палачей и жертв).
Съемка закончилась ровно в полночь с боем Его часов.
Исчезли резкость и перспектива, включили ночной режим.
За окном тепло, и январь, похоже, видит все тот же сон,
О том, как в хрусталике объектива собирается наша жизнь.
Ты с кем-то заснешь, а с кем-то проснешься утром,
Она приготовит, может быть вкусный завтрак.
А я по асфальту, снова прямым маршрутом,
Сквозь осень ступаю тихо, в свое «завтра».
И вы улыбнетесь друг другу, допьете кофе,
Она без сомнения будет в твоей футболке,
А я активировав модный режим — «По фиг»,
Достану из сердца застрявшие там осколки.
Пока вы помчите куда-то по автостраде,
Красивые и молодые, полны света.
Я буду любить осень, хотя во взгляде
Моем уже никогда не умрет лето.
И как там у вас все сложится, не узнаю.
Надеюсь отлично, а в прочем, тут вру конечно.
Сквозь осень и боль я в новую жизнь шагаю,
Но имя твое, на сердце клеймом — навечно.
Листаю все июни прежних лет,
Их изумрудом заполняю вечер.
А время, что в нуле, уже не лечит.
И пусть не лечит. Просто жду рассвет
А память ноет.
Ноет и болит, отмахиваясь от деликатесов.
И раночки, царапины, порезы свои
Зачем-то бережно хранит.
Всё хорошо. С режимом, сном, едой.
Но, умываясь утром в тесной ванной,
Захочется бездонно океана,
Наполненного до краёв тобой
Какая блажь!
Гнать мысли эти прочь,
Бесстрастно час за часом проживая.
Вот новая канва. Вот я — живая.
Вот ты. Вот ступа. Воду растолочь?
Напрасный труд ты стал рационален.
Нет! — Будь распят, расколот на куски! —
Но это так фантазии тоски, которая по кругу от начала.
Я устала
Ты даже не знаешь,
Как я устала.
От режима, спектакля,
От чувств в кулаке, устала
От того, что реальность
От грез еще дальше стала,
И что крыша мешает
Увидеть рассвет
На скалах пересохло
В тетради, в стакане
И даже в сердце.
От чего наполняться,
И чем дальше греть и греться?
На последней мажорной
Ноте шального скерцо
Опустело. И некуда,
Некуда больше деться
Я устала протяжно гудят
В подсознании трубы,
Снятся черти и вороны —
Лишь не твои губы.
Я жила, подпирая
Твои косяки и срубы.
Я устала пусти
Пусть хоть кто-то
Меня полюбит.
Обесточены чувства Весна не даёт дышать,
Отбирает все сны, ничего не давая взамен.
Окна настежь, но, знаешь, не выпрыгнуть,не сбежать
От изъеденных взглядом насквозь надоевших стен.
Пять пропущенных — в сердце режим «эконом тепла».
Греют руки карманы, а тело колючий плед.
В этом мире, где лгут улыбки и зеркала,
Ни-че-го уже светлого, честного просто нет!
Покупаю вакцину от чувств — и внутри не болит,
Только изредка щемит в груди, не давая забыться,
И бесстыже раздета весною душа-инвалид
Ей замёрзнуть не страшно, намного страшнее влюбиться.
— Когда царь Эдип осознал, что убил своего отца, не ведая, что это его отец И что он спал со своей матерью, и что из-за него город поразила моровая язва, он не смог видеть последствия своих преступлений. Он выколол себе глаза и ушёл. Он чувствовал себя виновным и решил, что должен сам покарать себя. Но! Наши вожди, в отличие, от Эдипа чувствуют себя невиновными. И когда мы все узнали о преступлениях сталинского режима, они завопили “Мы не при чём! Мы не ведали о том, что творилось! Наша совесть чиста”. Но главное их отличие от Эдипа заключается в том, что они остались у власти.
— А им следовало бы выколоть себе глаза.
— Я только хочу сказать, что со времён Эдипа мораль изменилась.
И покуда я боролся, люди вокруг меня с жаром говорили о свободе, и чем больше защищали они это единственное в своём роде право, тем глубже увязали в рабстве — одни были рабами родителей, другие — супружеского союза, при заключении коего обещали оставаться вместе «до гробовой доски», рабами режима и строя, рабами званых обедов с теми, кого не желаешь видеть. Рабами роскоши, и видимости роскоши, и видимости видимости роскоши. Рабами жизни, которую не сами себе выбрали, но которой вынуждены были жить, ибо кто-то долго убеждал и, наконец, убедил их, что так будет для них лучше. И вот так тянутся для них дни и ночи, неотличимые друг от друга, и слово «приключение» можно лишь прочесть в книжке или услышать с экрана неизменно включённого телевизора, а когда оно возникает перед ними в нежданно распахнувшейся двери, говорят: «Неинтересно. Не хочу». Да откуда ж им знать, хотят они или нет, если даже ни разу не попробовали?! Но что толку вопрошать — на самом деле они страшатся любых перемен, способных встряхнуть привычный уклад.
«Если после смерти что-то есть, это очень хорошо. А если ничего нет, то еще лучше» — сказал изобретатель Эдисон. Столько всяких версий существует! Есть теория «выхода из тюрьмы». Будто все мы на самом деле обитатели другого мира, который гораздо лучше нашего. А Земля — это тюрьма, и мы сюда помещены за преступления. В зависимости от тяжести содеянного сроки у всех разные, но максимальный — 100 лет. Кто умирает в младенчестве, это мелкие хулиганы, кому дали типа 15 суток. В тюрьме есть разные зоны. Общий режим — это развитые страны. Строгий — это как у нас. Особый — это как в Африке. Отсидел свое, помираешь и возвращаешься на волю. Другая теория называется «Пробуждение». Будто земная жизнь — это такое сновидение. У кого кошмарное, у кого более или менее приятное. Насильственная смерть — это когда спящему в ухо крикнули или грубо растолкали. Естественная, от старости, — это когда мирно продрых до утра и спокойно проснулся. К теории сна примыкает теория комы. Ну, то что ты сейчас находишься в коме и тебя посещают всякие фантомные видения, которые и есть земная жизнь. А смерть — это ты выходишь из комы, к тебе возвращается сознание В общем, на эту тему много чего напридумано. Лично мне было бы интересно, если бы после смерти мы становились звездами. Ведь откуда-то рождаются все время новые звезды? Для этого требуется выброс энергии. Что если смерть и есть такая энергетическая трансмутация? Если душа была мощной, возникает новое солнце. Если хилая, то какой-нибудь мелкий астероид. Небесных тел во Вселенной столько, сколько жило и умерло людей.
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Режим» — 83 шт.
