Цитаты

Цитаты в теме «роса», стр. 12

Мне всю жизнь казалось, будто я хочу сделаться другим человеком. Меня все время тянуло в новые места, хотелось ухватиться за новую жизнь, изменить себя. Сколько их было, таких попыток. В каком-то смысле я рос над собой, менял личность. Став другим, надеялся избавиться от себя прежнего, от всего, что во мне было. Всерьез верил, что смогу этого добиться. Надо только постараться. Но из этого ничего не вышло. Я так самим собой и остался, что бы ни делал. Чего во мне не хватало — и сейчас не хватает. Ничего не прибавилось. Вокруг все может меняться, людские голоса могут звучать по-другому, а я все такой же недоделанный. Все тот же роковой недостаток разжигает во мне голод, мучит жаждой. И их не утолить, не насытить. Потому что в некотором смысле этот недостаток — я сам. Вот, что я понял.
Весна — не самое прекрасное время года в Новой Англии: она слишком короткая и робкая, ей слишком мало нужно, чтобы обернуться лютой и свирепой. Но даже и тогда в апреле выпадают дни, которые хранятся в памяти после того, как забудешь прикосновения жены или ощущение беззубого младенческого ротика у соска. Зато к середине мая солнце поднимается из утренней дымки властным и могущественным, так что, остановившись в семь утра на верхней ступеньке своего крыльца с пакетиком, в котором твой обед, понимаешь: к восьми часам роса на траве высохнет, а если по проселочной дороге проедет машина, в воздухе на добрых пять минут повиснет неподвижная пыль. К часу дня третий этаж фабрики разогреется до 95 градусов и с плеч маслом покатится пот, приклеивая рубаху к спине все разрастающимся пятном — прямо как в июле.
Ах, какой вчера был день —
Добр и смешон —
Бабье лето приодел,
Будто в гости шел.

Плыли листья по воде
Красно-желтые.
Ах, какой вчера был день
В небе шелковом!

И сидел на лавке дед,
Солнцу щурился.
В сумасшедший этот день
Пела улица.

И купались воробьи
В лужах голубых,
А на набережной клен
Липу полюбил.

Осень,
Но паутинками сад просит
Не забывать чудеса
Лета,

Когда согрета
Была лучами в траве роса.
И кружилась голова
Недоверчиво.

Я как мальчик ликовал
Гуттаперчевый.
На перше мечты сидел
И глаз открыть не мог.

Ах, какой вчера был день,
Не забыть его!
Потемнело небо вдруг,
Стихло все окрест,

Ветер к вечеру подул,
Закачался шест.
Повело мечту к воде,
А то в звезды костер.

Ах, какой вчера был день —
Добр и хитер.
Разгадал я хитрость ту
И пошел домой,

А заветную мечту
Прихватил с собой.
Как-нибудь, устав от дел,
Ночью до утра
Вспоминать я буду день
Тот, что был вчера.
И кричать, не разжимая губ, и ладонь твою сжимать до боли. Наша жизнь (который адов круг ) происходит не по нашей воле. Где же он, потерянный в веках, наш незримый гид-путеводитель? Я под веки загоняю страх, чтоб кричать ночами: «Помогите!» и захлёбываться в трёх простых словах
И молчать, не открывая глаз, проникая глубже внутривенных. Я с тобою счастлива сейчас, слишком просто и обыкновенно, чтобы перестать бояться стать незначительною или маловажной Рядом быть — не значит приручать, я об это спотыкалась дважды.
Я тону в холодном ноябре, слишком томном, слишком близком сердцу. И росой прикована к земле маленькая весточка из детства. Ты же крепко держишь — не упасть, и тепло с тобой, и непривычно, ты меня читаешь постранично, а я так и не разобралась. Люди называют это участь, а действительно — это та часть меня, которой ты небезразличен.
Вырос в поле цветок и радовался: солнцу, свету, теплу, воздуху, дождю, жизни. А еще тому, что Бог создал его не крапивой или чертополохом, а таким, чтобы радовать человека. Рос он, рос и вдруг шел мимо мальчик и сорвал его.Просто так, не зная даже зачем. Скомкал и выбросил на дорогу. Больно стало цветку, горько. Мальчик ведь даже не знал, что ученые доказали, что растения, как и люди, могут чувствовать боль. Но больше всего цветку было обидно, что его просто так, без всякой пользы и смысла сорвали и лишили солнечного света, дневного тепла и ночной прохлады, дождей, воздуха, жизни Последнее о чем он подумал — что все-таки хорошо, что Господь не создал его крапивой. Ведь тогда мальчик непременно обжег бы себе руку. А он, познав, что такое боль, так не хотел, чтобы еще хоть кому-нибудь на земле было больно.