Цитаты

Цитаты в теме «слово», стр. 122

Как к бедрам прилипает шоколад,
Ну просто, хоть совсем забудь о сладком.
Не видимая глазу шоколадка
Заметнее на теле во сто крат.
Мне 25, я стала приседать
В утяжках на айробных тренировках,
И как гигантский кроль пилю морковку,
Лишь только б эти прелести согнать.
Живот и попа проиграли бой —
Схуднули под напором напряженья,
Но бедер роковые отложенья
Незыблемы, как памятник какой.
О мода, как с тобою не легко!
Ведь, вроде, я не пышка от рожденья:
Расплакавшись над «Птичьим молоком»
Завидую эпохе Возрожденья.
Моя подруга выдумала ход:
Чревоугодьем организм изнежив,
Она идет, и попросту блюет,
И дальше жрёт ни капельки не реже.
В программе интересной БиБиСи
Назвали это словом «Булемия»!
От этого, о Господи спаси,
В Европе умирают. Мама мия!
Мне способ не подходит. Что за бред —
Дарить деликатесы унитазу.
Есть в бедрах польза: на краю экстаза,
За них держаться мягко,
или нет?
Марку ШагалуОн стар,
он похож на свое одиночество,
ему рассуждать о погоде не хочется.
Он сразу — с вопроса:
— А вы не из Витебска?
Пиджак старомодный на лацканах вытерся
Нет, я не из Витебска
Долгая пауза.
А после — слова монотонно и пасмурно:
— Тружусь и хвораю
В Венеции — выставка
Так вы не из Витебска
— Нет, я не из Витебска
Он в сторону смотрит.
Не слышит, не слышит.
Какой-то нездешней далекостью дышит,
пытаясь до детства
дотронуться бережно
И нету ни Канн, ни Лазурного берега,
ни нынешней славы
Светло и растерянно
он тянется к Витебску, словно растение
Тот Витебск его — пропыленный и жаркий —
приколот к земле каланчою пожарной.
Там свадьбы и смерти, моленья и ярмарки,
там зреют особенно крупные яблоки
и сонный извозчик по площади катит
— Так вы не из Витебска?
Деревья стоят
вдоль дороги навытяжку.
Темнеет
И жалко,
что я не из Витебска.
Ты ждешь его
теперь,
когда
Вернуть его назад нельзя...
Ты ждешь.
Приходят
поезда,
на грязных
спинах
принося
следы дорожных передряг,
следы стремительных
дождей...
И ты,
наверно, час подряд
толкаешься среди людей.
Зачем его здесь ищешь ты —
в густом водовороте слов,
кошелок,
ящиков,
узлов,
среди вокзальной
суеты,
среди приехавших
сюда счастливых,
плачущих навзрыд?..
Ты ждешь.
Приходят поезда.
Гудя,
приходят поезда...
О нем
никто не говорит.
И вот уже не он,
а ты,
как будто глянув с
высоты,
все перебрав в
своей душе,
все принимая,
все терпя,
ждешь,
чтобы он простил тебя.
А может,
нет его уже...
Ты слишком поздно поняла,
как
он тебе необходим.
Ты поздно поняла,
что с ним
ты во сто крат сильней
была...
Такая тяжесть на плечах,
что сердце
сплющено в
груди...
Вокзал кричит,
дома кричат:
«Найди его!
Найди!
Найди!»
Нет тяжелее ничего,
но ты стерпи,
но ты снеси.
Найди его!
Найди его.
Прощенья у него
проси.
Я не выдержу долго на голом энтузиазме, неприкрытых чувствах и обнаженных нервах.
Я говорю тебе "здравствуй", но в этом ""здравствуй" слышится неуверенное "наверно".
Неверно, но будем вместе, Наверно, долго. Мы будем едины, но что в этом кроме факта,
Который упрям и громок, но в каждом слоге нам то и дело слышится fuck и фатум.
Я не выдержу жизни в жалости и надежде, не дождусь от тебя покоя и постоянства.
Мы будем вместе как прежде, но в этом прежде нам ничего не ясно, совсем не ясно.
Я устала быть вещью, твоей обнаженной вещью. Приезжай ко мне с цветами и алкоголем,
Когда станешь свободным от нищеты и женщин, от беспощадной истерики и агоний.
Мы с тобой просидим до утра, разбирая части то ли общего прошлого, то ли ночей случайных.
Есть слова и минуты, в которых хранилось счастье. Отличай их от прочего мусора. Отличай их.
Главным фактором величайших мировых переворотов всегда была устная речь, а не печатное слово. Оратор, выступающий перед народной массой, читает на лицах аудитории, насколько она понимает то, что он говорит, насколько она ему сочувствует. Аудитория тут же вносит известные поправки к тому, что говорит оратор. Между оратором и его слушателями всегда существует известный контакт. Ничего подобного не может сказать о себе писатель. Ведь он своих читателей по большей части никогда даже не видит. Уже по одному этому писатель неизбежно придает своим писаниям совершенно общую форму. Перед его глазами нет той аудитории, которую он бы видел непосредственно. Это неизбежно лишает печатное слово достаточной гибкости, достаточного понимания психологических нюансов. Блестящий оратор по правилу будет и недурным писателем, а блестящий писатель никогда не будет оратором, если только он специально не упражнялся в этом искусстве.