Цитаты в теме «спальня», стр. 5
А кроме того, хочешь каждый вечер появляться с женщиной в обществе и ложиться с ней в постель. Но тебе невдомек, что у нее тянет низ живота, потому что приблизились ее дни, что она никакая возвращается с работы, что она на очередной диете, уже привыкла к стакану зеленого чая с лимоном и обезжиренному йогурту, а не к обильному ужину, привыкла к вечернему сериалу по телевизору и спокойному сну без храпа в большой пустой кровати в спальне с открытым окном и со шкафом, где нет ни единой свободной полки, куда ты мог бы положить свои пижамы и белье.
Распаковали тебя, сынок, словно подарок из-под елки, немножко поиграли тобой и поставили в угол, потому что у них есть дела и поважнее. Они тебя любят, но любят тебя отсутствующего.
По-настоящему меня раздражают не правдолюбцы, а правда как таковая. Почему иные с ней так носятся? Разве кто-нибудь находил в ней поддержку и утешение, какие дарует нам вымысел? Поможет ли вам правда в полночный час, в темноте, когда ветер голодным зверем завывает в дымоходе, молнии играют тенями на стенах вашей спальни, а длинные ногти дождя выбивают дробь на оконном стекле? Нет. Когда холод и страх делают из вас застывшую в постели мумию, не надейтесь, что лишённая крови и плоти правда поспешит к вам на помощь. Что вам нужно в такой момент, так это утешительный вымысел. Милая, славная, старая добрая ложь.
— у детей шизоидальное поведение — вещь абсолютно обычная. Оно приемлемо, потому что мы, взрослые, все негласно сошлись на одном: дети сумасшедшие. У них есть невидимые друзья. Расстроившись, ребёнок может пойти и засесть в шкафу, удалившись от мира. Они считают талисманом определённое одеяло или плюшевого мишку, или чучело тигра. Сосут большой палец. Когда взрослый видит то, чего нет на самом деле, мы считаем его созревшим для психушки. Когда ребёнок заявляет, что видел у себя в спальне тролля или вампира за окном, мы лишь улыбаемся, извиняя его. У нас имеется короткая фраза, оправдывающая весь диапазон феноменов у детей
— Он это перерастет.
— Это здание стоит сто тридцать два миллиона долларов, мисс Лейн, — сказал Бэрронс. — Изначально это имение строилось для арабского нефтяного магната, который умер до того, как строительство было закончено. Здесь во семь тысяч квадратных футов площади, это больше, чем частная резиденция в Букингемском дворце. В самом имении находятся анфилада из тринадцати спален, тренажерный зал, четыре дома для гостей, пять бассейнов, целый этаж, инкрустированный золотом, подземный гараж и площадка для вертолёта.
— И сколько человек здесь живёт?
— Один.
— Как грустно. Все это и лишь один человек, который может наслаждаться красотой. Какой тогда в ней смысл?
Боже мой, по вечерам они зажигают свет в клубе, они включают радиолу, они пьют кефир, они пьют безумно много кефира и ночью, при луне, бросают бутылки в озера — кто дальше. Они танцуют, они играют в фанты и в бутылочку, в карты и в бильярд, они меняются женщинами, а днем в своих лабораториях они переливают лес из пробирки в пробирку, рассматривают лес под микроскопом, считают лес на арифмометрах, а лес стоит вокруг, висит над ними, прорастает сквозь их спальни, в душные предгрозовые часы приходит к их окнам толпами бродячих деревьев и тоже, возможно, не может понять, что они такое, и зачем они вообще
Добро пожаловать в мир Верхнего Ист-Сайда Нью-Йорка, где мы живем, учимся, развлекаемся и спим, иногда друг с другом. У нас роскошные апартаменты с личными спальнями, ванными и телефонными линиями. Мы не ограничены ни в деньгах, ни в выпивке, ни в чем-либо другом. Наших предков вечно нет дома, и мы наслаждаемся полной свободой. У нас умненькие головки, классические черты лица, унаследованные от родителей, и потрясающие шмотки. Мы отрываемся напропалую. Наше дерьмо тоже воняет, но его не учуять, потому что горничные ежечасно брызгают в ванных освежающим спреем, который французские парфюмеры придумали специально для нас.
Я сказал горожанам, что война с Февралем необходима, как воздух, которым мы дышим. Если мы откажемся воевать, холод и серость накроют нас навсегда, будто бескрайнее одеяло из скал. Я предложил им вспомнить, каково это — держаться за руки с Маем. Я предложил им вспомнить, как звучат речки, бегущие под окнами спален, как плещется вода по августовским камням, как поют птицы в зелени веток, как собаки воют на равнине. Я предложил им закрыть глаза, забыть о снеге, тающем на лицах, и вспомнить, что они видели и чувствовали, когда просыпались поутру и солнечные лучи падали на их постели, на их голые ноги.
Это была новая болезнь. Мне нравились названия других: скарлатина, дифтерия, малярия; как итальянские футболисты, или певицы, или наездницы. У каждой болезни был собственный запах, у дифтерии особенно: пропитанные дезинфекцией простыни на двери спальни выдували едкую вонь на холодящем лодыжки лестничном сквозняке. В сменившей дифтерию свинке не было ничего страшного; оно и понятно: смешное названье, и лица у всех распухали, как после грандиозной драки. А это была новая болезнь. Менингит. Слово такое не сразу возьмёшь губами. Колется и горчит. Я так и чувствую, его выговаривая, как расширяются, расширяются глаза Уны, делаются светлей, будто накачанные из её мозга гелием. И будто лопнут вот-вот, если только не смогут выбросить эту гелиевую, чистую муку.
Пусть не будет ни слов, ни уютной спальни,
Ни спокойного сна на мужском плече,
Пусть не будет побед — ни больших, ни малых,
Пусть не кончится эта война ничем,
Пусть не будет ни стопки со сладким ядом,
Ни колючих укусов не сбытых мечт,
Пусть не будет «хочу», «не могу» и «надо»,
Пусть не будет умения всё уметь,
Пусть не будет ни шаха, ни рокировки
И ни пешек, предавших своих ферзей,
Пусть не будет ни сыра из мышеловки,
Ни задравших бесед о добре и зле,
Пусть не будет ни встреч, ни дорог,
Ни смысла и ни поисков смысла в других мирах,
Пусть не будет ни тех, что бегут по-крысьи,
И ни тех, что всегда говорят «пора»,
Пусть не будет ни радости, ни печали,
Пусть не будет никто никогда ничей
Пусть не буду я плакать в чужой мне спальне
На горячем чужом мне мужском плече.
Я бежала к нему на встречу,
Под холодным и мерзким дождем,
Я бежала и в этот вечер,
Мое сердце пылало огнем.
Пол часа и я буду на месте,
Пол часа — словно несколько лет,
Пол часа лишь и мы будем вместе,
В его спальне встречать рассвет.
Ждет ли он в этот пакостный вечер?
Вдруг ушел, не дождался меня?
Я как птица лечу на встречу,
Я бы точно его ждала.
Я на финише, так не много,
До него пять шагов не больше,
Не ушел только взгляд строгий,
Он дождался меня Боже.
Весь промокший но слава Богу,
Улыбается, держит букет.
Я целую его в щеку.
Он мне тихо «родная, привет».
Ну что тебе надо еще от меня?
Чугуна ограда. Улыбка темна.
Я музыка горя, ты музыка лада,
Ты яблоко ада, да не про меня!
На всех континентах твои имена
Прославил. Такие отгрохал лампады!
Ты музыка счастья, я нота разлада.
Ну что тебе надо еще от меня?
Смеялась: «Ты ангел?» — я лгал, как змея.
Сказала: «Будь смел» — не вылазил из спален.
Сказала: «Будь первым» — я стал гениален,
Ну что тебе надо еще от меня?
Исчерпана плата до смертного дня.
Последний горит под твоим снегопадом.
Был музыкой чуда, стал музыкой яда,
Ну что тебе надо еще от меня?
Но и под лопатой спою, не виня:
«Пусть я удобренье для божьего сада,
Ты — музыка чуда, но больше не надо!
Ты случай досады. Играй без меня».
И вздрогнули складни, как створки окна.
И вышла усталая и без наряда.
Сказала: «Люблю тебя. Больше нет сладу.
Ну что тебе надо еще от меня?».
А мы будем, малыш мой, теперь мы конечно будем,
Возвращаться домой к нелюбимым, ненужным людям
Обнимая того, кто рядом, мечтать о дальних,
Забывать друг друга с чужими в случайных спальнях
Будем врать друзьям про время, про «всё остыло»,
Но молчать при этом о том, что душа застыла,
Что теперь нереально в душе пустоту заполнить.
Будем врать, что забыли. Но помнить. До дрожи помнить
И лечить себя никотином и алкоголем
Иногда, раз в месяц, срываясь, реветь от боли
Ну, а может и чаще. Любовь заменяя ****ством.
А чужим бросать: «Это вас не должно касаться!»
И ложиться с другими, мечтая скорей уснуть бы
И ломать от боли свои и чужие судьбы
Так и будем теперь чужим отдаваться слепо.
Ну, а как по-другому, малыш, когда падает небо?
Сегодня решила сварить мужу супчик,
Но соль вся закончилась, будто назло.
Соседу звоню открывает голубчик.
Красавец! Ну, как же нам с ним повезло!
Стоять на пороге нам было неловко,
И он пригласил меня в спальню пройти.
Зачем долго думать? Тем более, Вовка
(мой муж) на работе всегда до пяти!
Присев на диванчик, мы выпили виски,
Сначала на «брудер», потом и на «шафт»
Затем целовались и слушали диски,
Сосед то ль шахтёр был, а то ль космонавт.
А рядом с кроватью стоял мешок соли,
Но столько не съесть мужику одному!
И мне догадаться пришлось поневоле: —
Все женщины ходят за солью к нему!
Вернулась я поздно, от счастья пылая!
В квартиру зайдя, посмотрела на стол.
От мужа записка : — «Не жди, дорогая,
К соседке внизу за гвоздями пошёл».
Морозом воздух накрахмален,
Снежок сверкает и скрипит,
И в тишине уютных спален
Твой город спит.
Погасли разом фейерверки,
Сползла под ноги мишура,
И в мойках сложены тарелки
Ждать до утра.
Так сладко пахнут мандарины,
И хвойный запах долго свеж,
А сны, пусть даже без причины,
Полны надежд.
Чуть слышно скрипнула фрамуга,
Мелькнула в варежке рука,
И то ли сказка, то ли вьюга –
Вздох ветерка.
Качнутся шарики на нитках,
Дождь на иголках зашуршит,
Отпела ночь на звёздных скрипках,
И вот, молчит.
Снег, как страничка без помарок,
И первой пишется строкой –
Спи, моя сказка мой Подарок!
Я здесь. С тобой.
У меня сквозняк разгулялся в спальне —
Первый признак боли и пустоты.
Я больна, нелепа, нетривиальна —
Всё как раз, как очень не любишь ты.
У меня в стихах — про любовь и слёзы,
Я спокойна, сдержанна, как удав.
Это чувство майского коматоза
Выжигает всю меня "как всегда".
Алкоголь противен. стихи —
В камине. у меня ни ужина, ни детей.
Я сижу, как бабушка,
В палантине и часами думаю в темноте,
Что последний шаг оказался —
В омут. мне всегда
В любви больше всех «везло».
У меня обычно всё по-другому:
Априори принц должен стать козлом.
Мне уже не двадцать, я слишком остро чую ложь
И правду на вкус и нюх.
И поэтому я не стираю простынь,
Где ты спал. я тайно её храню.
Я сдаюсь. устало и добровольно.
Как сдаются лужи в морозы льду.
Я люблю тебя. и мне очень больно,
Что ты был последним в моём аду.
И пока кто-то женится, душится, парится, обрываясь резко,
На карнизы встает и за бороду треплет немого Бога,
Мы придумываем ответы позабористей в эсэмэсках,
И по кухням ночами в бокалы льем кто-то пива, а кто-то грога.
И пока побережья заморские стонут тягучим и терпким блюзом,
Пахнут устрицы морем, в ведерке со льдом как прежде —
Мы корячимся в муках, не разродившись никак союзом,
Засыпая по спальням в пижамах, трико, и иной одежде.
Неподдельно от боли воя в пустынных просторах комнат,
Стережем одиночество. Свято храним, как зеницу ока,
Пока где-то нас ждут, пока где-то нас все же помнят —
Нам гордыня не даст проорать, как же дико нам одиноко.
Нашла мамин старый флакончик с духами,
Так пахло моё, не поверите, детство!
Фруктовые нотки, а «сердце» — цветами
Ванильная нежность, немного кокетства.
Так пахли в родительской спальне подушки,
Когда было страшно одной засыпать,
Мы брали с собой две любимых игрушки,
Чтоб сказочным миром казалась кровать.
Так пахли в шкафах аккуратные стопки
Белья, лёгких платьев, нарядных платков,
И свитер колючий из старой коробки
Ах, как хорошо на душе — нету слов!
Нашла мамин старый флакончик с духами,
Так пахло моё, не поверите, детство!
Фруктовые нотки, а «сердце» — цветами
Ванильная нежность, немного кокетства.
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Спальня» — 114 шт.
