Игорь Царев, цитаты
Вида серого, мятого и неброского,
Проходя вагоны походкой шаткою,
Попрошайка шпарит на память Бродского,
Утирая губы дырявой шапкою.
В нем стихов, наверное, тонны, залежи,
Да, ему студентов учить бы в Принстоне!
Но мажором станешь не при вокзале же,
Не отчалишь в Принстон от этой пристани.
Бог послал за день только хвостик ливерной,
И в глаза тоску вперемешку с немочью...
Свой карман ему на ладони вывернув,
Я нашел всего-то с червонец мелочью.
Он с утра, конечно же, принял лишнего,
И небрит, и профиля не медального...
Возлюби, попробуй, такого ближнего,
И пойми, пожалуй, такого дальнего!
Вот идет он, пьяненький, в драном валенке,
Намешав ерша, словно ртути к олову,
Но, при всем при том, не такой и маленький,
Если целый мир уместился в голову.
Электричка мчится, качая креслица,
Контролеры лают, но не кусаются,
И вослед бродяге старухи крестятся:
Ты гляди, он пола-то не касается!
Любимая, сегодня выходной,
Позволь же сну еще чуть-чуть продлиться,
Пока неугомонная столица
Ругается с метелью продувной.
Не вслушивайся в злые голоса,
Пускай зима за окнами долдонит,
А ты, нательный крестик сжав в ладони,
Поспи еще хотя бы полчаса:
Полынных глаз своих не открывай,
Не уходи со сказочной дороги,
Пусть доедят твои единороги
Из теплых рук волшебный каравай.
Дай доиграть все ноты трубачу,
Дай храбрецу управиться с драконом...
А я пока яичницу с беконом
Поджарю. И чаёк за кипячу.
В стиральную машину влюбился пылесос.
Он пел ей серенады и целовал взасос,
Он весь пылал от страсти, желаний не тая,
И что-то в нем гудело от напряжения.
Приятны с пылесосом прогулки под луной,
Но нужен для стиральной машины муж иной.
Стиральная машина не девочка уже -
И финский холодильник ей больше по душе.
Он белый словно айсберг, солидный как рояль,
С ним ничего не страшно и ничего не жаль.
Что толку в пылесосе - он страстный, но босой,
А холодильник полон копченой колбасой.
Как трудно сделать выбор и разрешить вопрос:
Солидный холодильник - иль страстный пылесос?
А тут еще и третий - от восхищения нем,
Так гладит, что не сладить с сердцебиением.
Нет в мире совершенства. Давайте о другом:
Стиральная машина сбежала с утюгом,
Но по ночам ей снится и пылесос босой,
И финский холодильник с копченой колбасой.
У каждого свой Бог, свои пределы,
Но страшный суд приблизить не спеши,
Ведь может статься, что душа без тела —
Немногим лучше тела без души.
У каждого свой рай, свое болото,
Свой сущий ад, свой образ палача,
Свой храм, где объедает позолоты
Не верящая в бога саранча.
У каждого своя в оркестре скрипка,
Свой миг победы, свой последний бой.
Но только для меня твоя улыбка,
И только для тебя моя любовь.
Веселый ангел миражи
Обводит гвоздиком.
Комета небо сторожит,
Виляя хвостиком.
Там у галактик рукава
С каймою вышитой,
А тут по маковку трава.
Куда уж выше-то!
Нам это поле перейти
Бок о бок выпало.
Я весь репейник на пути
Руками выполол.
Осталась только лебеда
Неистребимая,
Но ты меня не покидай,
Моя любимая!
Над синей крышею дымок
И стол под сливою -
Старался сделать я, как мог,
Тебя счастливою.
Чтоб путеводный свет не гас -
В ночи бы выручил,
Я «Отче наш» как Отче нас
На память выучил.
Синицей теплою в руке,
Ручным ли соколом,
Не важно как, не важно кем,
Я буду около.
Какая б ни была беда,
Тебя не брошу я.
И ты меня не покидай,
Моя хорошая.
Вот дом, где каждый гвоздь забит моей рукой,
Вот три ступеньки в сад за приоткрытой дверью,
Вот поле и река, и небо над рекой,
Где обитает Бог, в которого я верю...
Я наливаю чай, ты разрезаешь торт,
Нам звезды за окном моргают близоруко,
Но мы из всех миров предпочитаем тот,
Где можем ощутить дыхание друг друга.
Очерчивает круг движенье рук твоих,
Рассеивает тьму сиянье глаз зеленых,
И наш домашний мир, деленный на двоих,
Огромнее миров никем не разделенных.
...Так важно иногда, так нужно,
Подошвы оторвав натужно
От повседневной шелухи,
Недужной ночью с другом лепшим
Под фонарем полу ослепшим
Читать мятежные стихи,
Хмелея и сжигая глотку,
Катать во рту, как злую водку,
Слова, что тем и хороши,
Что в них - ни фальши, ни апломба,
Лишь сердца сорванная пломба
С не успокоенной души...
Когда страна еще ходила строем
И все читать умели между строк,
На пустыре сошлись впервые трое,
Деля по братски плавленый сырок.
Мы что-то возводили, водружали
И снова разрушали впопыхах,
А трое не спеша "соображали"
За гаражами в пыльных лопухах.
Не суетное это постоянство,
Пока другие расшибали лбы,
Преображало маленькое пьянство
Во что-то выше века и судьбы.
Менялась власть, продукты дорожали,
Казалось, все трещит на вираже!..
А эти трое - там, за гаражами -
Незыблемыми виделись уже.
Вот и сегодня, в шелковой пижаме,
В окошко глянет новый печенег,
А трое,как всегда, за гаражами
Несут свой караул, закоченев.
Пусть их имен не сохранят скрижали
И троица не свята, но, Бог весть,
Спокойно засыпайте горожане,
Пока те трое пьют за гаражами,
Хоть капля смысла в этом мире есть.
От Елабуги отходит пароходик на Сарапул -
У него гудок с одышкой и покрышки на боку...
Где-то здесь еще мальчишкой я "сердечко" нацарапал,
А теперь под слоем краски обнаружить не могу.
Мой ровесник тихоходный, старомодные обводы...
Сколько братьев помоложе затерялись на мели!
Им не говорили, что ли, что напрасные свободы
Никого при здешней воле до добра не довели?
...Мог бы в Тихом океане раздвигать волну боками,
А плетешься на Сарапул, как какой-нибудь трамвай...
Только, разве это плохо, что родившийся на Каме
И умрет потом на Каме? Так что, не переживай!
Оглянись на темный берег - видишь женщину с цветами?
Всякий раз она встречает твой нечаянный проход.
Может ты и не прославлен как Аврора и Титаник,
Но ведь тоже для кого-то - "Главный В Жизни Пароход".
Шитый нитью вощеной и цыганской иглой,
От рожденья крещенный паровозною мглой,
И на вид не калека, и характер не шелк,
Я из прошлого века далеко не ушел.
Городские Рамсторы обхожу не кляня,
Пусть иные просторы поминают меня,
Где помятая фляжка на солдатском ремне
И собачья упряжка привязались ко мне.
О подножье Хингана, на таежном току,
Будто ножик жигана заточил я строку:
Ненавязчиво брезжит рукодельная медь,
Но до крови обрежет, если тронуть посметь.
...И быть может, быть может, этак лет через "...тцать"
Кто-то вынет мой ножик колбасы по кромсать
И, добрея от хмеля, чертыхнется в душе:
Вот, ведь, раньше умели! Так не точат уже...
Старый зонт, авоська, а в ней кулёчек...
С головою кипельной, как в бинтах,
На Колхозной площади бывший летчик
Пшенной кашей кормит озябших птах.
В нем еще гудят и азарт, и тяга,
К небесам вздымающие металл...
Вот, ведь, вроде - земной чертяка,
А не меньше ангелов налетал!
Видно, очень ценит его Создатель,
Если в райских кущах еще не ждут,
Если он, по-прежнему, испытатель,
Но теперь испытывает нужду...
А ему за это - рассветов накипь,
И глухую россыпь осенних нот,
И ночных дождей водяные знаки
По кленовой охре лесных банкнот.
Все по часам - и плачешь, и пророчишь...
Но, временем отмеченный с пеленок,
Чураешься и ролексов, и прочих
Со средоточий хитрых шестеренок.
Они не лечат - бьют и изнуряют.
И точностью, как бесом, одержимы,
Хотя, не время жизни измеряют,
А только степень сжатия пружины.
И ты не споришь с ними, ты боишься -
И без того отпущенное скудно!
Торопишься, витийствуешь и длишься,
Изрубленный судьбою по секундно.
Спешишь сорить словами-семенами -
Наивный, близорукий, узкоплечий,
Пока часы иными временами
И вовсе не лишили дара речи.
По нашей ли Тверской, по ихнему ль Монмартру,
Вперед или назад, куда бы ты ни шел -
Прими на посошок и повторяй как мантру:
«Все Будде хорошо! Все Будде хорошо!»
Какая б лабуда ни лезла из-под спуда,
Какая б ерунда ни падала в горшок,
Ты при любых делах спокоен будь как Будда,
И знай себе тверди: «Все Будде хорошо!»
Молитвенник оставь смиренному монаху,
И не гляди на баб, как лошадь из-за шор...
А если жизнь тебя пошлет однажды на кол,
Конечно же и там все Будде хорошо!
Закончив путь земной, взойдем на горный луг мы
И канем в облака, как в омут на реке,
Где белые снега великой Джомолунгмы
Куличиком лежат у Будды на руке...
Ну, а пока, дружок, по ихнему ль Монмартру,
По нашей ли Тверской, куда бы ты ни шел -
Прими на посошок и повторяй как мантру:
«Все Будде хорошо! Все Будде хорошо!»
С какого вопля, судите сами,
Пошло название речки Вобля?
Да и земля хороша в Рязани:
Воткнешь оглоблю - цветет оглобля!
А потрясение берез осенних!
А небо... Братцы, какое небо!
Не зря тут жил хулиган Есенин.
А я, признаться, почти что не был -
Так... Пару раз проезжал на "скором",
Глядел в окошко, трясясь в плацкартном...
Зато под Старым гулял Осколом
На речке Убля (смотри по картам).
И там простор без конца и края,
И как в Рязани до слез красиво.
А то, что жизнь далека от рая...
Зато в названиях - какая сила!
Читая "русский народ загублен"
В газетах Дублина и Гренобля,
Я вспоминаю про речку Убля
С рязанским кукишем речки Вобля.
******
* Река Вобля протекает около Рязани.
** Речка Убля - у Старого Оскола.
Закатился в Неву Юпитер,
Воцарился взамен Меркурий.
Обнимая глазами Питер,
Старый хиппи сидит и курит.
У него голубые джинсы,
У него своя колокольня,
И на круглом значке Дзержинский,
Чтобы было еще прикольней.
Мог бы к теще уехать в Хайфу,
По Турину гулять и Риму,
Но ему ведь и здесь по-кайфу
Покурить на бульваре «Приму».
Внуки правы, что старый хрен он,
Небо плачет ему за ворот,
А на сердце бессмертный Леннон,
И хипповый гранитный город...
Время дождиком долбит в темя,
Мимо гордые ходят «готы» -
Старый хиппи уже не в теме,
Хоть и все мы одной зиготы.
Он бы просто немного выпил,
Прогулялся проспектом Невским,
Но последнему в мире хиппи
Даже выпить сегодня не с кем.
-
Главная
-
❤❤❤ Игорь Царев — 16 цитат