Линор Горалик, цитаты
— Всегда жену любил, так любил, что вы и представить себе не можете. А она меня, — ну, мне так казалось, — она меня так себе. Мать мне говорит: а ты любовницу заведи. Жена тебя сильнее любить будет. Завел себе одну женщину. Ну, не любил ее, конечно. Жену любил, а эту не любил. Но ходил к ней. Потом думаю: надо, чтобы жена узнала. А ей сказать не могу. Все для этого затеял, а сказать не могу. Мать мне говорит: а ты детям скажи, они ей все донесут. А дети у меня, я вам рассказывал, два сына, один в институт тогда только пошел, а младшему пятнадцать. Я их позвал, пришел домой, позвал, говорю: дети, слушайте меня. Я вам скажу ужасную вещь, а вы меня простите. У меня, дети, есть, кроме вашей матери, другая женщина. И молчу. Они так переглянулись, и вдруг как заржут! А младший меня по плечу хлопает и говорит: «Молодец, папка!» А старший говорит: «Круто. Мы тебя не заложим.» Так я и хожу к этой бабе до сих пор. Черт-те что.
— С кем-нибудь разговаривать, я же человек, я же тоже так не могу! А с кем я могу разговаривать? С папой – он плакать начинает, ну, то есть, нет, вообще – что с папой? С папой нечего. А с кем? Алик приходит в десять часов с работы и бухается прямо в ботинках на диван, я ему один раз что-то такое, так он говорит: дай мне умереть спокойно, как будто я, понимаешь, его его не знаю, что. А я человек, ты понимаешь, ну мне надо же разговаривать с кем-то! Так я выходила на Лубянке на Пушечную туда, а там «Детский мир», и тут я думаю – да пошли вы все нафиг! Пошла и там, знаешь на первом этаже, где карусель такая стоит, купила себе зайца плюшевого. Ты знаешь, такого с длинными ногами, как потертого? Такого, знаешь, да? Шестьсот рублей, ты прикинь, но я в конце концов могу же? Я себе джинсы последний раз купила девять месяцев назад, ну могу я шестьсот рублей потратить? Короче, я его засунула в пакет и пронесла к себе, и знаешь, Алик ляжет, а я запрусь в ванной, сажаю его на доску и ну все ему рассказываю, понимаешь, всю душу, вот пока ни капельки не останется Так в первый вечер до шести утра. Уже я и ревела, и таблетки пила, и что только не делала И так ну не было вечера, чтобы я минуточку хоть не нашла. А прятала там в шкафу в пакет, ну, знаешь, где трубы, у нас пакет висит, в нем лежит клизма, так туда же никто не заглядывает, и я его там держала. А вчера у папы снова было это самое, так я его отпоила, уложила и пошла, значит, к зайцу, и как начала ему рассказывать – ну не могу остановиться, говорю-говорю, говорю-говорю, и так, знаешь, тряхнула его и говорю: «Ну что ты молчишь?» И тут он на меня смотрит и говорит: «Послушай, ты когда-нибудь думала поинтересоваться вообще, как у меня дела?»
Ну доколе, ах, доколе
Не видать мне вольной воли?
До каких таких событий
Мне тюрьма моя обитель?
Я сижу, гляжу в окошко,
За окошком бродит кошка.
Этой кошке в серой шкурке
Немилы мои окурки.
Я ж курю, как кочегарка.
Мне то холодно, то жарко.
И за кошкой наблюдаю.
И окурки вниз кидаю.
Вон она двором фигачит,
То ползет, то тигром скачет.
На меня глядит, вздыхает,
Будто, дура, что-то знает.
А как и мои секреты?
Все обеты да наветы
И вообще-то, может статься,
Мне и есть куда податься,
Ключ — на полке Но — боязно.
Лучше плакаться несвязно,
Да мечтать о лучшей доле,
Да сидеть, вздыхать о воле.
Не кури. Положи этот чертов том. Повернись ко мне.
Наши тени лежат пятном на одной стене,
И, казалось, стремятся зайти за ковер, чтобы там, в тиши
(Положи же ты книгу!) уснуть. В глубине души
Понимая, что наша любовь выцветает, как днем трава,
Я пытаюсь ее в громоздить в не свои слова,
Облачаю в рубашку, даю посошок, мешок
И хромает она себе через тот лужок,
Где (ты помнишь?) ты прошлым летом
Завязывал шарф на мне
Наши тени плывут пятном на одной стене,
На другой открывается дверь (не вставай, сиди!).
Входит кошка, и белый клочок на ее груди
Ветер треплет, как флаг, и в твоем дыму
Я рассеянно глажу ее Вот чего никогда не пойму —
Почему ты не бросишь курить?
За окном лужок,
Облака образуют на нем теневой кружок,
И за ним, за деревьями, за миллионы лет
На траве этой наша любовь оставляет след.
— Уже прям совсем жить невозможно, ну грыземся, как кошка с собакой. Так мне Милка говорит: а ты сходи к батюшке. Я прихожу, говорю: «Батюшка, ну не могу, ужас, хоть выгоняй его. Он же мне муж всё-таки, а живём так, что детей стыдно!» А он меня сразу спрашивает: «У тебя в доме красный угол есть?» Так, — говорю, — нет же. «А как же ты,» — Говорит, — «хочешь, чтобы в доме для мужа место было, если у тебя там для Бога места нет? Сейчас,» — говорит, — «Поедешь,» — Ну, сказал, куда, и что купить: знаешь, под икону такую полочку, постелить еще чтобы, свечку, ещё воды святой. И всё сказал, как сделать, и помолиться, где повесить, и водой, ну, все сказал. Я поперлась после работы, еле ноги волоку, все это купила, пришла Что тебе сказать, сама и повесила, и поставила все, и водой по это самое, по кропила. И поклонялась, и все сказала, что у меня было на душе, — Что он же мне муж, а я б его прям убила иногда, вот как увижу, так бы прямо и убила, и помоги, Господи, и все. И ты знаешь, так мне это легче стало, и я уже думаю, — ну все, может, с Божьей помощью, и как люди заживем. Только повернулась — А он стоит. Я ему говорю: «Чего тебе надо?» А он смотрит так и говорит мне: «Зин а Бога-то нет»
-
Главная
-
❤❤❤ Линор Горалик — 10 цитат
