Оксана Кесслер, цитаты, стр. 2
Время вышло и дверь захлопнулась.
Видишь — осень здесь.
Посиди. Притворимся:
Кто верным, а кто слепым.
Мы уже давно не в том
Благородном возрасте,
Где не ищут виновных,
А значит и нет вины.
Посидим. Притворимся.
Не в первый и не в последний нам
Дружелюбными, добрыми,
Память — чумы мертвей.
Улыбаться друг другу,
Курить нарочито — медленно.
Всё в порядке, мол, детка.
Всё по херу. Всё окей.
Всё давно перечерчено,
В прошлое перековано
Видишь — выжила.
Видишь - выжил.
Пружиной сжат.
«Новый дом» - говорю —
«На четыре просторных комнаты»
И молчу: (до которого некому провожать.)
Отвечаешь глотком из бокала.
Холодной паузой
(Заряжаешь обойму мысленно.
Взгляд — картечь): —
«Время вышло. Пора.» —
И молчишь, как всегда:
«Осталась бы». Время вышло.
Выходим следом. До новых встреч.
Я боюсь всего и, наверное, больше всех: пустоты на кровати рядом,
второй подушки непримятой, холодной, как первый внезапный снег,
недоступности абонента,
себя ненужной.
Я боюсь, что затихнет в комнатах детский смех и остынет ужин
что однажды захочется выйти под ночь, под дождь, в тишину — как в кино,
сделать шаг нарочито-вязким, потерять прежний адрес, забросить ключи на связке
и уже никогда, никогда не хотеть домой.
Я боюсь чужаков с именами родных, друзей с голосами чужими, маминых слёз — до дрожи,
что однажды мой рейс в её город возьмут, отложат, как ненужные планы, и я не успею к ней
и вообще ничего не успею, что утону в посторонних, в заботах и злобе к себе, как в пьянстве.
Я боюсь, что однажды имя моё найдут, но никто, никогда не вспомнит, что я была здесь.
Век расстояния. Хватит. Пора домой.
Просто закрыться в вечность — сломать ключи -
Просто растаять, слушать, как за стеной,
Перерождаясь, прошлое замолчит.
Больше не ставить время на тормоза,
Не оглянувшись, не обернувшись,
Не вытравить память — губы — твои глаза —
Общий с тобой рассвет на седом окне —
Родинку под ладонями, этот бред
Шепота на страницах полночных книг,
Выжечь из кожи ласку, изрезать плед,
Реинкарнировать в мрамор (фарфор гранит)
Измолотить до каши суставы дней,
Давящую виски карусель часов,
Просто исчезнуть — больше — не быть твоей —
Храмом на фоне клонов простых домов,
Богом твоим карающим за грехи,
Идолом цвета крови, дорогой в ад —
Хватит, я исчезаю - прошу, беги,
В бывшее до меня — на прыжок назад.
Я не хочу быть смыслом — глотком воды —
Смертью — чистилищем — пристанью у планет
Плакать, стучаться пульсом твоей беды.
Я не хочу любить, не желаю, нет.
Всё изменилось, Sweety, my little Кай, тело мельчает для сущности в подреберье,
мы научились друг друга не понимать, не понимать, но чувствовать.
Мы звереем.
К нам приросла повадка читать следы собственных пальцев на спинах так зло и чётко,
что слишком мало нам этой земной войны, нам не хватает звания обреченных,
нам не хватает воздуха вне границ собственных тел и имён не хватает боли —
всё изменилось, my darling, my little Принц, мы одичали, мы стали друг другу волей,
наши с тобой инстинкты — искать приют между когтями, бёдрами и словами.
Время признаться, детка, что «I love you» слишком не то, что мы истинно означаем.
Я плакала. Плакала. Знаешь смешно рассказать -
Ревела девчонкой, припомнив какие-то мелочи
Сидела в углу, разорвав на кусочки тетрадь .
Наверное, просто устала быть сильною женщиной.
Наверное, кто-то внутри раскурочил замок,
Который закрылся для всех - для чужого и близкого .
Никто не проник в эту дверь, только ты, милый, смог
Ты смог - и душа в тишине вырывалась неистово
Я плакала, плакала, плакала, черт побери!!!
Забытая влага бежала тропинкой из детства,
И слезы лечили безумные мысли мои .
А думала слезы - совсем бесполезное средство
А кто-то смотрел на меня из разбитых зеркал -
Она хоронила гордыню над теми осколками .
И знаешь ты тоже совсем бы меня не узнал,
И молча прошел бы под настежь раскрытыми окнами
Я плакала. Плакала. Знаешь смешно рассказать -
Ревела девчонкой припомнив какие-то мелочи
Сидела в углу, разорвав на кусочки тетрадь .
Наверное, просто устала быть сильною женщиной.
Ровно в полночь ей, как-то, сильней молчится (достает его снимок и варит мокко)
и, зачем-то, так нужно побыть волчицей, но, совсем, ни чуточки - одинокой.
Она смотрит на свет за его глазами, и тогда становится вдруг понятным,
почему так хочется стать цунами красоты невиданной, необъятной...
Сокрушительной, цельной, опасной силы, под которой прожженная твердь мягчает,
для которого он, большеглазый, милый, не важнее, пожалуй, соринки чайной,
не острее ромбика на печенье, не больнее спичечного укола,
чтобы он не имел для неё значения - накатиться на руки его и город,
налететь и обрушиться без прогнозов, подминая под волны и сны, и ветер,
а потом отступить по равнине голой и его отсутствия не заметить...
Мне было когда-то немногим за двадцать,
Фигура - гитара, душа - белоснежка,
Но не было времени мчаться влюбляться
И быть с кем попало пушистой и нежной.
Когда-то мне было чуть больше,чем тридцать,
Фигура - что груша, душа нараспашку,
Старалась пойти и найти и влюбиться, но,
Надо сказать, выходило неважно.
И было полвека мне (но между нами).
Фигура - фигурой. Душа угловатей.
Хотела влюбиться, но мне не давали
фигура-фигурой и мерзкий характер.
И вот мне сегодня немногим за двадцать.
И правнуки носят таблетки с водою.
И самое время пойти и влюбляться,
Вот только бы вспомнить, что это такое...
Какие жизнь порою шлёт сюрпризы
И злые тайны раскрывает нам..
Вы бросили меня, забрав сервизы
И мой любимый голубой бокал.
Я полагала, ощущая кожей,
Что не смогу без вашего лица...
Скрипела дверь и я, в углу скукожась,
Ждала капец, но не было капца.
И капал час минутами из крана,
И пустота плутала по плечам -
Всё было так, как пишется в романах,
Но не случалась черная печаль.
Бутылку рома прикупив на случай,
К ней попыталась присовокупить
И ваш портрет и свечи.Села,скрючив
Для пущей скорби руки у груди,
На волокла на очи пелену и
Вдохнув парфюму Вашего слегка,
Я стала ждать когда пипец наступит
Мне на виски металлом каблука....
И вот внизу дверь скрипнула внезапно,
А по квартире раскатился звон...
Я поняла:пи***ц пришел без Вас мне...
Но это оказался почтальон.
На сердце легко, несмотря на простуду:
Вчера на обычной на вид мостовой
Я стала свидетелем яркого чуда,
А может быть просто столкнулась с судьбой...
Поверите в это, быть может, едва ли:
По латкам бетонным, под шорох машин,
Неслась королевой в оранжевой шали
Девчонка на вид сорока с небольшим!
Её не пугал ни порывистый ветер,
Ни пальцы дождя в волосах золотых:
Сияньем нежнейшего чувства на свете
Она отличалась в толпе от других:
Сверкали в глазах... нет - то даже не звезды -
Галактики, вспышки вселенской весны!
Неслась в музыкальности многоколесной,
С огромной надеждой смотря на часы...
А у перекрестка, до нитки промокший,
Он прятал за спину огромный букет -
В его пятьдесят - что же может быть проще:
Быть глупым мальчишкой пятнадцати лет!
Доктора снова спишут хандру на стресс,
И заверят, что это у всех проходит.
Время ставить диагнозы и компресс,
Покупать на последние плащ и зонтик,
Витамины, драже, аспирин упса
("Все пройдет, пациентка".
Конечно, жду ли.
И плевать, что я кончилась день назад,
А запас адеквата - еще в июле.
Но беру свой рецепт, выдыхаю "блин",
И послушно бреду, как в бреду, в аптеку:
Добрый вечер, продайте хороший яд
И лекарство от нужного человека,
Потому что он слишком болит и жжет,
Потому что зависимость больше дозы,
Мне его не хватает до "хорошо",
А лечиться от этого
Слишком поздно, понимаете?
Впрочем, фигня - война.
Витамины, пожалуйста. Пачек восемь.
Так, плохая привычка
Сходить с ума.
А в глазах - это осень
Конечно - осень.
Я хочу, чтобы встретились, вспыхнули, полюбили,
Чтобы кофе поровну, взглядами - визави,
Невпопад мечтали, глупости говорили,
Как стихи, рожденные от любви.
Чтобы счастье чистое, верное, неподдельное,
Чтоб в болезни, радости, горести и беде,
Чтоб они друг другу как крест нательный бы,
А замены не было бы нигде,
Я хочу, чтоб никто никогда не видел их
В одиночку по улицам, холоду и делам,
Чтоб заласканный кот его ей завидовал,
Чтоб она не плакала никогда,
Чтоб ждала его к ужину, к завтраку засыпали бы,
А соседи с ума сходили бы по ночам,
Чтобы если она на секунду одну пропала бы,
Он немыслимо, невыносимо по ней скучал...
Я желаю им счастья красивого и июньского,
чтобы солнцем в грудь, чтоб сны, как лучи, легки.
И желаю ему никогда, ни за что не чувствовать,
как кричат мои дети, похожие на стихи.
Он проявляется красными или синими.
Строчками. Он заходит не постучав.
Слишком не твой, чтобы помнить его по имени.
Слишком опасный, чтоб по нему скучать.
Он начинается медленно и задумчиво -
Так у каминов потягивают глинтвейн ,
Слишком красивый, чтобы придумать лучшего.
Слишком чужой, чтобы сделать тебя своей.
Ты его пишешь так же, как пишут тайное
На оборотах забытых и пыльных книг,
Ты никогда не просишь "не забывай меня".
Он же молчит о том, как к тебе привык.
Только одна причина вот так
безумствовать передавая сердце через тетрадь.
- Слишком реальная, что бы тебя почувствовать.
- Слишком придуманный, чтобы тебя искать.
Эти зимы, чужие зимы,
Бесконечностью февраля,
Всё без рук твоих - снег, любимый,
Гололедицы без тебя.
Безнадежные, да не наши
Опостылые эти дни...
Карты ветхие не расскажут
Как же дальше - и будет "дальше"?
Стужа... Господи, сохрани....
Я люблю тебя, слышишь, верный?
Не во имя, но вопреки,
Сквозь разлуки сухие тернии,
Мне б к молельне твоей руки...
Я люблю тебя!
То ли слово мерять
Ставлено души нам...
Что слова - и без них готова
Подниматься и падать снова ,
Как к спасенью - к твоим ногам...
Я люблю тебя, мой уставший,
Небом посланный человек,
И живу для тебя, а дальше...
Кто нам скажет - что будет дальше?
Кружит снег. Расстояний снег...
Сумасшедшее сердце,
Как мега-тамтам Генерирует бешеный такт:
Я тебя ни за что никому не отдам,
Нипочём: ни за деньги — ни так.
Насовсем заберу, увезу, на весу
Унесу в заколдованный лес,
Где тебя никогда от меня не спасут
Ни полиция, ни МЧС.
Я припрячу тебя в тёмных норах тайги
И сама перееду в тайгу,
Чтобы не было в нашей норе ни ноги
Футболистов, друзей и Шойгу,
Я к тебе подберу и ключи и тропу
И сварю сотни блюд на костре,
А Амур изловчится орлом на лету
И запустит в тебя кипу стрел.
Будешь раненый, бедный,
И любящий до Прединфарктного шквала в груди
И уже никогда, ни к кому, ни за что
Не захочешь потом уходить.
Пусть от жадности лопну, по рвусь пополам,
Пусть хоть после себя не прощу,
Я решительно точно тебя не отдам
Но сначала пойду отыщу.
Не обижайся. Дел у него по горло — график,
Расписанный на год, не терпит сбоя.
Он обязательно прибыл бы в этот город,
Но у него билеты до Уренгоя.
Не обижайся. Он бы, конечно, был здесь:
Ровно в пятнадцать тридцать. Родной и сонный.
Но у него по планам вокзал Парижа
И никотиновый ужин со вкусом рома.
Не обижайся. Мир — это образ круга,
Взрезанный одиночеством параллелей.
Он обязательно взял бы тебя за руку,
Если бы ты вписалась в его апрели.
Он обязательно. Он непременно.
Он бы смог тебя вылечить — выучить улыбаться,
Но у тебя — наизусть телефонный номер.
А у него — свиданье в семнадцать двадцать.
Не обижайся. И не сдавайся, слышишь?
Это такая свобода — дышать ничьей
Он бы, конечно, помог тебе встать и выжить.
Если б она не спала на его плече.
Единица Безумия. И сейчас бы подняться, расправиться, отрезветь. Взять по курсу на юг, или просто идти направо. Перестань говорить, перестань на неё смотреть, музыкант под ребром, практикующий андеграунд, ожидающий права распеться и быть своим в окружении пестрой, плюющей под ноги стражи, перестань улыбаться им, смолкни, не говори, притворись что мы вышли /что мы не входили даже/ среди них нет своих — среди них существует лишь Единица Безумия в облике нежной Боли, от которой когда-нибудь что-то перегорит и не сможет закрыться крепче, сменить пароли и оставит тебя бесполезным простым ядром в терпкой мякоти плода, упавшего ей под ноги — тихой Боли, умело шагающей каблуком, этой нежной, не преодолимо желанной Боли.
Сделай визу к другим берегам, отступай волной, выдирай из струны за монеты чужие, песни в переходах метро. Ты услышишь, как стихнет Боль. И настанет тоска, убивающая нас на месте.
Речитативом ли, чечевицей - буков нечетный счет - как припечёт он, приснится — так вытечет, потечёт честности тяжкая, четкая, грешная череда: Господи, дай мне ада огня, чугуна в слова, чтоб не сказать, а выпалить всё до дна, до уголька краюшки — чтобы высоковольтно, высоко нужно - Господи, вышли дрожь ему, обезоружь его, что бы ему я под сердце нужнее нужного, или пошли удушья мне
Господи бьет в ладоши, кладет на уши их — мол, — выболит, не беда.
И обвисаю тенётой на городах, как на чужих горбах, — мечешься, жмешься, чернеешь так чижиком в проводах, хуже чумы становишься, даже нутро в цвет траура оторочено — нет его ни дневного, ни полуночного Только о рёбра точками. Только точками. Боже, хотя бы сдохнуть уполномочь меня.
-
Главная
-
❤❤❤ Оксана Кесслер — 39 цитат
