Цитаты в теме «дно», стр. 37
Девочки подрастают — красят глаза и волосы в дьявольские цвета, в их зачетках — бесславных троек синяя череда. Штабеля поклонников просятся в их кровать, а им хочется тех, кому на них наплевать.
Девочки много курят, выворачиваются вверх дном, ненавидят учебу, молчанье, свой тихий дом, ненавидят тех, кто с ними не хочет быть. Ненавидеть — гораздо проще же, чем любить.
Девочки вырастают, познают себя и садят розовые кусты, в универе подтягивают старые все хвосты, ненадолго снимают розовые очки, одевают короткие юбки и каблучки и — влюбляются, и сразу все полетит к чертям. А родители? Что до них, то они простят.
Девочки повзрослеют, они научатся простоте, и поймут, что те, кто были — совсем не те, что нет слез страшнее пролитых мамой слез. Мы научимся жить по-взрослому и всерьез.
Интересно, какими станем мы через десять лет? Я не знаю, а значит, мне рано еще взрослеть.
Восемь лет страна неотвратимо шла ко дну, как её знаменитая подводная лодка. Нам проповедовали диктатуру закона, но убивали в тюрьме тех, кто добивался справедливости. Нам говорили, ВВП растет, но уничтожали бизнес. Нам обещали навести порядок, но погружали страну во мрак Средневековья. И теперь Он хочет вернуться? Чтобы угробить страну? Чтобы сказать, что она утонула? Хватит! Старое не может быть новым. Мы не хотим терпеть еще 12 лет. Мы хотим законного порядка и свободы. Так вышло, что спасти нас можешь только ты, законно избранный своим народом действующий Президент. Потому что только у тебя есть право отправить премьер-министра в отставку. Лишенный власти, этот человек потеряет все кнуты и пряники. Он не пройдет на выборах, а это совсем новая история. И более важного момента в нашей стране никогда не было.
— Да, правда. Влюбился герой.
— Нет, нет, нет, нет. Я слышал, что он предан морю.
— Версий много и все правдивы. Я укажу суть. Та женщина была то нежная, то злая и неукротимая, как океан. Любовь завладела им. Но то была такая мука, что ему жизнь стала в тягость. Но всё же он не мог умереть.
— Что, интересно, он положил в сундук?
— Своё сердце.
— Буквально или фигурально?
— Его терзания были сильней скромных радостей жизни моряка. И он вырезал из груди своей сердце и запер его в сундук. А сундук тот спрятан на дне. И ключ от него всегда при нём.
Каково это — быть актёром? Возможно, больно. Проживать насквозь, невыразимо, невыносимо, многие жизни, расписывать изнанку собственного сердца чужими страстями, трагедиями, взлетать и падать, любить и умирать, и вновь вставать, унимать дрожь в руках, и снова начинать новую жизнь, снова плакать, сжимая в бессилии кулаки и смеяться над собой. Изредка приподнимая край маски, уже не для того, чтобы вспомнить своё собственное лицо, а лишь затем, чтобы сделать глоток свежего воздуха, не пропахшего гримом. Больно Но в то же время — прекрасно. Обнажать чувства до предела, настоящие, живые чувства, куда более реальные бытовых кухонных переживаний, доводить их до апогея, задыхаясь от восторга бытия, захлёбываясь алчным огнём жадных, жаждущих глаз зрителя. И падая на колени, почти не существуя ни в одном из амплуа, почти крича от разрывающего тебя смерча жизни и смерти, судьбы и забвения, видеть, как с тобою вместе, замерев в унисон, в едином порыве умирает зал. Замолчавший, забывший сделать новый вдох зал, который любил вместе с тобой, вместе с тобой плакал и смеялся, который, не взирая на пасмурный вечер на улице, обшарпанные доски сцены, увидел то же, что и ты, что-то бесконечно большее, чем просто игру в жизнь. Саму жизнь. Настоящую. Прожитую честно, откровенно, полностью, до дна. Театр как любовь, как секс с самой желанной женщиной, однажды испытав на себе это таинство, этот акт бытия, ты уже не сможешь остаться прежним.
Этот каменный город спит в руках ветров. В этом городе по тротуарам стучат каблуки красивых женщин с голодным взглядом и алчной жаждой новой любви на поводке. С цепей этого города рвутся в небо корабли, в этот город не возвращаются ушедшие. В этом городе птицы видны по глазам, любящим солнце за нас, в этом городе убийцы видны по группе крове на рукавах. В этом городе Ромео пьет водку и забивает косяк, потому что уже знает, что Джульетта должна умереть. В этом городе все хранят на груди свою собственную петлю и готовы загрызть каждого, кто посмеет измерить глубину страданий и найти дно. В этом городе из тысяч наушников, вставленных в голову, льётся громкая глухота с ритмичным речитативом равнодушия. В этом сумеречном городе прижимается спиной к стене живой человек, роняя скрипку из ослабевших рук. В этом городе подъезды зевают затхлой темнотой, а дети уходят из дома в безнадежном поиске упавших с неба звезд. В этом городе живёшь ты и каждый вечер в тебя заглядывает бездна, а ты куришь в окно и улыбаешься ей, как давней любовнице. Этот каменный город переживёт всех и останется молча стоять памятником всех земных страстей в пространстве смеющейся тишины. Этим городом пахнут мои волосы, этот город отражается в моих зрачках, он бьётся жилами рек и дорог под рубашкой Это город, который я люблю.
Леди и джентльмены, я был вампиром без малого три тысячи лет, а теперь американская лига вампиров уверяет вас, что мы такие же, как и вы. И, наверное, в ничтожной степени, это так. Мы самовлюбленные, нас заботят только наши потребности, вне зависимости от того, чего это стоит, прям как вы. Глобальное потепление, бесконечная война, токсичные отходы, детские трупы, геноцид. Это все незначительные издержки в погоне за вашими спортивными тачками, огромными телеками, кровавыми алмазами, дизайнерскими джинсами, нелепыми безвкусными виллами. Пустые показатели стабильности успокаивают ваши дрожащие, безвольные души. Но нет, в конце концов, мы совсем не похожи на вас. Мы бессмертны, потому что мы пьем настоящую кровь, живительную, питательную кровь людей. И эту правду лига вампиров хотела бы скрыть от вас, потому что, буду откровенен, сегодня пить человеческую кровь — дорогое удовольствие, так что они прикинулись добренькими, чтобы протащить их поправочку о правах вампиров, но, будьте уверены, все вампиры точно такие же, как и я. Зачем нам стремиться к равноправию? Вы нам не ровня. Мы высосем всю вашу кровь после того, как выпьем до дна ваших детей. А теперь о погоде. Тиффани?
И есть три вещи, о которых не следует говорить ни при каких обстоятельствах, даже тем, кто уверен, будто времени впереди хоть отбавляй: любовь, свобода и чужая глупость.
О любви следует молчать, поскольку скудный набор слов, предназначенных для ее описания, изношен до дыр задолго до гибели динозавров, и теперь эти вербальные лохмотья способны лишь испортить впечатление, если не вовсе его загубить.
О свободе говорить и вовсе бессмысленно: никто толком не знает, что это такое, но всякий рад представиться крупным специалистом по данному вопросу. Среди любителей порассуждать на эту тему я не встречал ни единой души, имеющей хотя бы смутное представление о предмете разговора. Кто знает — молчит, пряча жуткое свое сокровище на самом дне глазных колодцев.
Что же до чужой глупости — предмет сей изучен нами даже слишком хорошо. Толковать о нем чрезвычайно приятно, но опасно, ибо слишком велик соблазн поверить, что сам ты, и впрямь, не таков, как прочие; нашептать себе, будто благополучно удаляешься на индивидуальной спасательной шлюпке от давшего течь «корабля дураков», на борту которого помещаемся мы все, без исключения.
И есть еще одна тема, касаться которой то строго запрещено, то совершенно необходимо. Мы почти не смеем говорить о чудесном. Но иногда о, иногда оно само заявляет о себе, не брезгуя никакими средствами оповещения. В том числе, и нашими устами.
В мире много злых сил, с которыми вашим крепким стенам и острым мечам дела иметь не приходится. Ты сказал, что Север наслаждается покоем и свободой. Но что знали бы о покое и свободе народы Севера, если бы не мы? Один страх перед Тенью уже сломил бы их. Но когда с пустынных холмов и из бессолнечных чащоб в долины являются темные твари – мы изгоняем их прочь. Кто осмелился бы путешествовать по дорогам, кто чувствовал бы себя в безопасности дома или в поле, кто мог бы спокойно спать у себя в постели, если бы дунаданы предавались сну или сошли в могилы? И все же мы слышим слова благодарности реже, чем вы. Путешественники провожают нас хмурыми взглядами, крестьяне наделяют презрительными кличками. Для одного толстяка, что живет в дне пути от чудищ, единственно от вида которых у него остановилось бы сердце и которые с легкостью сотрут его селение с лица земли, стоит только нам ненадолго снять стражу, – так вот, для этого толстяка я – подозрительный проходимец, «Бродяга-Шире-Шаг» Но мы не хотим ничего менять. Когда простой народ беззаботен, когда ему нечего бояться, он остается свободным, а это главное.
В первое мгновение я был смущен тем, как в этом мире относились к любви: любимых бросали, просто потому что они оказывались слишком старыми, или слишком толстыми, или слишком бедными, слишком волосатыми или недостаточно волосатыми, недостаточно гладкими или недостаточно мускулистыми, безвкусными или не очень стильными и, наконец, потому что они были недостаточно продвинуты или недостаточно знамениты. Выбирая любимых, следовало принимать во внимание все эти моменты. И выбирая друзей — тоже. И если я хотел чего то добиться в этом обществе, я должен был принимать правила игры. Когда я посмотрел на Хлое, она пожала плечами. Я не отвел взгляда и тогда она сказала мне одними губами: «Не упускай шанс». Со слезами на глазах — потому что мир, в котором я родился, приучил меня считать неоспоримым фактом то, что физическая красота — это признак душевного совершенства — я отвернулся и пообещал сам себе, что стану жестоким, безразличным и бесконечно крутым. Будущее начинало вырисовываться у меня перед глазами, и я сосредоточился на мыслях о нем. И тут мне показалось, словно меня больше нет возле этого бассейна во дворе виллы на Оушен драйв, словно я взлетел выше верхушек пальм и растворялся в безбрежном голубом небе, пока не исчез совсем, и тут испытал облегчение такой силы, что я непроизвольно громко вздохнул. Затем я внезапно заметил, что один из подростков явно готов в любое мгновение наброситься на меня, а другой, который барахтается в бассейне, возможно тонет, но никто этого не замечает. Я решил не думать об этом, а лучше заняться изучением узора на плавках Марки Марка. «Я бы мог легко взять и забыть об этом дне, — думал я. — Какая то часть меня могла бы взбунтоваться и стереть воспоминание». Трезвый внутренний голос умолял меня, чтобы я именно так и поступил. Но меня уже познакомили со слишком многими крутыми людьми, я стремительно приобретал известность, и в тот момент я еще не понимал со всей ясностью, что если я немедленно не выкину из памяти этот день, не выйду за дверь, предоставив Хлое Бирнс ее собственной судьбе, то события этого дня еще долго будут являться мне по ночам в кошмарах. Именно это и пытался мне объяснить трезвый внутренний голос. Именно об этом он меня предупреждал. Кто то начал читать молитву над полузадавленной летучей мышью, но этот жест казался нелепым и неуместным в этой обстановке. Люди начали водить хоровод вокруг читавшего молитву мальчика.
— Хочешь знать, чем все это кончится? — не открывая глаз, спросила меня Хлое.
Я кивнул.
— Купи права на сценарий, — прошептала она.
Давно уже рассказана восточная басня про путника, застигнутого в степи разъяренным зверем. Спасаясь от зверя, путник вскакивает в безводный колодезь, но на дне колодца видит дракона, разинувшего пасть, чтобы пожрать его. И несчастный, не смея вылезть, чтобы не погибнуть от разъярённого зверя, не смея и спрыгнуть на дно колодца, чтобы не быть пожранным драконом, ухватывается за ветви растущего в расщелинах колодца дикого куста и держится на нем. Руки его ослабевают, и он чувствует, что скоро должен будет отдаться погибели, с обеих сторон ждущей его; но он все держится, и пока он держится, он оглядывается и видит, что две мыши, одна черная, другая белая, равномерно обходя стволину куста, на котором он висит, подтачивают ее. Вот-вот сам собой обломится и оборвется куст, и он упадет в пасть дракону. Путник видит это и знает, что он неминуемо погибнет; но пока он висит, он ищет вокруг себя и находит на листьях куста капли меда, достает их языком и лижет их. Так и я держусь за ветки жизни, зная, что неминуемо ждет дракон смерти, готовый растерзать меня, и не могу понять, зачем я попал на это мучение. И я пытаюсь сосать тот мед, который прежде утешал меня; но этот мед уже не радует меня, а белая и черная мышь — день и ночь — подтачивают ветку, за которую я держусь. Я ясно вижу дракона, и мед уже не сладок мне. Я вижу одно — неизбежного дракона и мышей, — и не могу отвратить от них взор. И это не басня, а это истинная, неоспоримая и всякому понятная правда.
Любовь – не жемчужное зерно, скрывающееся на морском дне среди тысяч пустых раковин. И не родник в пустыне, что поит крошечный оазис, и в любой миг может исчезнуть под барханами. Мы живем в мире, полном любви! Но люди ищут любовь подобно тому, как ищут жемчуг на морском дне – задыхаясь, губя бесчисленные бесплодные раковины, навсегда исчезая под волнами. А если находят – считаю себя прикованными к любви, как умирающий от жажды путник, что набрел на оазис – и боится сделать от него хотя бы шаг. Им кажется, что нашли жемчужину, и они сжимают любовь мертвой хваткой, подобно жемчугу, который умирает без тепла рук! Им кажется, они нашли родник среди песка, и они проводят дни и ночи на страже, разгребают дюны и закрывают родник своим телом от самого маленького ветерка! Им кажется, что стоит отвести взгляд – жемчуг исчезнет в чужом кармане, родник засыплет песком, и они вновь окажутся в одиночестве А любовь больше всего не любит бдительного взгляда. Ты можешь посадить розу в своем саду и чахнуть над ней, отгоняя гусениц и прикрывая от дождика. И роза станет расти для тебя одного, но стоит лишь сделать шаг в сторону и она умрет!
— Но почему-то, когда в прошлом году я посадил десяток роз и оставил их без присмотра они засохли к середине лета.
— О да. Без присмотра – рассыплется пылью жемчуг, засохнет цветок и умрет любовь. В том-то и вся разница, что ты делаешь – надзираешь или ухаживаешь. Наш мир полон любви, а мы деремся за нее как будто любви может не хватить на всех. Не хватить – хотя ее нужно всего лишь найти. Всего лишь увидеть!
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Дно» — 770 шт.
