Цитаты в теме «дом», стр. 25
Милая, Карен.
Если ты читаешь это, то значит, у меня все же хватило смелости отправить письмо. Тем лучше. Ты знаешь меня не очень хорошо, но если ты позволишь мне начать — я буду без остановки рассказывать о том, как мне тяжело писать. Но эти строки даются мне даже тяжелее, чем обычно. Не знаю, как сказать это, так что скажу прямо. Я встретил женщину. Случайно. Я не стремился к этому, не искал любви. Так сложились обстоятельства. Она что-то сказала. Я ответил. И посреди нашей беседы я почувствовал, что хочу провести с ней остаток жизни. Теперь я более чем уверен в этом чувстве. Возможно, она та самая, единственная. Она совершенно безумная. И вызывает у меня улыбку довольно нервическую. Она жизненно необходима для меня. Она — это ты, Карен. Это хорошая новость
Плохая в том, что я не знаю как быть с тобой вместе сейчас. И это безумно меня пугает. Потому что если мы не будем вместе сейчас, мне кажется, мы потеряемся навсегда. Это огромный страшный мир, в котором все кипит и меняется. А люди закрывают глаза и упускают момент. Момент, который может изменить все.
Я не знаю, что с нами будет. И не могу сказать, почему ты должна верить такому как я. Но, черт, ты приятно пахнешь, пахнешь домом. И ты варишь отличный кофе. Это тоже нужно учитывать. Верно?
Позвони мне.
Неверный тебе Хэнк.
По мнению Тайлера, если Бог обращает на тебя внимание, потому что ты ведешь себя плохо, то это все же лучше, чем если ему вообще на тебя наплевать. Возможно, потому что Божья ненависть все же лучше Божьего безразличия.
Если у тебя есть выбор – стать врагом Бога или стать ничтожеством, — что выберешь ты?
По мнению Тайлера Дердена мы – нежеланные дети Божьи. Для нас в истории не оставлено места.
Если мы не привлечем к себе внимания Бога, то у нас нет надежды ни на вечное проклятие, ни на искупление грехов.
Что хуже: ад или ничто?
Мы можем обрести спасение, только если нас поймают и накажут.
— Сожги Лувр, — повторяет механик, — и подотрись «Моной Лизой». Так, по крайней мере, Бог будет знать твое имя.
Чем ниже падешь, тем выше взлетишь. Чем дальше уйдешь от Бога, тем больше он будет желать, чтобы ты вернулся.
— Если бы блудный сын никогда не вернулся в отчий дом, — говорит автомеханик, — тучный телец был бы все еще жив.
Того, что ты исчислен вместе со звездами небесными и песком на берегу моря, еще мало.
В моем доме – две двери. Одна вход, другая выход. По другому никак. Во вход не выйти; с выхода не зайти. Так уж устроено. Люди входят ко мне через вход – и уходят через выход. Существует много способов зайти, как и много способов выйти. Но уходят все. Кто-то ушел, чтобы попробовать что нибудь новое, кто-то – чтобы не тратить время. Кто-то умер. Не остался – никто. В квартире моей – ни души. Лишь я один. И, оставшись один, я теперь всегда буду осознавать их отсутствие. Тех, что ушли. Их шутки, их излюбленные словечки, произнесенные здесь, песенки, что они мурлыкали себе под нос, – все это осело по всей квартире странной призрачной пылью, которую зачем-то различают мои глаза.
Иногда мне кажется – а может, как раз ОНИ-то и видели, какой я на самом деле? Видели – и потому приходили ко мне, и потому же исчезали. Словно убедились в моей внутренней нормальности, удостоверились в искренности (другого слова не подберу) моих попыток оставаться нормальным и дальше И, со своей стороны, пытались что-то сказать мне, раскрыть передо мною душу Почти всегда это были добрые, хорошие люди. Только мне предложить им было нечего. А если и было что – им все равно не хватало. Я-то всегда старался отдать им от себя, сколько умел. Все, что мог, перепробовал. Даже ожидал чего-то взамен Только ничего хорошего не получалось. И они уходили. Конечно, было нелегко. Но что еще тяжелее – каждый из них покидал этот дом еще более одиноким, чем пришел. Будто, чтоб уйти отсюда, нужно утратить что-то в душе. Вырезать, стереть начисто какую-то часть себя Я знал эти правила. Странно — всякий раз, когда они уходили, казалось, будто они-то стерли в себе гораздо больше, чем я Почему всё так? Почему я всегда остаюсь один? Почему всю жизнь в руках у меня остаются только обрывки чужих теней? Почему, черт возьми?! Не знаю Нехватка данных. И как всегда — ответ невозможен.
Родословная книга господина Сомы, называемая Тикэн марокаси, считалась самой древней в Японии. Однажды в его дворце случился пожар, и вскоре весь он был объят пламенем. Господин Сома сказал, глядя на горящий дом: «Я не испытываю сожаления по поводу дома и всей его обстановки, пусть даже они сгорят дотла, потому что это вещи, которые позднее можно заменить. Я сожалею лишь о том, что я не смог вынести из огня родословную книгу, которая является самым драгоценным сокровищем моей семьи».
Среди тех, кто находился у него на службе, был один самурай, который сказал: «Я пойду и спасу ее». Господин Сома и все остальные рассмеялись и сказали: «Дом уже объят огнем. Как же ты собираешься ее вынести?»
Этот человек никогда не отличался особым красноречием, не приносил он и особенной пользы, но поскольку был человеком, который все делал от начала до конца, то его назначили одним из личных слуг господина. В этот момент он сказал: «Я никогда не был полезен своему господину, потому что не успевал за всем уследить, но я жил с убеждением, что однажды моя жизнь ему пригодится. Похоже, что такое время пришло». И он прыгнул в огонь.
После того как пожар потушили, господин сказал: «Поищите его останки. Какая жалость!»
Они все обыскали и нашли его обгорелый труп в саду, примыкающем к жилым помещениям. Когда его перевернули, из живота полилась кровь. Этот человек вспорол себе живот и положил книгу внутрь, и она совершенно не пострадала. С этого момента она стала называться Кровавой родословной.
В изложении огня
Ты так похожа на мое сердце
В этих вечерних травах...
Где медлила ты, где тебе я не дал уйти...
Вечер и ветер, и губы сухие
Вновь повторяют тебя,
в изложении огня, у порога безумия.
Переходя по воздуху,
Дойти до тропы бездонности,
Распадаясь на течение слов,
Цветы цвета сердца.
Мой белый дом...
В какой из комнат сердца твоего
Цветут миндальные деревья?!
Я жил во всех твоих мгновениях,
Я находил в твоих стенах
И лед хрустальный и жар молитвы,
Они мне разрешили их касаться...
И я был следующим после тишины...
Знакомый ночи долгой и рассветов...
Широких переплетов золотых сонетов,
Немых рубцов и тёмных слов
Всё тише, всё безумней...
Не потревожив времена потерь
Вот в этих крыльях, прораставших в кожу,
Целуя тонкость, раздевая воздух,
Скрестивший розу с пеплом в синеве...
Чтоб вновь и вновь венчать стихи и прозу
В глубокой крови тишины, в тебе...
Я просто так тебе отдам всё небо...
О,Господи, как я люблю
Твоё звучание, открытое огню,
В замедленном паденьи в сердце света
В противоборстве нежных сил.
Любовь, тебе ведь каждый здесь принадлежал,
Я, без тебя познавший немоту,
Я прижимал ладонями ко рту
Имя твоё, Сердце твоё, рассветы
Живых цветов, переплетенных в хокку.
Что рассказать тебе, ночующей у плеч,
В любви твоей обретший сердца речь,
Невинность пить... Дословно - нежность букв и рук...
Дрожа, как свет свечи, как близость,
Был воздух голоден.
Прижаться и застыть
В том недопитом,
Где рукой за горло
Держало ожидание...
Ты на коленях бабочкой огня,
Почувствовав и вспомнив часть себя -
Безумно нежного повествованья...
В изложении огня, за порогом безумия,
Переходя по воздуху бездонности...
В теплом голосе кожи и рук
Ты так похожа на мое сердце
В этих вечерних травах...
— И это все, что Вы есть, — музыкант?
— У меня только одно есть, так же как и у Вас.
— Да ну. Очевидно, вы знаете меня лучше, чем я Вас.
— Я знаю, что означает эта хромота или палец без кольца. Ваша одержимость не такой уж большой секрет. Вы не стали бы рисковать своей карьерой, даже свободой, спасая того, кто не хочет быть спасённым, не будь у вас чего-нибудь ещё. У нормальных людей есть жены, дети, хобби, потому что у них нет чего-то одного, что полностью заполняет их жизнью. У меня есть музыка. У вас — это. Ни о чем другом вы думать не можете. И это делает нас ненормальными, но и великими. Это делает нас лучшими. И теряем-то мы всего лишь всё остальное: женщин, например, которые ждут нас дома с чашкой чая и детьми. Нам это не дано.
— А я думал, Господь создал микроволновки.
— Да, но когда это кончается, кончается всё.
Если этот голубь еще раз так близко подлетит к моему окну, я вылечу ему навстречу, и мы полетим, оживленно беседуя, прямо в закат, в зарево, и из серых станем розовыми, a потом черными.
Две точки, две домашние птицы, не умеющие добывать хлеб воробьиным нахальством. Дадут — поедим, свистнут — взлетим высоко-высоко и крепко, раз и навсегда, запомним свой дом.
Дома всё всегда в порядке:
Вещи, книги и тетрадки,
Пыль в полёте стёрта с полок,
Да и грязи век недолог.
Суп томится на плите,
Вымыт пол всегда везде.
Вещи сами в шкаф кладутся,
Пары для носков найдутся,
Кот накормлен, сладко спит,
Вылечено — что болит:
Поцелованы все шишки,
Что за день «нашли» мальчишки
В ванной зеркало блестит,
И на кухне стол накрыт.
Это значит — мама дома
Радостно без сил лежит.
Любовь покоряет внезапно,
Напевом простым, неискусным.
Еще так недавно-странно
Ты не был седым и грустным.
И когда она улыбалась
В садах твоих, в доме, в поле
Повсюду тебе казалось,
Что вольный ты и на воле.
Был светел ты, взятый ею,
И пивший ее отравы,
Ведь звезды были крупнее,
Ведь пахли иначе травы,
Осенние травы.
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Дом» — 3 521 шт.
