Цитаты

Цитаты в теме «дождь», стр. 67

Пока не проснулась фея, пока сказки теплыми котятами спят в ящике стола, пока курит на ступеньках усталый бледный гример, а декорации хаотичной грудой стоят в углу, впитывая пыль Пока никто не ждет, никто не просит, никто не хочет нас на стареньких подмостках сцены, давай поговорим. О погоде, о начавшихся дождях, о приближении вечера, о последних новостях, о прочитанных книгах и просмотренном кино. Давай обсудим выходные, что они обязательно будут солнечными, и мы поедем на дачу, и я найду удочку, но не смогу добраться до реки, заросшей кустарником до неузнаваемости, и ты будешь смеяться надо мной, и я буду смеяться вместе с тобой. Давай украдем у жизни полчаса, чтобы просто поговорить. Полчаса легких непринужденных слов, сладко щекочущих изнанку души, полчаса затишья в гомоне жизни, полчаса нас, ставших самыми близкими и родными друг другу. А потом, задыхаясь на сцене мира, стирая пот с виска рукавом просоленной рубашки, выгибаясь всем телом в полуболе-полуэкстазе новой сказки, я молчаливыми стихами буду осторожно баюкать в груди твою светлую улыбку, отсвет огонька сигареты в темном окне, крепкий чай со вкусом радости и мяты и тихие, тихие, тихие слова.
Они боятся сделать шаг. Показать лицо, позвонить и сказать правду, встретится за чашечкой горячего ароматного напитка и поговорить. Да просто быть собой, не той смешной марионеткой образа с мышлением поисковой программы и безвкусно идеальной красотой аватарок, а просто человеком, не больше, но и не меньше. Они скребут изнутри панцирь иллюзорного одиночества и ждут того, кто сделает шаг за них, занимая свой досуг поиском всё новых и новых самооправданий бездействию. Они боятся сделать шаг, потому что за окном дождь, а не Эйфелева башня в лучах солнечного Парижа, волосы растрепаны, возле глаз пролегли первые морщинки, в словах то и дело чувствуются пробелы знаний и дрожь неуверенности, настроение портится невзначай, медленная жизнь оседает тучностью тела, творчество тает в бытовухе, сказочные дворцы превращаются в облезлые обои и невымытую посуду, свобода в ворчащих стариков родителей, богатства души теряются за нищетой быта и недовольным начальством на работе, а сам человек уже не хочет быть собой, вживаясь в свою любимую марионетку, не способную, не готовую сделать шаг. Но, Боже мой, как легко шагать по тряпичному миру общей нерешительности.
– Любые призывы к миру во всем мире, – говорит мистер Уиттиер, – это все ложь. Красивая ложь, высокие слова. Просто еще один повод для драки. Нет, мы любим войну. Война. Голод. Чума. Они подгоняют нас к просвещению.
– Стремление навести в мире порядок, – любил повторять мистер Уиттиер, – есть признак очень незрелой души. Такие стремления свойственны лишь молодым: спасти всех и каждого от их порции страданий.
Мы любим войну, и всегда любили. Мы рождаемся с этим знанием: что мы родились для войны. Мы любим болезни. Мы любим рак. Любим землетрясения. В этой комнате смеха, в этом большом луна-парке, который мы называем планетой Земля, говорит мистер Уиттиер, мы обожаем лесные пожары. Разлития нефти. Серийных убийц.
Мы любим диктаторов. Террористов. Угонщиков самолетов. Педофилов.
Господи, как же мы любим новости по телевизору. Кадры, где люди стоят на краю длинной общей могилы перед взводом солдат, в ожидании расстрела. Красочные фотографии в глянцевых журналах: окровавленные ошметки тел невинных людей, разорванных на куски бомбами террористов-смертников. Радиосводки об автомобильных авариях. Грязевые оползни. Тонущие корабли.
Отбивая в воздухе невидимые телеграммы своими трясущимися руками, мистер Уиттиер скажет вам так:
– Мы любим авиакатастрофы.
Мы обожаем загрязнение воздуха. Кислотные дожди. Глобальное потепление. Голод.
Нет, мистер Уиттиер даже и не догадывался
Топча падалицу, я бреду к яблоне. Прикасаюсь к изгибам ствола, пытаясь почувствовать пальцами его сизый, как синяк цвет. На ветках уныло висят несколько листьев, сморщенные яблоки порыжели от гнили.
Кэл утвержает, будто люди сделаны из ядерного топлива потухших звёзд. Он говорит, что когда я умру, то вновь обернусь прахом, блеском, дождём. Если так, то я хочу, чтобы меня похоронили здесь, под яблоней. Корни дерева протянутся к месиву, бывшему моим телом, и высосут все соки. Я превращусь в цветок яблони. Весной я опаду на землю, как конфетти, прилипну к подошвам своих близких. Они принесут меня в дом в карманах, просыплют мою нежную пыльцу на подушки, и она навеет сон. Что же им приснится? Летом они меня сьедят. Адам перелезет через забор и украдёт меня, соблазнившись моим ароматом, крупными румяными боками, блеском и здоровым аппетитным видом. Он попросит маму испечь со мной крамбль или штрудель и вопьётся в меня зубами. Я лежу на земле и пытаюсь себе это представить. Правда, правда. Я мертва. Я превращусь в яблоню.
– Жил-был каменотес, который устал дробить гору под палящими лучами солнца. «Мне надоела такая жизнь. Тесать и тесать камень, пока не свалишься с ног да еще это солнце, все время солнце! Ах, как бы я хотел быть на его месте! Я жил бы высоко в небе, я был бы всемогущим, горячим, заливал бы весь мир своими лучами», – сказал себе каменотес. И случилось чудо: его мольба была услышана, и каменотес тут же превратился в солнце. Он был счастлив оттого, что его желание исполнилось. Но, радостно посылая всюду свои лучи, он заметил, что облака преграждают им дорогу. «На что мне быть солнцем, если простые облака могут не пропустить мои лучи! – воскликнул он. – Если облака сильнее солнца, я лучше буду облаком». И он стал облаком. Он обогнул весь мир, летел, проливал дождь, но вдруг поднялся ветер и развеял его. «Ах, ветер может разогнать облака, значит, он сильнее, я хочу быть ветром», – решил каменотес.
— И тогда он стал ветром?
– Да, и он веял надо всем миром. Он устраивал бури, шквалы и тайфуны. Но вдруг он заметил, что путь ему преграждает стена. Очень высокая и очень прочная. Это была гора. «Зачем мне быть ветром, если простая гора может меня остановить? Она сильнее всех! » – сказал наш герой.
– И тогда он превратился в гору!
– Точно. И тут он почувствовал, что что-то стучит по его боку. Что-то, что сильнее его, что дробит его изнутри. Это был маленький каменотес!
Знаешь, прорицатели бывают двух сортов — дорогие и дешевые. Только не думай, что одни из них хорошие, а другие плохие. Дело не в этом. Одни занимаются быстрыми, а другие медленными тайнами, вот и вся разница. Я, например, дешевый прорицатель, потому что и завтрашний день и следующий год скрыты от меня даже больше, чем от тебя. Я вижу очень далекое будущее, на два или три столетия вперед, — я могу предсказать, как будут звать тогда волка и какое царство погибнет. Но кого интересует, что будет через два или три столетия? Никого, даже меня. Мне на это плевать. Но есть и другие прорицатели — дорогие, например в Дубровнике. Они предсказывают, что случится завтра или через год, а это нужно каждому, как лысому шляпа, и у таких не спрашивают, сколько его пророчество стоит, а платят не жалея, пригоршнями, как за перо жар-птицы. Но не следует думать, что два таких пророка и их пророчества никак не связаны друг с другом или что они друг другу противоречат. В сущности, это одно и то же пророчество, и его можно сравнить с ветром, у которого есть внешняя и внутренняя сторона, причем внутренняя — это та, которая остается сухой, когда ветер дует сквозь дождь. Таким образом, один прорицатель видит только внешнюю сторону ветра, а другой — внутреннюю. Ни один из них не видит обе. Поэтому приходится идти по меньшей мере к двум, для того чтобы сложить целую картину, сшить лицо и подкладку своего ветра
Всё в этой жизни имеет свой конец и своё начало. Закончится и этот спектакль, и уставшие артисты разойдутся по своим гримёрным, а зрители покинут свои места и в наступивших сумерках полудрёмного города торопливо заспешат разъехаться по своим квартирам. И тишина наполнит опустевшее пространство, и только часы, висящие на стене в фойе театра, продолжают свой ход, неумолимо отсчитывая время до начала действия следующего представления ...

А дождь стучит в окно,
А дождь стучит по крышам.
Как будто ход часов,
Вдали идущих, слышен.

И мокрые следы,
На полотне асфальта.
И душу рвёт струна,
Тоскующего альта.

Окончится спектакль,
И опустеют ложи.
Уставший музыкант
Помятый фрак отложит.

И время не вернуть,
Не сделать рокировки.
И мчит ночной трамвай
К конечной остановке.

Разведены мосты,
Кончаются маршруты.
Считают уж часы
Последние минуты.

В ночной проём окна
Врывается ненастье.
И не найти следов
Потерянного счастья.

Ненастье за окном,
Стекает дождь по крышам.
И только ход часов
Чуть уловимый слышен.
Мне на самом-то деле...
Мне на самом-то деле плевать,
Что ты давно не звонишь.
Я тебя поселила

В какой-то вымышленный Париж,
В какой-то шикарный номер
С видом на Сен-Мишель —
С кабельным, с барной стойкой,

С кофе в постель.
Всё, что я помню — дождь
Как в шею дышала, дрожа,
Как говорил «до скорого»,

А я уже знала «сбежал».
Стояла, как дура, в юбке —
По бёдрам текла вода
И всё говорил «до скорого»,

А я слышала «навсегда».
Но мне-то теперь без разницы
В том месте моей души,
Где ты выходишь из спальни,

Из выбеленной тиши,
Где время стоит, как вкопанное,
Где воздух дрожит, звеня,
Никто тебя не отнимет уже,

Никто не возьмёт у меня.
И однажды звонят откуда-то
(Оттуда всегда в ночи),
И спрашивают «знали такого-то?» —

(Молчи, сердце, молчи!)
И говоришь, мол, глупости,
Этого не может быть
Он даже не в этом городе

Он должен вот-вот позвонить
И оплываешь на пол,
И думаешь: «Господи, Боже мой!»
И нет никакой Сен-Мишели и Франции никакой.
Уходит лето...

Уходит лето – ну и скатертью дорога,
Свою задачу ты исполнило сполна.
Тебе осталось тут побыть ещё немного,
А там уж осень поменяет все тона.

Не станет больше раскалённое светило,
Сжигать весь мир нещадно, с самого утра.
Нет, в небе оно буде так же как и было,
Но сгинет прочь из жизни жуткая жара.

Совсем достало если честно это пекло,
Когда везде за сорок градусов в тени.
И в коем вся природа выгорев померкла,
Лишь оживая в редко-пасмурные дни.

Но в жизни всё проходит как и это лето,
Ещё недели три и зарядят дожди,
Усохнут дни и станет всюду меньше света,
Да, будет многое но это впереди.

Ну а пока все невзирая на погоду,
Живут обычной жизнью той же что всегда,
Всецело просто отдаваясь обиходу,
А впрочем всё почти как прошлые года.

Земля пестрит вовсю обильным урожаем,
Округа вся давно в уборочных делах.
И кажется что мир весь нами управляем,
Но август тает быстро - прямо на глазах.

Уходит лето – пролетело быстро время,
Всё то что надо - оно выдало сполна.
Немного дней побыть осталось ему в теме,
А там уж осень переменит все тона.

2021 г.