Цитаты

Цитаты в теме «экстаз», стр. 2

Люди должны рождаться перед смертью и жить до зачатия, то есть в противоположную сторону. Потому что процесс умирания биологически такой же активный, как жизнь. Поэтому смерть не отличается от рождения. И поэтому люди теоретически могли бы рождаться за миллисекунды до смерти. Уже в самом начале они обладали бы жизненной мудростью, опытом и приходящим со временем спокойствием и рассудительностью. Они совершили бы уже все свои ошибки, измены и жизненные промахи. У них были бы уже все морщины и все воспоминания, и жили бы они в другом направлении. Кожа у них делалась бы все глаже, и с каждым днем любознательность их становилась бы все больше, волосы не такими седыми, глаза блестели бы ярче, сердце становилось бы все сильнее и открытее, чтобы принимать новые удары и новые любови. А потом, в самом конце, который стал бы одновременно началом, они исчезали бы из этого мира не в горести, не в страданиях, но в экстазе зачатия. То есть в ЛЮБВИ.
Как к бедрам прилипает шоколад,
Ну просто, хоть совсем забудь о сладком.
Не видимая глазу шоколадка
Заметнее на теле во сто крат.
Мне 25, я стала приседать
В утяжках на айробных тренировках,
И как гигантский кроль пилю морковку,
Лишь только б эти прелести согнать.
Живот и попа проиграли бой —
Схуднули под напором напряженья,
Но бедер роковые отложенья
Незыблемы, как памятник какой.
О мода, как с тобою не легко!
Ведь, вроде, я не пышка от рожденья:
Расплакавшись над «Птичьим молоком»
Завидую эпохе Возрожденья.
Моя подруга выдумала ход:
Чревоугодьем организм изнежив,
Она идет, и попросту блюет,
И дальше жрёт ни капельки не реже.
В программе интересной БиБиСи
Назвали это словом «Булемия»!
От этого, о Господи спаси,
В Европе умирают. Мама мия!
Мне способ не подходит. Что за бред —
Дарить деликатесы унитазу.
Есть в бедрах польза: на краю экстаза,
За них держаться мягко,
или нет?
Я долго не выдерживаю ни в театре, ни в кино, не способен читать газеты, редко читаю современные книги, я не понимаю, какой радости ищут люди на переполненных железных дорогах, в переполненных отелях, в кафе, оглашаемых душной, назойливой музыкой, в барах и варьете элегантных роскошных городов, на всемирных выставках, на праздничных гуляньях, на лекциях для любознательных, на стадионах – всех этих радостей, которые могли бы ведь быть мне доступны и за которые тысячи других бьются, я не понимаю, не разделяю. А то, что в редкие мои часы радости бывает со мной, то, что для меня – блаженство, событие, экстаз, воспарение, – это мир признает, ищет и любит разве что в поэзии, в жизни это кажется ему сумасшедшим, и в самом деле, если мир прав, если правы эта музыка в кафе, эти массовые развлечения, эти американизированные, довольные столь малым люди, значит, не прав я, значит, я – сумасшедший, значит, я и есть тот самый степной волк, кем я себя не раз называл, зверь, который забрел в чужой непонятный мир и не находит себе ни родины, ни пищи, ни воздуха