Цитаты в теме «холод», стр. 4
Он с удивлением подумал о том, что боль и страх биологически бесполезны, подумал о вероломстве человеческого тела, цепенеющего в тот самый миг, когда требуется особое усилие. Он мог бы избавиться от темноволосой, если бы сразу приступил к делу, но именно из за того, что опасность была чрезвычайной, он лишился сил. Ему пришло в голову, что в критические минуты человек борется не с внешним врагом, а всегда с собственным телом. Даже сейчас, несмотря на джин, тупая боль в животе не позволяла ему связно думать. И то же самое, понял он, во всех трагических или по видимости героических ситуациях. На поле боя, в камере пыток, на тонущем корабле то, за что ты бился, всегда забывается – тело твое разрастается и заполняет вселенную, и даже когда ты не парализован страхом и не кричишь от боли, жизнь – это ежеминутная борьба с голодом или холодом, с бессонницей, изжогой и зубной болью.
Спи, моя девочка.
Это всего лишь беда.
Спрячься, как в детстве,
В свой сон, где тепло и уютно.
Ночь что-то шепчет,
Бормочет негромко и чудно —
И растворяет обид и невзгод холода.
Спи, королева.
Ты выше — а значит, одна.
Ты научилась осанку держать и корону.
Но не всегда оставалась верна эталону —
И беззащитность сегодня так многим видна.
Спи. Ты не ангел
И хочется так иногда
Маленькой дрянью
Надменно в лицо усмехнуться,
Туфелькой лёгкой,
Не глядя, в кого-то швырнуться,
Чтоб на кусочки
Рассыпалась пылью беда.
Спи, моя птица.
Обрушилось небо. Финал.
Некуда рваться,
И крылья уставшие давят.
Это так просто:
Тебя вознесут и — ославят.
Правит предательство
Пошлый и мелочный бал.
Спи, просто спи, завернувшись
В свой собственный мир.
Девочка, дрянь, королева
И вольная птица.
Всё ещё будет: вернётся,
Сожжёт, повторится.
Ночь, как аптекарь,
Готовит надежд эликсир.
Признавайтесь в любви, даже если боитесь отказа,
Даже если на все сто процентов уверены в нём.
Говорите смешные слова и нелепые фразы,
Озаряйте обыденность тусклую ярким огнём.
Признавайтесь в любви, не жалея ни слов, ни эмоций.
И не бойтесь остаться, растратив себя, на мели.
В жизни, кроме любви, нет других маяков, карт и лоций.
А без них кораблям никогда не достигнуть земли.
Признавайтесь в любви тем, кто нужен вам, дорог и близок.
(Лучше сделать, чем плакать, что мог, но, увы, не успел.)
Исполняйте мечты и, смеясь, потакайте капризам,
А малыш-купидон по колдует над меткостью стрел.
Признавайтесь в любви, не пытайтесь скрывать её в сердце.
Не страшны холода, если вы отдаёте тепло.
Если вашим огнём удалось хоть кому-то согреться,
Вы поймёте когда-нибудь, как вам в любви повезло.
Эта осень должна непременно прийти,
Нам не раз с ней придется встречаться;
Где бы ни были вы, хоть в начале пути,
Научитесь сначала прощаться.
Не застанут тогда вас врасплох холода,
И дожди затяжные — не мука,
Если кто-то вам скажет, что иногда
Потерять могут люди друг друга.
Как бы вам ни хотелось по небу летать
И крылами любимой касаться,
Прежде чем в этой жизни любовь отыскать,
Научитесь сначала прощаться.
Даже если вы знаете — все навсегда! -
Пригодится и эта наука,
Чтоб не сделала больно вам как никогда
Осень вашего счастья — разлука.
Нет, не надо бояться любить и мечтать —
Этой жизни не надо бояться,
Но затем, чтобы вам научиться прощать,
Научитесь сначала прощаться.
В три часа ночи я сидел в чужой квартире и слушал немецкие марши эпохи Адольфа Гитлера. Мой приятель Генрих, «черный следопыт», фетишист и наркоман, отмечал день рождения своего пса по кличке Тротил. Это был старый пудель: ленивый, глупый, беспрерывно пердящий. Генрих любил его всем сердцем.
Я пришёл сюда с пустыми руками, потому что не любил дарить подарки, и сразу сел пить. Генрих надел парадный эсэсовский китель и посадил пса к себе на колени. Я подумал, что собачьим вшам должен прийтись по вкусу отменный материал, из которого много лет назад пошили форму неизвестному мне наци. Стол был накрыт на кухне. Генрих купил много водки и кроме меня пригласил свою подругу по имени Марлен. Я завидовал Генриху. Я хотел его убить. А её изнасиловать. Не то чтобы всерьез, но все же
Мы сидели, надирались, слушали загробные голоса немецкого хора и славили старую псину. Генрих все время рвался выйти на балкон и устроить в честь Тротила праздничный салют из своего «Парабеллума», но я его сдерживал. Ехать в кутузку из-за этой блохастой твари мне совсем не улыбалось. В конце концов, он, малость, успокоился и положил пистолет в карман кителя.
Марлен сидела на подоконнике и молча, глушила пиво.
Я сходил в туалет, умылся, потом вернулся назад. Марлен и Генрих сидели на подоконнике, уже вдвоем, и что-то негромко обсуждали. Может, планировали устроить групповуху? Я был не против.
— Послушай, — сказал Генрих. – Мы хотим устроить одну вещь.
— Да, — сказала Марлен. – Одну интересную вещь.
— Отлично, — ответил я и стал нагло разглядывать её титьки.
— Хотим устроить сеанс, — сказал Генрих.
— Да, сеанс, — сказала Марлен.
— Что ж, — сказал я. – Можете на меня положиться.
— Сеанс магии, — сказал Генрих.
— Очень древней магии, — сказала Марлен.
— Я готов, — сказал я. – Что это будет?
— Мы хотим вызвать сюда дух Адольфа, — сказал Генрих.
— Хотим с ним пообщаться, — сказала Марлен.
— Еб твою мать, — сказал я.
Они выпили не так уж много и выглядели вполне серьезно. Я им верил. Я не боялся. Я лишь был разочарован, что мне, видимо, так и не удастся задвинуть этой красавице.
— Что скажешь? – спросил Генрих. – Хотел бы в этом поучаствовать?
Я плеснул себе, выпил и кивнул.
— Как это сделать?
— Этим займется Маша, — сказал Генрих. – Она умеет.
— Ты умеешь? – спросил я.
— Я умею, — сказала Марлен.
Я сел на стул, закурил.
— Нам нужна будет твоя помощь, — сказал Генрих. – Иначе ничего не получится.
— Что я должен делать?
— Нам нужен проводник, — сказала Марлен. – Понимаешь? Нужно тело, где будет находиться дух. Иначе мы не сможем разговаривать с ним. Это не займет много времени. Ты ничего и не заметишь.
— Так, — сказал я. – А что будет со мной, пока Адольф находится в моем теле?
— Ты временно займешь его место там, — сказал Генрих.
Марлен метнула на него безумный взгляд, и этого взгляда мне оказалось достаточно.
— Хер вам на воротник, ребятки, — ответил я. – Даже не подумаю в этом участвовать.
— Испугался? – спросил Генрих.
— А ты? Почему бы тебе не поработать телом?
— Он слишком пьян, — вмешалась Марлен.
— В таком случае, я тем более вам не подойду, — сказал я.
Они молчали. Я молчал. Только хор нацистов нарушал тишину.
— Ладно, — сказал Генрих. – Я придумал. Эй, Тротил, иди-ка сюда.
Пёс дремал под стулом. На голос хозяина он не среагировал. Генрих сам подошёл и взял его на руки.
— Малыш, тебя ждет великая миссия.
Марлен слезла с подоконника и подошла к ним.
— Тебя ждет кое-что невероятное, — сказала она собаке. – Лучший подарок на день рождения. Каждый пёс мечтает о таком.
— Уж это точно, — сказал я, довольный, что они от меня отстали.
— Всё будет хорошо, — сказал Генрих.
— Ты ничего не заметишь, — сказала Марлен.
Она убрала со стола посуду, и Генрих посадил туда собаку.
— Долго ждать? – спросил я.
— Неизвестно, — ответила Марлен. – Может быть, вообще ничего не получится. Мне нужны свечи.
Генрих принес свечи, зажег их и погасил свет. Тротил лежал в центре стола, положив голову на лапы. Вокруг него плавно покачивались тусклые огоньки. Марлен потрепала пса по ушам.
В три часа ночи. На двенадцатом этаже панельного дома. На окраине города. Мы решили поболтать с Адольфом Гитлером.
Эта девушка хорошо знала своё дело. Не прошло и получаса, а несчастный, глупый пудель вдруг задрожал и открыл глаза. Я почувствовал, как по спине побежал холод, потом стало холодно ногам и рукам. Марлен читала заклинания, Генрих сидел с открытым ртом и пялился на собаку. Потом пёс забился в конвульсиях и завыл. Генрих решил его погладить и тут же отдернул руку от лязгнувших челюстей. Несколько свечей одновременно погасли. Больше ничего не происходило.
— Получилось? – спросил шепотом Генрих.
— Не знаю, — ответила Марлен.
Мы, молча, уставились на собаку. Тротил стоял на всех лапах, вытянув спину, не двигаясь.
— Сынок, — позвал его Генрих.
Тротил повернул к нему голову.
— Это ты? Или не ты?
Марлен решила взять быка за рога.
— Адольф, мы вызвали тебя, чтобы
— Поговорить, — сказал Генрих.
Интересно, о чем? – подумал я.
— Поговорить, — сказала Марлен. – Адольф, это ты вы?
Тротил повернулся к ней, опустился на передние лапы, отклячив зад, показал клыки, но вместо того, чтобы гавкнуть, истошно заорал:
— Ты что со мной сотворила, тупая еврейская ***а?!
— Еб вашу мать! – заорал я и выбежал из кухни.
Следом за мной сдернул Генрих. В прихожей он врезался мне в спину, и мы повалились на пол, заставленный башмаками и тапками. У меня онемел затылок, а руки ходили ходуном. Генрих бился на мне, как полудохлая рыбина. Из кухни орал мужской голос:
— ***а! ***а! Тупая ты ***а! Как ты посмела?!
— Сука, что делать? – спросил я.
— ***ь, не знаю, — ответил Генрих.
От страха мы оба протрезвели. Оба обделались. Оба превратились в беспомощные тряпки.
— Куда вы убежали, полудурки? – крикнула Марлен. – Идите сюда, козлы.
Мы вернулись. Мокрые и трясущиеся. Тротил катался по полу и вопил. Сплошной мат и проклятья. Это длилось бесконечно.
— Это Гитлер? – спросил я. – Гитлер?
— Похоже, — ответила Марлен.
— Спроси у него что-нибудь, — сказал я.
— Что?
— Не знаю.
В этот момент кто-то забарабанил в стену и заорал:
— Если вы, ***и, там не заткнетесь, я вызову милицию!
— Сам заткнись, *** тупой! – проорал в ответ Генрих.
Мы посмотрели на пса. Он лежал на животе и смотрел на нас глазами умирающего ребенка.
— Вот и пообщались, — сказал я. – Что теперь?
— Надо возвращать вся назад, — сказал Генрих. – Марлен.
— Что?
— Слышала?
— Да. Сажай его на стол.
— Кто? Я?
— А кто?
— ***ь, как бы он мне руку не отхватил.
Я снял кофту и набросил на пса, потом схватил за бока и посадил на стол. Он не сопротивлялся. От его взгляда хотелось удавиться.
Генрих по-новой зажег свечи.
— Садитесь, — сказала Марлен.
Мы сели. Она затянула свои заклинания. Тротил плакал. Меня потряхивало. Но у нас так ничего и не получилось. Давно наступило утро. Свечи сгорели, а псина, с глазами человека так никуда и не исчезла.
Клен листвой постучался в окно,
Это осень пришла, красавица,
Я тебя отпустила давно,
А вот сердце оно упрямится
И не то, чтобы осень грустная,
Чтоб от ветра озябло деревце
Просто сердце, оно чувствует,
Просто сердце, оно надеется
Просто листья стучатся в окно,
Чтобы спрятаться в доме от холода,
Я уже повзрослела давно,
А вот сердце оно молодо
Просто зябко немного в душе,
Это осень шалит, красавица,
Я тебя отпустила уже,
А вот сердце оно упрямится.
Весь ужас их положения в том, что им некогда о душе подумать, некогда вспомнить о своем образе и подобии; голод, холод, животный страх, масса труда, точно снеговые завалы, загородили им все пути к духовной деятельности, именно к тому самому, что отличает человека от животного и составляет единственное, ради чего стоит жить.
Буду тебя беречь
От мимо идущих лиц,
От неизбежности встреч,
От холода чёрных ресниц,
От брошенных даром слов,
От остро летящих секунд,
От жутко играющих снов,
От тяжести горьких разлук,
От пасмурных серых дней,
Туманов, дождей, болот,
От жара немых огней,
От жизни минорных нот.
Во тьме не жалея свеч,
И даже безумно любя
Буду тебя беречь
От самого себя.
Мне от холода сносит крышу,
Вновь спасаюсь вином и чаем.
Не живу, не дышу, не слышу,
Мой далекий, я так скучаю
Мне от холода сводит тело,
Эту боль не заесть ириской.
Мой хороший, я так хотела,
Для тебя стать родной и близкой.
Мне от холода сводит губы,
Одиночеством задыхаюсь.
Слишком долго казалась глупой,
А сегодня, прости, меняюсь!
Помню, ветер гнул сирень в алее,
Произнес ты горькие слова.
Я еще сказала: «Пожалеешь!»
Вот и оказалась я права.
Помню, как проплакала я ночью,
Представляя как ты там с другой.
Ты теперь вернуть былое хочешь
Это невозможно, дорогой!
Пустые хлопоты, пустые, мой хороший.
Пустые хлопоты, ты тратишь время зря.
Пустые хлопоты, цена им — медный грошик.
Не расцветет сирень в начале января.
Помню, как сидели мы с подругой
И решали, как мне дальше жить
Но судьба умеет как разрушить,
Так и из кусочков все сложить.
Помню ветер дул такой холодный
Я с другим согрелась в холода.
Ты сказал, что хочешь быть свободным
Ты теперь свободен навсегда.
Я так хочу с тобой поговорить,
Смотреть в глаза, и слышать голос ровный,
Мне хочется разбить твою корону,
А после научиться мудро жить
Оставить на потом свои стихи,
- Они тебе всегда вставали комом, -
А позже никогда своим знакомым,
Не говорить как были мы близки
Все в жизни не проходит просто так,
И надо, наконец, пере итожить
Свою, и вдруг понять, что все так сложно,
Лишь потому, что сделать важный шаг
Не можем. Лютый холод студит грудь,
И скоро навсегда замерзнет сердце
Тебе давным-давно не отвертеться
От памяти моей. Она чуть-чуть
Мне все перевирает, как всегда,
Я верю ей обычно добровольно
Одно скажи: зачем мне сделал больно?
Ты этого хотел? Конечно, да.
Он вернется, когда не нужно.
Когда снова зажгутся звезды,
И на улице станет душно.
Он придет, когда будет поздно.
Ты не будешь искать с ним встречи,
Его лицо в голове уже скроется дымом,
Когда узнаешь, что время лечит,
Что не сходится свет клином.
Он придет, они все приходят.
Когда вновь начинаешь спать.
Только время, оно уходит.
Ну, а ты перестанешь ждать.
Он придет, исходив весь город.
Когда голос его простужен.
А в душе у тебя будет холод.
Он вернется, когда не нужен.
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Холод» — 483 шт.