Цитаты в теме «лицо», стр. 46
В тот мир, где нет ни молодых, ни старых,душа войдет не поздно и не рано,свеча догаснет, допоет огарок,допляшет пламя О, сколько теней вьется в этой пляске,ночей, приговоренных вечно длиться а время, как факир, сжигает маскии лепит лица И наступают сумерки прозрений,и молния пронзает цель, не целясь,а за окном безумие сирении моря шелест А море шелестит, что жизнь сложилась,как речь, из откровений и ошибок,и даже ложь, которая свершилась,непогрешима.А пламя плачет, пламя рвет и мечет,душа летит как пуля заказная,а море дышит, море не перечит,а море знает
И там, в теплом свете лампы, они увидели то, что хотел им показать Лео Ауфман. В столовой за маленьким столиком Саул и Маршалл играли в шахматы. Ребекка накрывала стол к ужину. Ноэми вырезала из бумаги платья для своих кукол. Рут рисовала акварелью. Джозеф пускал по рельсам заводной паровоз. Дверь в кухню была открыта: там, в облаке пара, Лина Ауфман вынимала из духовки дымящуюся кастрюлю с жарким. Все руки, все лица жили и двигались. Из за стекол чуть слышно доносились голоса. Кто то звонко распевал песню. Пахло свежим хлебом, и ясно было, что это – самый настоящий хлеб, который сейчас намажут настоящим маслом. Тут было все, что надо, и все это – живое, неподдельное.
Слишком много знакомых и просто хороших людей,
Новых лиц хоровод завлекает, танцует, кружится
Слишком мало действительно лучших и верных друзей,
На которых возможно везде и во всём положиться.
С другом можно молчать, он всегда понимает без слов,
И не видеться долго — неделями, даже годами,
Ведь ни время, ни острые шпили чужих городов
Никогда не разрушат связные мосты между Вами.
Друга можно простить. И пускай он стократно не прав,
Улыбнувшись в ответ, никому мы не сделаем хуже.
Очень важно в какой-то момент удержать за рукав
Тех, кто дорог нам, истинно близок, приятен и нужен.
Дружбу надо ценить, но не только в периоды гроз
Вспоминая о ней, когда счастье струится слезами,
Мы всего лишь оплатим любовью вступительный взнос
В то богатство, что скромно в народе зовётся друзьями.
Будет продолжать дневник или не будет – разницы никакой. Полиция мыслей и так и так до него доберется. Он совершил – и если бы не коснулся бумаги пером, все равно совершил бы – абсолютное преступление, содержащее в себе все остальные. Мыслепреступление – вот как оно называлось. Мыслепреступление нельзя скрывать вечно. Изворачиваться какое то время ты можешь, и даже не один год, но рано или поздно до тебя доберутся.
Бывало это всегда по ночам – арестовывали по ночам. Внезапно будят, грубая рука трясет тебя за плечи, светят в глаза, кровать окружили суровые лица. Как правило, суда не бывало, об аресте нигде не сообщалось. Люди просто исчезали, и всегда – ночью. Твое имя вынуто из списков, все упоминания о том, что ты делал, стерты, факт твоего существования отрицается и будет забыт. Ты отменен, уничтожен: как принято говорить, распылен.
Когда-нибудь они решат его расстрелять. Неизвестно, когда это случится, но за несколько секунд, наверное, угадать можно. Стреляют сзади, когда идешь по коридору. Десяти секунд хватит. За это время внутренний мир может перевернуться. И тогда, внезапно, не сказав ни слова, не сбившись с шага, не изменившись в лице, внезапно он сбросит маскировку — и грянут батареи его ненависти! Ненависть наполнит его словно исполинское ревущее пламя. И почти в тот же миг — выстрел! — слишком поздно или слишком рано. Они разнесут ему мозг раньше, чем выправят. Еретическая мысль, ненаказанная, нераскаянная, станет недосягаемой для них навеки. Они прострелят дыру в своем идеале. Умереть, ненавидя их, — это и есть свобода.
Мы любим сестру, и жену, и отца,
Но в муках мы Мать вспоминаем»
Скупую слезу утирая с лица,
Стою и согласно киваю.
Во время чумы и во время войны,
Во тьме непроглядной кромешной
Мы Мать вспоминаем, ведь мы же — сыны!
И дочери тоже, конечно
В глубоком метро, на борту корабля
В холодных космических далях
Когда пропадает из виду Земля!
Мы тоже про Мать вспоминаем.
В беде и в победе, в огне и в воде,
И в Африке, и в Антарктиде,
В Тагиле, и в Пизе, и в Караганде
Мы Мать вспоминаем всегда и везде!
Надеюсь отцы не в обиде?
На воле, на зоне, в труде и в бою бомжи, буржуи
Мы Мать вспоминаем родную свою!
Но чаще, конечно, — чужую.
Вещи которые сбивают с толку: когда человек, заведомо нелюбящий, занимаясь сексом, прикасается с такой нежностью, что кожа твоя превращается в свет. Невыносимо осознавать, что он, «делая любовь», ничего к тебе не чувствует. Нелюбящий может быть страстным или умелым, но вот этой бессердечной нежности — не нужно, потому что после наступает такая степень растерянности, которая надолго оставляет тело печальным и безблагодатным; занятие сексом с тем, кого разлюбила или давно не видела: потом рискуешь проплакать всю ночь, прижимая к лицу майку с абсолютно чужим, а прежде родным, запахом — горюя от того, что так люто, бешено равнодушна.
Вот и я однажды защитил Родину. Один. Лично сам. Да-да! Я был в бою, скорее, конечно, это был бой, но я его выиграл, не оставив врагу никаких шансов. В проливе Лаперуза к нам со стороны острова Хоккайдо подлетел маленький самолетик. Его, видимо, просто послали посмотреть на нас поближе. Он, не долетев до нас, стал разворачиваться, и я увидел летчика. Голову. Лицо в очках — японский летчик. И на какую-то секундочку он взглянул на меня, и я, не думая, моментально, раз — и показал ему руками , в смысле — хрена тебе! Он тут же развернулся и улетел к Японии, а я победил.
Вот и все.
Главным фактором величайших мировых переворотов всегда была устная речь, а не печатное слово. Оратор, выступающий перед народной массой, читает на лицах аудитории, насколько она понимает то, что он говорит, насколько она ему сочувствует. Аудитория тут же вносит известные поправки к тому, что говорит оратор. Между оратором и его слушателями всегда существует известный контакт. Ничего подобного не может сказать о себе писатель. Ведь он своих читателей по большей части никогда даже не видит. Уже по одному этому писатель неизбежно придает своим писаниям совершенно общую форму. Перед его глазами нет той аудитории, которую он бы видел непосредственно. Это неизбежно лишает печатное слово достаточной гибкости, достаточного понимания психологических нюансов. Блестящий оратор по правилу будет и недурным писателем, а блестящий писатель никогда не будет оратором, если только он специально не упражнялся в этом искусстве.
Надежда, белою рукою
сыграй мне что-нибудь такое,
чтоб краска схлынула с лица,
как будто кони от крыльца.
Сыграй мне что-нибудь такое,
чтоб ни печали, ни покоя,
ни нот, ни клавиш и ни рук
О том, что я несчастен, врут.
Еще нам плакать и смеяться,
но не смиряться, не смиряться.
Еще не пройден тот подъем.
Еще друг друга мы найдем
Все эти улицы — как сестры.
Твоя игра — их говор пестрый,
их каблуков полночный стук
Я жаден до всего вокруг.
Ты так играешь, так играешь,
как будто медленно сгораешь.
Но что-то есть в твоем огне,
еще неведомое мне.
Женская красота с научной точки зрения — это не что иное, как суммарная информация о геноме и репродуктивной способности, которые анализируются мозгом за доли секунды: мужчина понимает, нравится ему женщина или нет, после первого же взгляда. И если она ему нравится, это чувство достигает крайней интенсивности немедленно, ибо через пять минут мужчину могут убить звери и природа не хочет рисковать.
Но мы живём не в пещере, а в обществе. Поэтому совершенно правы были религиозные моралисты, заставлявшие женщин прикрывать специальной тряпочкой не только спермоприёмник, но и гипнотабло. Ибо главный половой орган женщины — это, конечно, лицо. Не зря ведь чуткие к тихому голосу природы орки так его и называют: «***альник». Всё это, конечно, самоочевидно — я не стану даже ссылаться на существование такого хрестоматийного жанра храмового порно, как facial. Не говоря уже о косметике.
Cмейся, мой Бог!
В этот день воскресный
Хватит на всех огня!
В битве неравной, сразясь нечестно —
Он победил меня
Он — чернокнижник, игрок, картежник:
Все изводил на блеф.
Я же была — без сапог сапожник.
Или — шестерка треф
Сети забросив, как паутину, —
Сбил меня ловко с ног.
Я не смогла его ранить в спину
Боже, а он ведь смог!
Отче, да это же очевидно!
Как мы с тобой глупы
Он ведь меня распинал бесстыдно,
Видя глаза толпы
Ну, а толпа — да она не люди:
Сплетни и дым кольцом
Отче, укрой же от пересудов
Чем — то мое лицо:
Может травою, а нет — рукою,
Ангелом на плече
Он ведь оставил меня живою.
Но не пойму — зачем?
Мы строили любовь на недомолвках —
Стратегия и тактика глупцов.
Ты был свирепым, кровожадным волком,
А я, по ощущениям, овцой.
Сюжетов сказок взрослый суррогат:
Стандартных окончаний перспективы.
Овца растила маленьких ягнят,
А волк метался в поисках наживы
У страха вечно велики глаза:
И волки церемониться не станут —
Того гляди, откажут тормоза —
И овцы превращаются в подранок.
В попытке устоять и продержаться,
Снимая шкуры и меняя лица,
Овца способна ночью превращаться
В бездушную и дикую волчицу.
Клыки и лапы, сорваны засовы.
Жестоких битв звериных круговерти.
Волчица ощущает запах крови,
Который для овцы — подобен смерти.
Так много взрослых сказок без цензуры.
От боли остается только блеять
Все волки — кровожадны по натуре:
Овечьи шкуры просто не заклеить
Под волчьей ночью, свойственной натуре,
И рык, и вой разносится по ветру.
Я выбираю смерть в овечьей шкуре.
Ведь чувства волка — просто поиск жертвы.
В хрустальный шар заключены мы были,
И мимо звезд летели мы с тобой,
Стремительно, безмолвно мы скользили
Из блеска в блеск блаженно-голубой.
И не было ни прошлого, ни цели;
Нас вечности восторг соединил;
По небесам, обнявшись, мы летели,
Ослеплены улыбками светил.
Но чей-то вздох разбил наш шар хрустальный,
Остановил наш огненный порыв,
И поцелуй прервал наш безначальный,
И в пленный мир нас бросил, разлучив.
И на земле мы многое забыли:
Лишь изредка воспомнится во сне
И трепет наш, и трепет звездной пыли,
И чудный гул, дрожавший в вышине.
Хоть мы грустим и радуемся ровно,
Твое лицо, средь всех прекрасных лиц,
Могу узнать по этой пыли звездной,
Оставшейся на кончиках ресниц.
Он опять перескочил через несколько страниц, стараясь забежать вперед и выяснить дату и обстоятельства своей смерти. Но, еще не дойдя до последнего стиха, понял, что ему уже не выйти из этой комнаты, ибо, согласно пророчеству пергаментов, прозрачный (или призрачный) город будет сметен с лица земли ураганом и стерт из памяти людей в то самое мгновение, когда Аурелиано Бабилонья кончит расшифровывать пергаменты, и что все в них записанное никогда и ни за что больше не повторится, ибо тем родам человеческим, которые обречены на сто лет одиночества, не суждено появиться на земле дважды.
Наша совесть — Божий голос в нас.
Пристаёт к нам, не дает покоя.
И напоминает каждый час,
Чтобы не играли мы с судьбою.
Рано или поздно мы уйдём,
Станем пред лицом живого Бога.
И для оправданий не найдем
Добрых дел, хоть пройдена дорога.
Совесть нас с обидой упрекнет
В том, что зло творили не невольно,
И на все взывания её
Лишь отмахивались недовольно.
Её голос - и палач, и врач.
То суров он, требуя ответа,
То звучит, как материнский плач,
О живущих недостойно детях.
А, бывает, совесть прозвучит
Голосом взволнованного друга-
Он давно нам с болью говорит,
Что себя мы безрассудно губим.
То взывает голосом Христа:
«Люди, души вы свои растлили».
И несется горький вздох с Креста:
«Почему вы о Любви забыли?»
Но — наверное, это один из законов насмешницы-природы! — чем меньше восторгов у тебя вызывает всё человечество в целом, тем больше шансов у какого-нибудь незнакомца задеть таинственную, тонкую, болезненно звенящую струнку в твоём сердце. Достаточно пустяка: неожиданно отчаянной улыбки, поворота головы, при котором лицо случайного собеседника вдруг на мгновение становится лицом ангела, теплой ладошки, доверчиво вцепившейся в темноте в твою собственную руку, золотистой искорки веселого безумия, всколыхнувшей тёмное болото тусклых глаз — и ты вдруг понимаешь, что готов на всё, лишь бы вдохнуть свою, настоящую жизнь в это удивительное, чужое существо, а потом развернуть его лицом к небу и спросить, задыхаясь от благоговения перед свершившимся чудом: «ну вот, теперь ты видишь?»
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Лицо» — 2 917 шт.
