Цитаты

Цитаты в теме «меч», стр. 6

Подлинно ль женщинам впрок, что они не участвуют в битвах
И со щитом не идут в грубом солдатском строю,
Если себя без войны они собственным ранят оружьем,
Слепо берутся за меч, с жизнью враждуя своей?
Та, что пример подала выбрасывать нежный зародыш, -
Лучше погибла б она в битве с самою собой!
Если бы в древности так матерям поступать полюбилось,
Сгинул бы с этаким злом весь человеческий род!
< >
Можно ль незрелую гроздь срывать с лозы виноградной?
Можно ль жестокой рукой плод недоспелый снимать?
Свалятся сами, созрев. Рожденному дай развиваться.
Стоит чуть-чуть потерпеть, если наградою — жизнь.
Что же утробу язвить каким-то особым оружьем?
Как нерожденных детей ядом смертельным травить?
Все колхидянку винят, обагренную кровью младенцев;
Каждому Итиса жаль: мать погубила его.
Матери-звери они. Но у каждой был горестный повод:
Обе мстили мужьям, кровь проливая детей.
Кем-то свыше все написано.
И расчерчены все векторы.
Возражения бессмысленны.
В поднебесной нет корректора.

Исправляйся, но исправленным
Ничего не будет заново.
Жизнь играет не по правилам,
Резко занавес.

Предлагая роли новые.
Что ж, попробуй, что получится.
Ты хотел быть коронованным
На свободу и на лучшее.

Что ж, давай, решайся, выжми все,
Разрывая нервы спешкою.
Но не обольщайся: выживешь,
Все равно ты будешь пешкою.

Где-то ива к речке клонится,
Наполняя ветки соками.
Под окном твоя бессонница
Каблуками звонко цокает.

Ты устал до невозможного.
Жизнь, как лабиринты Миноса.
От простого и до сложного
Тупики со знаком минуса.

И тебя заносит в крайности.
Необдуманно, не взвешенно.
И ты дома ищешь крайнего,
И срываешься, как бешеный.

Ты забыл, что лучше - набело.
Осыпаешь все проклятьями.
Жизнь-палач с улыбкой ангела
Держит меч в руках распятием.
Я всякое видел и думал., что знаю, как жить.
Но мне объяснили: не тем я молился Богам.
Я должен был жизнь на добро и любовь положить,
А я предпочёл разменять на отмщенье врагам.

Воздастся врагам, мне сказали. Не ты, так другой
Над ними свершит приговор справедливой судьбы.
А ты бы кому-то помог распроститься с тоской,
Надежду узреть и о горе навеки забыть.

Ты грешен, сказали, ты книг золотых не читал.
Ты только сражаться науку одну превзошел.
Когда воцарится на этой земле Доброта,
Такие, как ты, не воссядут за праздничный стол.

Чем Зло сокрушать, мне сказали, ты лучше беречь
Свободы и правды крупицы в душе научись...
Но те, на кого поднимал, я свой мстительный меч,
Уже не загубят ничью беззащитную жизнь.

Я буду смотреть издалёка на пир мудрецов.
Пир праведных душ, не замаранных чёрной виной.
И тем буду счастлив, поскольку, в конце-то концов,
Туда соберутся однажды спасённые мной.
Весть пришла, что печаль моих горестных дней — не навечно.
Время — ток быстротечный. И бремя скорбей — не навечно.
Стал я нынче презренным в глазах моего божества,
Но надменный соперник мой в славе своей — не навечно.
Всех равно у завесы привратник порубит мечом.
И чертог, и престол, и величье царей — не навечно.
Так зачем возносить благодарность иль горько роптать?
Ведь и громкая слава великих мужей — не навечно.
На пирах у Джамшида певали: «Несите вина!
И Джамшид с его чашей в обители сей — не навечно!»
Так пылай же, ночная свеча, привлекай мотылька!
Близко утро. И ночь, и сиянье свечей — не навечно.
Эй, богач! Загляни в глубину своей нищей души!
Горы злата, монет, самоцветных камней — не навечно.
Видишь надпись на своде сияющем: «Все на земле, —
Кроме добрых деяний на благо людей, — не навечно».
Верь во встречу, надейся на память любви, о Хафиз!
А неправда, насилье и бремя цепей — не навечно!(перевод В. Державина)
Мы ссоримся, друг друга обижаем,
И кажется, страшней проблемы нет.
Но лишь когда на веки потеряем,
То понимаем вдруг, всё суета - сует.

Но не вернуть ушедшее обратно,
И не исправить то, что натворили.
Всё кануло, исчезло безвозвратно,
И не успели рассказать, как мы любили.

Так может быть начнём беречь друг друга,
Прощаться каждый раз, как навсегда.
А не ходить по замкнутому кругу,
Обида - месть, и слёзы, как вода.

Давайте не грубить, а улыбаться,
Учиться, как друг другу уступать.
При встрече, у порога обниматься,
И всё не сказанное по глазам читать.

Оберегать всех близких от волнений,
Не бить словами, как тупым мечом.
Не ждать от них взамен благодарений,
Не быть для них судьёй и палачом.

И если ты поймёшь, что всё напрасно,
Не можешь ни прощать, ни понимать,
Садись на поезд и несись на красный,
Чтоб где-то там, всё заново начать.
Такаги Акифуса восстал против клана Рюдзодзи, обратился к Маэда Иё-но-ками
Иэсада, и тот принял его под свое покровительство. Акифуса был воином, обладавшим непревзойденной доблестью, а также отличным и ловким фехтовальщиком. Его слуги, Ингадзаэмон и Фудодзаэмон, были редкими храбрецами, ни в чем ему не уступавшими, и не покидали своего господина ни днем ни ночью. Случилось так, что Иэсада получил послание от господина Таканобу, в котором тот просил его убить Акифусу. В тот момент, когда Акифуса сидел на веранде, а Ингадзаэмон мыл ему ноги, Иэсада налетел на него сзади и снес ему голову. Еще до того, как его голова слетела с плеч, Акифуса выхватил короткий меч и развернулся, нанося удар, но при этом отрубил голову Ингадзаэмону. Две головы вместе упали в таз с водой. Затем все присутствующие увидели, как голова Акифусы поднимается в воздух. Это было действие той магической силы, которой он обладал.
Некий господин Токухиса родился совсем не таким, как другие люди, и был несколько похож на слабоумного. Однажды, когда пришел в гости один человек, подали салат из ильной рыбы. В тот момент все сказали: «Салат из ильной рыбы господина Токухисы» — и рассмеялись. Позднее, когда он присутствовал на каком-то мероприятии и некий человек стал насмехаться над ним, процитировав умомянутое замечание, Токухиса вытащил меч и зарубил его. По поводу этого случая провели расследование, после чего господину Наосигэ было доложено: «Рекомендуется совершить сэппуку, поскольку это был опрометчивый поступок, совершенный в стенах дворца».
Когда господин Наосигэ услышал это, он сказал: «Подвергнуться насмешке и промолчать — это малодушие. Нет причин пренебрегать этим фактом только потому, что это произошло в стенах дворца. Человек, насмехающийся над другими, — сам глупец. Он сам виноват в том, что его зарубили».
В эпоху Гэнроку был один самурай низкого ранга из провинции Исэ, которого звали Судзуки Рокубэй. Он заболел сильной горячкой, и его сознание помутилось. В то время некий мужчина, которому было поручено за ним ухаживать, испытал неожиданный приступ алчности и решил украсть деньги, которые хранились в коробке для чернил. Как раз в этот момент больной неожиданно повернулся, схватил меч, лежавший у него под подушкой, и одним неожиданным ударом зарубил вора. После этого больной упал на постель и умер. Судя по этому поступку, Рокубэй был человеком принципиальным и обладал сильным характером.
Я услышал эту историю в Эдо, но позднее, когда я служил в той же самой провинции с неким доктором Нагасукой, который был местным уроженцем, и спросил его об этом, оказалось, что он действительно слышал эту историю, и подтвердил, что это правда.
Окубо Тоэмон из Сиода управлял делами в винной лавке, принадлежавшей Набэсима Кэнмоцу. Господин Окура. сын Набэсима Кай-но-ками, был калекой и не выходил за пределы своего дома в деревне Мино. Он давал приют борцам и любил драчунов. Борцы часто посещали близлежащие деревни и устраивали беспорядки.
Однажды они пришли в лавку Тоэмопа, стали пить сакэ и вести безрассудные разговоры, заставив Тоэмопа вступить с ними в спор. Он встретил их с копьем в руках, но, поскольку борцов было двое, они его зарубили.
Его сыну, Канносукэ, было пятнадцать лет, и он как раз трудился над уроками в Дзодзэйдзи, когда ему сообщили о случившемся. Примчавшись домой, он схватил короткий меч, который был длиной чуть больше локтя, вступил в бой с двумя взрослыми мужчинами и вскоре прикончил их обоих. Хотя Канносукэ получил тринадцать ран, он выздоровел. Позднее он был известен под именем Доко и, говорят, стал очень сведущим в массаже.