Цитаты

Цитаты в теме «молодость», стр. 11

Она из тех, с кем молодость остается надолго, и только тщательно спрятанные морщинки и усталость в глубине глаз выдают ее настоящий возраст. Она любит слушать стихи, прочтенные вслух, и избегает книг, предпочитая им разговоры и мультфильмы. Она любит осень и дождь, но всегда остается недовольна погодой. Она считает себя одинокой даже тогда, когда влюбленна, и она умеет любить даже тогда, когда одинока. Она постоянно хочет бросить курить, когда сидит возле окна, и курит в открытую форточку. Она часто плачет, сама не зная о чем, и верит, что улыбка ей не к лицу. Она обижается на весь мир, когда ей не уступают место в маршрутке, и забавно дуется, становясь похожей на взъерошенного воробья. Она не любит цветных картин и фотографий, она склонна чувствовать мир в черно-белой гамме. По вечерам она остается одна и прячется в свете монитора от сгущающихся теней. Она боится темноты. И каждый день она приходит ко мне, чтобы рассказать обо всем этом, веря, что я давно разучился ее слышать.
Нет возраста у Женщины Любимой
Она всегда светла и молода,
Средь серых дней безрадостного дыма
Сияет в небесах её звезда.

Нет возраста у Женщины, а значит,
Ей бег времён дано остановить
И только поцелуй Любви горячий
Нас свяжет с нею, словно Бога нить.

Нет возраста у Женщины и снова
Она девчонкой по судьбе бежит,
Тебя лаская взглядом или словом,
Спасая мир от боли и обид.

Нет возраста у Женщины, к тому же,
Она чуть-чуть моложе для того
Кто ей в судьбе её как воздух нужен
И в этом светлой жизни волшебство.

Нет возраста у Женщины, поверьте
Для Женщин время медленней течёт,
И молодость с рождения до смерти
Ей дарит чувств стремительный полёт.

Нет возраста у Женщины, быть может,
В том есть судьбы невольная печать,
И злобный рок в том, и подарок божий,
И тяжкий крест, и даже благодать

Нет возраста у Женщины Любимой,
Пока душой не старится она,
Пока средь боли и потерей дыма
Она кому-то как судьба нужна.
Такова была моя участь с самого детства. Все читали на моем лице признаки дурных чувств, которых не было; но их предполагали — и они родились. Я был скромен — меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, — другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, — меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, — меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. Моя бесцветная молодость протекала в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. Я говорил правду — мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. И тогда в груди моей родилось отчаяние — не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой. Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я ее отрезал и бросил, — тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей ее половины.