Цитаты в теме «народ», стр. 24
Слишком много знакомых и просто хороших людей,
Новых лиц хоровод завлекает, танцует, кружится
Слишком мало действительно лучших и верных друзей,
На которых возможно везде и во всём положиться.
С другом можно молчать, он всегда понимает без слов,
И не видеться долго — неделями, даже годами,
Ведь ни время, ни острые шпили чужих городов
Никогда не разрушат связные мосты между Вами.
Друга можно простить. И пускай он стократно не прав,
Улыбнувшись в ответ, никому мы не сделаем хуже.
Очень важно в какой-то момент удержать за рукав
Тех, кто дорог нам, истинно близок, приятен и нужен.
Дружбу надо ценить, но не только в периоды гроз
Вспоминая о ней, когда счастье струится слезами,
Мы всего лишь оплатим любовью вступительный взнос
В то богатство, что скромно в народе зовётся друзьями.
Не тот велик, кто без забот, а тот, кто среди тяжких забот, и тревог, и невзгод дух свой хранит от попрания ими. Видели часто людей, растоптанных духом, чей дух сломлен был и сокрушен волнами внешних воздействий. Росту себе нельзя даже локтя прибавить, или изменить Законы природы, или вращенье Земли, или упрямство двуногих, но дух свой охранить от попрания можно, ибо процесс охранения духа проходит внутри и может совершенно не касаться того, что происходит вовне. Вовне может происходить самое невероятное, беспокойное, страшное: могут разрушаться города, истребляться народы, меняться внезапно формы привычных условий жизни, эпидемии, наводнения, катастрофы — все может происходить вовне. Но дух остается внутри, не затрагиваемый прямо всем этим, если воля сумеет от внешних воздействий его охранить. Даже смерть тела не прекращает жизнь духа, даже смена других оболочек. Так, сосредоточив в духе основание жизни, можно над жизнью подняться победителем жизни.
Это не слишком удачная страна для богов. Мой народ с самого начала это понял. Есть духи-творцы, которые нашли землю, или сделали ее, или высрали, но подумай только: кто станет поклоняться койоту? Он совокупился с женщиной-дикобразом, и в члене у него оказалось иголок больше, чем подушечке для булавок. Он брался спорить со скалами, и скалы побеждали.
Так вот. Мой народ сообразил, что есть что-то подо всем этим, великий дух, творец, и поэтому мы благодарим его — всегда полезно говорить «спасибо». Но мы никогда не строили храмов. Нам они не нужны. Сама земля здесь — храм. Сама земля и есть религия. Земля старше и мудрее людей, которые по ней ходят. Она подарила нам лосося и кукурузу, бизонов и перелетных голубей. Она подарила нам рис и каннабис. Она подарила нам дыни, тыквы и индейку. И мы были детьми земли точно так же, как дикобраз и скунс, и синяя сойка.
Выражается сильно российский народ! И если наградит кого словцом, то пойдет оно ему в род и потомство, утащит он его с собою и на службу, и в отставку, и в Петербург, и на край света. И как уж потом ни хитри и ни облагораживай свое прозвище, хоть заставь пишущих людишек выводить его за наемную плату от древнекняжеского рода, ничто не поможет: каркнет само за себя прозвище во все свое воронье горло и скажет ясно, откуда вылетела птица. Произнесенное метко, все равно что писанное, не вырубливается топором. А уж куды бывает метко все то, что вышло из глубины Руси, где нет ни немецких, ни чухонских, ни всяких иных племен, а всё сам-самородок, живой и бойких русский ум, что не лезет за словом в карман, не высиживает его, как наседка цыплят, а влепливает сразу, как пашпорт на вечную носку, и нечего прибавлять уже потом, какой у тебя нос или губы, — одной чертой обрисован ты с ног до головы.
Знаете, есть две бедности. Одна бестрашно ходит по улицам в лохмотьях и повторяет, сама того не зная, историю Диогена, скудно питаясь и ограничиваясь в жизни лишь самым необходимым; быть может, она счастливее, чем богатство, или по крайней мере хоть не знает забот и оберегает целый мир там, где люди могущественные не в силах обрести ничего. И есть бедность, прикрытая роскошью, бедность испанская, которая таит нищету под титулом; гордая, в перьях, в белом жилете, в желтых перчатках, эта бедность разъезжает в карете и теряет целое состояние за неимением одного сантима. Первая — это бедность простого народа, вторая — бедность мошенников, королей и людей даровитых.
Я молод — мне двадцать лет, но все, что я видел в жизни, — это отчаяние, смерть, страх и сплетение нелепейшего бездумного прозябания с безмерными муками. Я вижу, что кто-то натравливает один народ на другой, и люди убивают друг друга, в безумном ослеплении покоряясь чужой воле, не ведая, что творят, не зная за собой вины. Я вижу, что лучшие умы человечества изобретают оружие, чтобы продлить этот кошмар, и находят слова, чтобы еще более утонченно оправдать его. И вместе со мной это видят все люди моего возраста, у нас и у них, во всем мире, это переживает все наше поколение. Что скажут наши отцы, если мы когда-нибудь поднимемся из могил и предстанем перед ними и потребуем отчета? Чего им ждать от нас, если мы доживем до того дня, когда не будет войны? Долгие годы мы занимались тем, что убивали. Это было нашим призванием, первым призванием в нашей жизни. Все, что мы знаем о жизни, — это смерть. Что же будет потом? И что станет с нами?
Разность людей от рождения огромна. Преодолеть её, соединить всех так же как и преодолеть различие народов, можно только общим путем — путем знания. Но надо смотреть, что за путь объединяет народы. Горе, если он не направлен к добру, и ещё хуже, если какой-нибудь народ считает себя превыше всех остальных, избранником богов, призванным владычествовать над другими. Такой народ заставит страдать другие, испытывая всеобщую ненависть и тратя все силы на достижение целей, ничтожным перед широтою жизни
Ну, чего вы боитесь, скажите на милость! Каждая теперь травка, каждый цветок радуется, а мы прячемся, боимся, точно напасти какой! Гроза убьет! Не гроза это, а благодать! Да, благодать! У вас все гроза! Северное сияние загорится, любоваться бы надобно да дивиться премудрости: «с полночных стран встает заря»! А вы ужасаетесь да придумываете: к войне это или к мору. Комета ли идет, — не отвел бы глаз! Красота! Звезды-то уж пригляделись, все одни и те же, а это обновка; ну, смотрел бы да любовался! А вы боитесь и взглянуть-то на небо, дрожь вас берет! Изо всего-то вы себе пугал наделали. Эх, народ
Что касается ума,
Он светлехонек весьма:
Слава Богу, отличаем
Незабудку от дерьма!
******
Баба Яга:
Я - фольклорный элемент,
У меня есть документ.
Я вообще могу от седа
Улететь в любой момент!
Ну, случайно, ну, шутя,
Сбилась с верного путя!
Дак ведь я — дитя природы,
Пусть дурное, — но дитя.
*****
Ну и ушлый вы народ,
Аж но оторопь берет!
Всяк другого мнит уродом,
Несмотря, что сам урод.
*****
Царь
Ну-кось, нянька, подь сюды
Принимайся за труды —
Рви из темечка волосья
Те, которые седы. А какие не седы —
Те расчесывай в ряды.
Да полегче гребешком-то —
У меня там не сады! Нянька
Что ж чесать-то, старый черт,
Коли лысину печет?!
У тебя ж здесь каждый волос
Надо ставить на учет!
У бандерлогов нет Закона. У них нет своего языка, одни только краденые слова, которые они перенимают у других, когда подслушивают, и подсматривают, и подстерегают, сидя на деревьях.
Их очень много, они злые, грязные, бесстыдные и хотят только того, чтобы Народ Джунглей обратил на них внимание. Но он не замечает их, даже когда они бросают орехи и сыплют грязь всем на голову.
Они поднимают вой, выкрикивая бессмысленные песни, зовут Народ Джунглей к себе на деревья драться, заводят из-за пустяков ссоры между собой
В конце концов они помирились на том, что придумали поговорку: «Все джунгли будут думать завтра так, как бандерлоги думают сегодня», и очень этим утешались.
Мы велики! Мы свободны! Мы достойны восхищения! Достойны восхищения, как ни один народ в джунглях!
Мы все так говорим — значит, это правда! — кричат бандерлоги.»
Bсе, что мы делаем в жизни, мы делаем ради любви.
В детстве, едва родившись мы орем и сучим ножками, требуя чтобы нас любили — взяли на руки, качали, кормили. В школе мы стараемся не хватать двоек — но вовсе не ради знаний, а только, чтобы нас любили родители. Ну и так далее всю жизнь. Мы совершаем подвиги и преступления, открываем новые земли и грабим банки, завоевываем народы и проникаем в тайны природы — только для того, чтобы нас любили.
Возможно, мы не способны любить именно потому, что жаждем быть любимыми, то есть хотим чего-то (любви) от другого, вместо того чтобы отдавать ему себя без всякой корысти, довольствуясь лишь его присутствием.
Любовь, как редкое, позднее тепличное растение, может расцвести лишь в особом душевном климате, который трудно создать и который совершенно несовместим со свободой нравов, характерной для нашей эпохи.
Его достойная женушка была по горло занята домашним хозяйством и птичьим двором, ибо она рассудила, и, надо признать, весьма мудро, что утки и гуси — сумасшедший народ, нуждающийся в присмотре, тогда как девушки сами в состоянии позаботиться о себе.
********
Наперекор дьяволу со всеми его проделками Икабод Крейн прожил бы, вероятно, спокойную и счастливую жизнь, не повстречай он на своем пути существо, доставляющего смертным неизмеримо больше хлопот и мучений, нежели духи, привидения и вся порода волшебников и чародеев, вместе взятых. Этим существом была женщина.
Приказчик Никлес и управляющий экономией Пассер были большими приятелями. Каждый день они сидели в пивной «Тиск», где их считали такой неразлучной парочкой, что все проделки, которые происходили на селе, заранее приписывали приказчику Никлесу и управляющему Пассеру. Приказчик Никлес очень любил управляющего Пассера, но все-таки между ними пробегала иногда черная кошка. Часто лицо Никлеса принимало мрачное выражение, и он втайне возмущался. Оба они сидели в пивной «Тиск», вместе пили, а потом выкидывали какую-нибудь из своих веселых шуток, обычно состоявших в том, что ночью они ловили сельского стражника и бросали его куда-нибудь в канаву. Но всегда
после этого на селе говорили: «Вчера приказчик Никлес был пьян, как свинья, а господин управляющий был немного навеселе». В действительности же выпивали оба они одинаково
Однако глас народа звучал твердо: «Приказчик Никлес был пьян, как свинья, а господин управляющий немного навеселе».
Давай уже, зима, монтируй этот клип:
Уютный интерьер и елку у камина
Актер, конечно, влип, жерар его филипп,
Двенадцатый ремейк — не сказка, а рутина.
Пускай несется вскачь, фанфан его тюльпан,
Целует королев и бегает по крышам —
То краска, а не кровь из свежих льется ран,
А внутренний озноб невидим и не слышим
Давай уже, зима, рассыпь свой нафталин,
Строгай свой оливье из шуток и мелодий,
Надень на лысый мир парик под мерилин —
Он выдаст на ура любимое в народе
«I wаnna итэдэ» Снимай свое кино,
Пока танцуют все по кругу и привычке
Не дай им разглядеть за смехом и окном
Последнее тепло, дрожащее на спичке.
Ты робко его приподымешь:
Живи, начинай, ворошись.
Ты дашь ему лучшее имя
На всю его долгую жизнь.
И, может быть, вот погоди-ка,
Услышишь когда-нибудь, мать,
Как с гордостью будет великой
То имя народ называть.
Но ты не взгрустнешь ли порою,
Увидев, что первенец твой
Любим не одною тобою
И нужен тебе не одной?
И жить ему где-то в столице,
Свой подвиг высокий творить.
Нет, будешь ты знать и гордиться
И будешь тогда говорить:
— А я его, мальчика, мыла,
А я иной раз не спала,
А я его грудью кормила,
И я ему имя дала.
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Народ» — 1 237 шт.
