Цитаты в теме «нога», стр. 116
но тут происходит взрыв.
Вспышка света, громкий звук, и «БМВ» разносит на клочки.
Размах причиненных разрушений сперва не очень понятен, да он и не имеет особого значения. Суть в самой бомбе, в том, где она была заложена и приведена в действие. Суть вовсе не в Бригид, превратившейся в кровавый фарш, и не в ударной волне, подбросившей в воздух тридцать студентов, оказавшихся вблизи от машины на десять метров в воздух и не в пяти студентах, погибших на месте — причем двоим пронзило грудь осколками, пролетевшими через весь двор, и не в задней половине машины, которая в полете отрывает случайному прохожему руку, и не в трех студентах, которым выбило глаза. Суть не в оторванных ногах, и не в пробитых черепах, и не в людях, которые умрут от кровопотери в течение ближайших нескольких минут. Вывороченный асфальт, почерневшие деревья, скамейки, забрызганные слегка подгорелой кровью, — все это не так уж и важно. Суть — в наличии воли осуществить разрушение, а не в последствиях, ибо последствия — это всего лишь декорации.
Быть женщиной — это ещё хуже, чем быть фермером. Столько всего нужно удобрять и убирать: удалять воском растительность на ногах; сбривать волосы под мышками; выщипывать брови; пятки оттирать пемзой; отросшие корни волос подкрашивать; кожу очищать скрабом и увлажнять кремом; прыщи дезинфицировать лосьоном; ногти подпиливать; ресницы красить; целлюлит массировать; мышцы живота укреплять упражнениями. И весь этот трудовой процесс должен быть идеально отлажен — стоит вам отвлечься от него всего на несколько дней, и все усилия будут сведены на нет. Иногда я с ужасом представляю себе, на что я была бы похожа, если бы вернулась к своему естественному виду, подаренному мне природой: на каждой голени по густой бороде с длинными усами; заросшие брови; на лице — кладбище отмерших клеток кожи с надгробьями в виде прыщей; длинные загибающиеся ногти, как у вампира; глаза слепы, как у крота, и я глупо щурюсь, словно древняя старуха, поскольку нет контактных линз; отвисшее тело колышется со всех сторон. Ох, нет. Стоит ли удивляться, что женщины так не уверены в себе?
Крики продолжаются. Это не люди, люди не могут так страшно кричать. Кат говорит: — Раненые лошади. Я еще никогда не слыхал, чтобы лошади кричали, и мне что-то не верится. Это стонет сам многострадальный мир, в этих стонах слышатся все муки живой плоти, жгучая, ужасающая боль. Мы побледнели. Детеринг встает во весь рост: — Изверги, живодеры! Да пристрелите же их
Мы смутно видим темный клубок — группу санитаров с носилками и еще какие-то черные большие движущиеся комья. Это раненые лошади. Но не все. Некоторые носятся еще дальше впереди, валятся на землю и снова мчатся галопом. У одной разорвано брюхо, из него длинным жгутом свисают кишки. Лошадь запутывается в них и падает, но снова встает на ноги .
Солдат бежит к лошади и приканчивает ее выстрелом. Медленно, покорно она опускается на землю.
Мы отнимаем ладони от ушей. Крик умолк. Лишь один протяжный замирающий вздох еще дрожит в воздухе.
Потом он снова подходит к нам. Он говорит взволнованно, его голос звучит почти торжественно:
— Самая величайшая подлость — это гнать на войну животных, вот что я вам скажу!
Но ты знаешь, есть такое мнение, что для того, чтобы шагать вперёд, доброта и честность не так уж и обязательны. Для этого нужны ноги. И башмаки. Можно даже немытые ноги и нечищенные башмаки Прогресс может оказаться совершенно безразличным к понятиям доброты и честности, как он был безразличен к этим понятиям до сих пор. Управлению, например, для его правильного функционирования ни честность, ни доброта не нужны. Приятно, желательно, но отнюдь не обязательно. Как латынь для банщика. Как бицепсы для бухгалтера. Как уважение к женщине у Домарощинера Но всё зависит от того, как понимать прогресс. Можно понимать его так, что появляются эти знаменитые «зато»: алкоголик, зато отличный специалист; распутник, зато отличный проповедник; вор ведь, выжига, но зато какой администратор! Убийца, зато как дисциплинирован и предан А можно понимать прогресс как превращение всех людей в добрых и честных. И тогда мы доживём когда-нибудь до того времени, когда будут говорить: специалист он, конечно, знающий, но грязный тип, гнать его надо
Осень остается на весь октябрь, а в редкие годы — до ноября. Над головой изо дня в день видна ясная, строгая синева небес, по которой (всегда с запада на восток) плывут спокойные белые корабли облаков с серыми килями. Днем поднимается неуемный ветер, он подгоняет вас, когда вы шагаете по дороге и под ногами хрустят невообразимо пестрые холмики опавших листьев. От этого ветра возникает ноющая боль, но не в костях, а где-то гораздо глубже. Возможно, он затрагивает в человеческой душе что-то древнее, некую струнку памяти о кочевьях и переселениях, и та твердит: в путь — или погибнешь в путь — или погибнешь Ветер бьется в дерево и стекло непроницаемых стен вашего дома, передавая по стрехам свое бесплотное волнение, так что рано или поздно приходится оставить дела и выйти посмотреть. А после обеда, ближе к вечеру, можно выйти на крыльцо или спуститься во двор и смотреть, как через пастбище Гриффена вверх на Школьный холм мчатся тени от облаков — свет, тьма, свет, тьма, словно боги открывают и закрывают ставни. Можно увидеть, как золотарник, самое живучее, вредное и прекрасное растение ново английской флоры, клонится под ветром подобно большому, погруженному в молчание, молитвенному собранию. И, если нет ни машин, ни самолетов, если по лесам к западу от города не бродит какой-нибудь дядюшка Джо, который бабахает из ружья, стоит завопить фазану, если тишину нарушает лишь медленное биение вашего собственного сердца, вы можете услышать и другой звук — голос жизни, движущейся к финалу очередного витка и ожидающей первого снега, чтобы завершить ритуал.
По этому вдруг обрушившемуся на него водопаду слов Мел чувствовал, что Синди вот-вот взорвется. Он отчетливо представлял себе, как она стоит сейчас, выпрямившись, на высоких каблуках, решительная, энергичная, голубые глаза сверкают, светлая, тщательно причесанная голова откинута назад, – она всегда была чертовски привлекательна, когда злилась. Должно быть, отчасти поэтому в первые годы брака Мела почти не огорчали сцены, которые устраивала ему жена. Чем больше она распалялась, тем больше его влекло к ней. В такие минуты Мел опускал глаза на ноги Синди – а у нее были удивительно красивые ноги и лодыжки, – потом взгляд его скользил вверх, отмечая все изящество ее ладной, хорошо сложенной фигуры, которая неизменно возбуждала его.
Он чувствовал, как между ними начинал пробегать ток, взгляды их встречались, и они в едином порыве устремлялись в объятия друг друга. Тогда исчезало все – гнев Синди утихал; захлестнутая волною чувственности, она становилась ненасытной, как дикарка, и, отдаваясь ему, требовала: «Сделай мне больно, черт бы тебя побрал! Да сделай же мне больно! » А потом, вымотанные и обессиленные, они и не вспоминали о причине ссоры: возобновлять перебранку уже не было ни сил, ни охоты.
— Настоящие чокнутые. Многие из них стоят во главе стран, религий или армий. Настоящие сумасшедшие.
— Да, наверное, — задумчиво сказал я, наблюдая за битвой на экране вверх ногами, — или может они — единственные нормальные люди. У них вся власть и богатство. Они заставляют всех остальных делать то, что они хотят, например, умирать для них и работать на них, и продвигать их к власти, и защищать их, и платить налоги, и покупать для них игрушки, и они переживут следующую большую войну в своих туннелях и бункерах. Так что если рассмотреть нынешнее положение вещей, кто может назвать их сумасшедшими, потому что они не делают так, как Джо Лох, иначе они были бы Джонами Лохами, и наверху сидел бы кто-нибудь другой.
— Выживание наиболее приспособленных.
— Да.
— Выживание — Джеми со свистом втянул воздух и так сильно дернул джойстик, что чуть не упал со стула, но смог увести свой корабль от желтых молний, которые загнали его в угол экрана, — наиболее вредных. — Он взглянул на меня и быстро улыбнулся, потом опять сгорбился над игрой. Я выпил и кивнул:
— Можно и так. Если наиболее вредный выживает, отсюда и берется закаленное дерьмо, которое правит нами.
— «Нами» — это Джонами Лохами, — сказал Джеми.
— Ага, или всеми подряд. Всем видом. Если мы и в самом деле настолько злые и тупые, что забросаем друг друга замечательными водородными и нейтронными бомбами, тогда может и хорошо выйдет, если мы сотрем себя с лица земли до того, как мы выйдем в космос и начнем проделывать ужасные пакости с другими видами.
— Ты имеешь в виду, что мы будем космическими агрессорами?
— Ага, — засмеялся я и стал раскачиваться на стуле. — Точно. Это мы!
Горничная приходила и уходила раз пять за вечер; и когда я как-то сказал Клэр, что её горничная очень хорошо сохранилась для своего возраста и что ноги её обладают совершенно юношеской неутомимостью, но что, впрочем, я считаю её не вполне нормальной — у неё или мания передвижения, или просто малозаметное, но несомненное ослабление умственных способностей, связанное с наступающей старостью, — Клэр посмотрела на меня с сожалением и ответила, что мне следовало бы изощрять моё специальное русское остроумие на других. И прежде всего, по мнению Клэр, я должен был бы вспомнить о том, что вчера я опять явился в рубашке с разными запонками, что нельзя, как я это сделал позавчера, класть мои перчатки на её постель и брать Клэр за плечи, точно я здороваюсь не за руку, а за плечи, чего вообще никогда на свете не бывает, и что если бы она захотела перечислить все мои погрешности против элементарных правил приличия, то ей пришлось бы говорить она задумалась и сказала: пять лет. Она сказала это с серьёзным лицом — мне стало жаль, что такие мелочи могут её огорчать, и я хотел попросить у нее прощения; но она отвернулась, спина её задрожала, она поднесла платок к глазам — и когда, наконец, она посмотрела на меня, я увидел, что она смеётся.
Мужчина должен быть ленивым. Медленным и ленивым. При этом жестким. Жестким и цельным.
Уверенным в себе, но не самовлюбленным. Спокойным, но не равнодушным. Умным, но не занудой. Чувствительным, но не сентиментальным. Циником, но не эгоистом. Доброжелательным, но не наивным. Прощающим, но не снисходительным. Осторожным, но не трусливым. Откровенным, но не кондово-прямолинейным.
Я бы прикуривала ему сигареты, сидя на полу у его ног. Или в постели — в его ногах. Я бы любила слушать его. Я бы мало говорила сама. А в постели и вовсе были бы слова не нужны.
Он понимал бы толк в еде, но не был бы капризен. Понимал бы толк в выпивке, но не был бы алкоголиком. Понимал бы толк в литературе, но не был бы писателем. Понимал бы толк в кино Ну и так далее Понимал бы толк в жизни, но не был бы мертвым. Просто — понимал бы толк!
У него были бы твердые убеждения, но он был бы терпим к чужим.
Такой мужчина высоко ценил бы тактильные ощущения.
Слово «комфорт» на его языке значило бы — не размах и богатство. А удобные для него вещи, мебель, одежда, приятные мелочи.
— Да, Чэн. Это ремесло. Как гончар делает горшок — так воин убивает.
— А когда гончар делает не горшок, каких множество, а вазу? Единственную в своем роде? Каких до него не делал никто и никогда?! Если он неделями ломает себе голову над формой завитка на середине ручки этой вазы — хотя житейской пользы от этого завитка никакой?!
— Это искусство, Чэн. Не ремесло, но — искусство. Не польза, но — радость.
— А если воину плевать на жизнь и на смерть, если нет врага и нет ярости, а есть он сам и его меч, и отблески движущегося просто так, без житейской цели и пользы клинка чертят в ночном небе диковинный узор, и ноги танцуют, не касаясь земли, а кисточка на рукояти описывает спираль, ведущую в бесконечность, и нет пользы, а есть радость, и ты — это меч, а меч — это ты, это мир, это небо и перехлестывающее через край бренной плоти сознание бессмертия
— Это искусство, Чэн. Это мудрая радость творчества, когда мы равны Творцу. Это шаг от ремесла к искусству, это два берега одного ручья — умная ярость воина-ремесленника и мудрая радость воина-творца.
Чем была «Америка» Матео Колона в такой ситуации? Ведь граница между открытием и изобретением гораздо более проницаема, чем может показаться на первый взгляд. Матео Колон — пора это сказать — открыл то, о чем порой мечтает каждый мужчина: магический ключ, открывающий сердца женщин, тайну, дающую власть над женской любовью. Обнаружил то, что с самого начала истории искали волшебники и колдуньи, шаманы и алхимики — собирая различные травы, прося милости богов или демонов, — и, наконец, то, к чему стремится каждый отвергнутый влюбленный, страдая бессонными ночами. И, разумеется, то, о чем мечтали монархи и правители хотя бы из-за стремления к всемогуществу, — средство подчинить изменчивую волю женщины. Матео Колон искал, странствовал и наконец обнаружил свою взыскиваемую «сладостную землю» — «орган, который властвует над любовью женщин». «Amor Veneris» — так нарек его анатом («Если мне дано право наречь имена открытым мною вещам ») — позволял управлять изменчивой — и всегда таинственной — женской прихотью. Да, такое открытие сулило разнообразные сложности. «С каким бедствиями столкнется христианство, если объектом греха овладеют приверженцы дьявола? » — задавались вопросом скандализованные доктора Церкви. «Что станет с доходным занятием проституцией, если любому голодранцу и уроду будет доступна самая дорогая куртизанка? » — спрашивали себя богатые владельцы роскошных венецианских борделей. Или, еще хуже, если сами дочери Евы, не дай Бог, поймут, что у них между ног — ключи от рая и ада.
Женщины разные есть — все прекрасные!
Богом ли посланы или опасные.
Строгие женщины, иль просто милые.
Нимфы шикарные, девы игривые.
Так переменчивы, Богом отмечены-
С ветром повенчаны. Первые встречные.
Есть роковые и есть судьбоносные.
Стрижены коротко, длинноволосые.
Смелые воины, в избу входящие,
Тонко все чувствуя, в сны приходящие.
Сердце волнуя и жизнь с ног на голову,
Ходят красотки и прямо и в сторону.
В танце скользящие, платьем шуршащие.
Долго ли, коротко все говорящие.
Домохозяйки иль бизнес тянущие.
Есть среди них за обиду грызущие.
Разные есть в этом мире красавицы-
С кем-то живущие-им это нравится.
Есть одинокие или несчастные.
Томные, эротоманочки страстные.
Сколько есть женщин берущих вершины?
Вместо того, чтоб их брали мужчины!
Эй, мужики ! Не бросайтесь прекрасными!
В жизни без женщин все будут несчастными!
Просто любите, плечо подставляйте,
Им, все ошибки немедля прощайте.
Чаще дарите подарки любимым-
Станете сразу вы незаменимым!
Брачные объявления:
1. Познакомлюсь с мужчиной, которому надоели грусть, хандра, одиночество спокойный сон, вкусная еда, чистое белье. По гороскопу я свинья по жизни тоже.
2. Меняю свою сорокалетнюю супругу на две по двадцать
3. Папа латыш, а мама украинка, поэтому я очень спокойная и хитрая. Познакомлюсь с евреем любой национальности.
4. Я красивая, но умная блондинка. Ноги от ушей, уши от ног, трехкомнатная в центре, езжу в Пеже Телефон не оставлю, адреса не дам Все мужики сволочи!5.Я вся огненно-рыжая,наверное,поэтому друзья называют меня белоснежкой. Ищу того, кто станет надежным другом мне и моим семи гномам
6. Ищу молодого человека, с которым как-то случайно столкнулись на танцах. Вы мне больно наступили на ногу, и я сказала «под ноги надо смотреть, слон таежный» Отзовись,любимый
7. Познакомимся с двумя симпатичными ласточками. Подпись: два симпатичных ласта
8. Я мечтаю работать фотомоделью. Ищу спонсора. Мои габариты: 90:60:90 это лицо. Грудь-98,бедра-98,талия-98,вес-98, возраст...
Сколько живо человечество, оно будет чередовать "эстетствующий" период с "примитивизмом".
На какой стадии мы находимся сейчас? "- ...Мы ничего не хотим помнить. Мы говорим: довольно, повернитесь к прошлому задом! Кто там у меня за спиной? Венера Милосская? А что - ее можно кушать? Или она способствует ращению волос! Я не понимаю, для чего мне нужна эта каменная туша? Но искусство, искусство, брр! Вам все еще нравится щекотать себя этим понятием? Глядите по сторонам, вперед, под ноги. У вас на ногах американские башмаки! Да здравствуют американские башмаки! Вот искусство: красный автомобиль, гуттаперчевая шина, пуд бензину и сто верст в час. Это возбуждает меня пожирать пространство. Вот искусство: афиша в шестнадцать аршин, и на ней некий шикарный молодой человек в сияющем, как солнце, цилиндре. Это - портной, художник, гений сегодняшнего дня! Я хочу пожирать жизнь, а вы меня потчуете сахарной водицей для страдающих половым бессилием..."
Уж очень этот отрывок напоминает настроение общества современного.
— Уже прям совсем жить невозможно, ну грыземся, как кошка с собакой. Так мне Милка говорит: а ты сходи к батюшке. Я прихожу, говорю: «Батюшка, ну не могу, ужас, хоть выгоняй его. Он же мне муж всё-таки, а живём так, что детей стыдно!» А он меня сразу спрашивает: «У тебя в доме красный угол есть?» Так, — говорю, — нет же. «А как же ты,» — Говорит, — «хочешь, чтобы в доме для мужа место было, если у тебя там для Бога места нет? Сейчас,» — говорит, — «Поедешь,» — Ну, сказал, куда, и что купить: знаешь, под икону такую полочку, постелить еще чтобы, свечку, ещё воды святой. И всё сказал, как сделать, и помолиться, где повесить, и водой, ну, все сказал. Я поперлась после работы, еле ноги волоку, все это купила, пришла Что тебе сказать, сама и повесила, и поставила все, и водой по это самое, по кропила. И поклонялась, и все сказала, что у меня было на душе, — Что он же мне муж, а я б его прям убила иногда, вот как увижу, так бы прямо и убила, и помоги, Господи, и все. И ты знаешь, так мне это легче стало, и я уже думаю, — ну все, может, с Божьей помощью, и как люди заживем. Только повернулась — А он стоит. Я ему говорю: «Чего тебе надо?» А он смотрит так и говорит мне: «Зин а Бога-то нет»
Время идет, но как иногда
Странно все похоже.
Быть может, стать льстецом
То вкрадчивым, то грубым,
Ища опоры той, которой не ищу?
И, если выглядит иной вельможа дубом,
Мне уподобиться плющу?
На животе ползти и опускать глаза,
Предпочитая фокусы искусству?
Одной рукой ласкать козла,
Другой выращивать капусту?
Министрам посвящать стихи?
И, легкой рифмою балуясь,
Мне тратить свой талант
И ум на пустяки?
Благодарю. Благодарю вас!
Улыбкой до ушей растягивая рот,
Плыть по течению заученных острот
В салонах бывших шлюх,
Отдавших дань годам,
И в силу этого, уже не шлюх, а дам?
Благодарю! Почтительно и немо
Там кланяться, где их нога скользит?
И, из визита делая поэму,
Поэму наспех делать, как визит?
Отдать и ум, и честь, и юность
Все лучшее, что есть
У наших лучших лет,
Чтобы вкушать покой?
Благодарю вас — нет!
Благодарю. Благодарю вас!
Пускай мечтатель я!
Мне во сто крат милей
Всех этих подлых благ —
Мои пустые бредни.
Мой голос одинок,
Но даже в час последний
Служить он будет
Мне и совести моей!
Лучше впасть в нищету,
Чем быть блюдолизом презренным.
И каждый раз, невидимый киномеханик будет всё медленней прокручивать фильм моей жизни. А неизвестный оператор безжалостно укрупнять самые неприглядные детали. Всё, что я сделал и забыл, или постарался забыть; все, что я мог сделать, но не сделал Всё это предстаёт передо мной во всех отвратительных подробностях.
Детали становятся всё чётче, а общий план размывается. Потому что уже никому нет дела, почему это получилось именно так..
Я не хотел Я не подумал Мне не приходило в голову
Какая теперь разница..?
Нет голоса
Нет слёз
Нет рук, чтобы закрыть лицо
Нет ног, чтобы упасть на колени
Всё, что от меня осталось, это комок жгучей боли и стыда. И так продолжается вечно потому, что понятия времени уже нет..!
Физическая боль имеет пределы. Если она слишком сильна, мозг отключает рецепторы нервной системы, передающие сигнал боли, и человек теряет сознание.
Душевная боль пределов не имеет. Священные книги всех религий утверждают: боль души, освобожденная от тела, не защищённая телом, безгранична
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Нога» — 2 454 шт.
