Цитаты в теме «нога», стр. 35
Я пишу тебе письмо это,
Потому что я продрог жутко.
Привези к моим ногам лето,
Или я сейчас умру. Шутка!
Я бываю иногда резким
И не прячу кулаки в брюки,
Просто мне поговорить не с кем,
Просто не к кому нырнуть в руки.
Просто помню до сих пор сказку,
Что была на берегах Дона.
Я во сне тебе дарю ласку,
Просыпаюсь — и уже дома.
Хороши у нас с тобой судьбы
Да не вписаны в один график,
А вокруг теперь одни судьи,
Пусть читают приговор на фиг!
Ты сама впустила их в домик,
Ты сама им раздала вилки.
Я приветлив с ними Вот комик!
А внутри меня дрожат жилки.
По утрам в груди хрустит барий
Или это, чёрт возьми, иней
Но кругом полным-полно тварей,
Им теплее, если я синий.
Вот они тебе и шлют сводки
С честным словом на листе каждом,
Будто я всю жизнь тону в водке
Или граблю по ночам граждан.
Мне осталось сосчитать сдачу
И поверить в то, что я вечен.
Я сегодня в первый раз плачу
Охренеть! Я думал, мне нечем.
«На цыпочках, неслышно, чуть дыша,
Вуалью серой закрывая просинь,
Листвою золотистою шурша,
В плаще дождя вошла в мой город осень.
И как художник любит свой мольберт,
Дождливый балахон по улицам таская,
Дома окрасила в любимый мокрый цвет,
Другие краски дождиком смывая.
Листвы причудливый срывая сарафан,
Себе под ноги стелет бука — осень,
Деревья ёжась прячутся в туман,
Стыдливо ветви одеяние просят.
Шагает осень тихо, чуть дыша,
Грибки зонтов прохожих поливая.
На цыпочках, печально, не спеша,
Вуалью серой город покрывая.»
Ты почва благодатная
Несбыточных амбиций,
Огни большого города,
Обетованный рай,
Там пригоршнями золото —
Нагнись и собирай.
Огни большого города,
Огни большого города,
Мерещатся провинции
В честолюбивых снах,
Ах золотые горы там,
Ах золотые горы там,
И реки там молочные
В кисельных берегах.
Миллионеры с принцами
На перекрестке каждом,
Хотят отдать провинции —
Кто титул, кто бумажник,
И вдовы волоокие за ваш потенциал,
Готовы бросить в ноги
Вам семейный капитал.
Ах до чего же много вас —
Друзей-провинциалов,
В огнях большого города,
Как мотыльков сгорало. Манят к себе,
Как Млечный путь вас эти огоньки
Чтоб хоть ладошкой
Зачерпнуть из сказочной реки.
Сколько раз изменял тебе мысленно,
Имя горькое сплёвывал под ноги...
А в ответ как пощёчина - истина:
Мне безумно глаза твои дороги.
Сколько раз проклинал это светлое,
Что кромсало мне сердце без жалости,
Ну скажи мне, моё безответное
Навсегда, или только до старости?
Сколько раз звёзды падали с полночи,
Разлетаясь как черти от ладана,
И ни разу (какие же сволочи!)
Не исполнили то, что загадано.
Смотрит в шторы мои полнолуние,
Лезет в форточку небо бездонное...
Хочешь, дам тебе жизнь на раздумие,
За отсроченное непреклонное?
Не молчи - тишина как проклятие,
Дай послушать хотя бы дыхание...
Мне любовь всё равно, что распятие,
Только вместо гвоздей - ожидание.
Только вместо бессмертия - забвение,
Жизнь как книга почти что пролистана...
Главпочтамт ТЧК извинение:
"Я вчера изменил тебе мысленно".
Кому моря, кому-то твердый берег,
Кому снега, кому-то высота.
Но все, что нужно мне, — свет в твоем окне
И твоя любовь в сердце.
День. Привет. Ну вот и снова вместе.
Ну как там жизнь, на том краю земли?
Там тоже верят, ждут, ищут свой маршрут,
Сердцу свой приют
Не может быть, что все проходит без следа
И ничего не повторить
Не может быть, что зря срывается звезда,
Не может быть, не может быть
Не может быть, что мы являемся сюда
Поговорить, поговорить
Не может быть, что не сбывается мечта,
Не может быть, не может быть
Тому, кому неведомы дороги,
Тому судьба и крыльев не дает.
Того любовь не ждет,
Только горизонт, если повезет, если
Взмах крылом и небо под ногами,
Край, куда не ходят поезда,
И где горит звезда, верная звезда,
И жива мечта.
Есть слово, которое я не терплю,
Скажу, это слово — жена.
И рифму к нему
Так не трудно найти:
Жена эта та, кто должна.
Должна слушать мужа жена, убирать,
Готовить еду и стирать,
На грубость улыбкой должна отвечать,
Обиды должна забывать.
Возьму, я, к примеру, английский язык.
Там слово жена — это кайф.
И что же я в рифму смогу подобрать?
Ну, драйв, может, кайф или лайф.
И в прошлом своем, как и многие вы,
Побыть я успела женой.
Но больше не буду кому-то должна,
Ведь в ЗАГС я теперь— ни ногой!
Это ты С закрытыми глазами, под дождём. Ты никогда не думала, что будешь делать нечто подобное. Ты никогда не видела себя не знаю, как это описать одной из тех, кто любуется луной или часами сидит, уставившись на волны или рассвет, или ну ты понимаешь о каких людях я говорю. А может и нет. Всё равно, тебе нравится стоять вот так, борясь с холодом, чувствуя, как вода просачивается сквозь рубашку и впитывается в кожу. Чувствовать землю, размякшую под твоими ногами и запах и звук капель, бьющих по листьям. То, о чём говориться в книгах, которых ты не читала. Это ты. Кто бы мог подумать? Ты
Пишут, что священник Сюнгаку говорил такие слова: «Уже тем, что человек отказывается отступить, он приобретает силу двух человек». Это интересно. Если ты не выполнил какое-то дело сразу, не сходя с места, оно так и останется незавершенным до конца твоей жизни. Если силы одного человека недостаточно для того, чтобы выполнить дело, он выполняет его, удвоив свои усилия. Если он отложит его на потом, он всю жизнь будет относиться к своим обязанностям спустя рукава.
«Быстро топни ногой и пройди сквозь железную стену», — это еще одна интересная фраза. Устремленность человека к своей цели проявляется как раз в этом. В связи с этим Хидэёси можно считать единственным человеком со времен возникновения Японии, который крепко ухватился за шанс, выпадающий раз в жизни.
Такаги Акифуса восстал против клана Рюдзодзи, обратился к Маэда Иё-но-ками
Иэсада, и тот принял его под свое покровительство. Акифуса был воином, обладавшим непревзойденной доблестью, а также отличным и ловким фехтовальщиком. Его слуги, Ингадзаэмон и Фудодзаэмон, были редкими храбрецами, ни в чем ему не уступавшими, и не покидали своего господина ни днем ни ночью. Случилось так, что Иэсада получил послание от господина Таканобу, в котором тот просил его убить Акифусу. В тот момент, когда Акифуса сидел на веранде, а Ингадзаэмон мыл ему ноги, Иэсада налетел на него сзади и снес ему голову. Еще до того, как его голова слетела с плеч, Акифуса выхватил короткий меч и развернулся, нанося удар, но при этом отрубил голову Ингадзаэмону. Две головы вместе упали в таз с водой. Затем все присутствующие увидели, как голова Акифусы поднимается в воздух. Это было действие той магической силы, которой он обладал.
У Икэды Сингэна был один слуга, который затеял ссору с каким-то человеком: повалил его на землю, крепко поколотил, а потом принялся топтать ногами, пока не прибежали его товарищи и не растащили их. Старейшины посовещались по поводу этого происшествия и сказали: «Того человека, которого топтали ногами, следует наказать». Сингэн услышал это и сказал: «Схватка всегда имеет свой логический конец. Человек, который забывает Путь самурая и не использует свой меч, будет покинут богами и буддами. В назидание другим, оба этих человека должны быть распяты». Людей, которые их разнимали, изгнали из провинции.
Я шел туда, где заканчивается город. Я шел по шумным улицам, где разноцветные машины превращаются в черно-белых людей с грустными глазами, а огни магистралей слепят глаза и сводят с ума красавицу ночь. Я шел по пыльным крышам домов, где бродячие коты чуют шальную весну, а пугливые голуби едят из рук, наблюдая круглыми глазами за смешным неловким человеком, принесшим в карманах хлеб. Я шел по паркам, где симметричность цветов выверена до угловатости, но детский смех слышится намного чаще. Я шел туда, где заканчивается город. Туда, где мы с тобой сядем на берегу моря и будем смотреть в медленно алеющий горизонт, никуда не спеша, рассказывая друг другу пустяки и смеясь общим воспоминаниям. Но там, где кончался один город, начинался другой. И снова гудели машины, куда-то спешили поезда, люди торопились жить, сбивая ногами случайную росу, а кто-то снова хотел нас Мы прощались коротким рукопожатием, мы разбегались по делам, бесконечно отражаясь в вырастающих на глазах витринах, мы говорили о самом важном, но взлетал самолет и звук наших голосов таял А потом выпал снег. Словно бы из ниоткуда. Словно бы чудо. Просто однажды утром мы проснулись, вышли из дома, а города больше не было. Была степь, звездное небо под ногами, был свет и была тишина. И тогда я посмотрел наверх, пристально вглядываясь в синеву, и понял, где же заканчивается город.
Я видел пластилиновых людей. Они такие же, как обычные люди, у них две руки, две ноги, одна голова, они плачут и смеются, любят и теряют и пишут длинные красивые письма, только они из пластилина. И там, где у обычного человека кровь, кожа, кости, плоть — у них цветная гибкая масса. Это странные и смешные люди. Они думают что слово — это нож, и послушно меняют форму под чужими словами. Они читают книги, смотрят фильмы, мечтают и каждое утро возле зеркала лепят себе новое лицо, лицо понравившегося образа. Они не знают разницы между да и нет, они ходят и собирают мякоть разных идей, вплетая ее в себя. Но не пытаясь разобраться в смысле и сути, это слишком плотные для них субстанции, и мне нравится наблюдать, как бьются в них сошедшими с ума птицами противоречащие друг другу мысли. И речь у них такая же пластилиновая. Иногда я говорю с ними, наблюдая как меняется ее течение, как важным становится то, что секунду назад считалось смешным. А если в эту речь бросить камень обычного человеческого слова, она может изменится до противоположной. Иногда я бросаю эти камни. Я смотрю на этих людей издали, синих, зеленых, красных, оранжевых, фиолетовых, но не рискую подходить близко. Потому что я — обычный человек, у меня слишком теплые руки, пластилин в них тает.
ОТ ИМЕНИ ПАВШИХ
(На вечере поэтов, погибших на войне)
Сегодня на трибуне мы — поэты,
Которые убиты на войне,
Обнявшие со стоном землю где-то
В свей ли, в зарубежной стороне.
Читают нас друзья-однополчане,
Сединами они убелены.
Но перед залом, замершим в молчанье,
Мы — парни, не пришедшие с войны.
Слепят «юпитеры», а нам неловко —
Мы в мокрой глине с головы до ног.
В окопной глине каска и винтовка,
В проклятой глине тощий вещмешок.
Простите, что ворвалось с нами пламя,
Что еле-еле видно нас в дыму,
И не считайте, будто перед нами
Вы вроде виноваты, — ни к чему.
Ах, ратный труд — опасная работа,
Не всех ведет счастливая звезда.
Всегда с войны домой приходит кто-то,
А кто-то не приходит никогда.
Вас только краем опалило пламя,
То пламя, что не пощадило нас.
Но если б поменялись мы местами,
То в этот вечер, в этот самый час,
Бледнея, с горлом, судорогой сжатым,
Губами, что вдруг сделались сухи,
Мы, чудом уцелевшие солдаты,
Читали б ваши юные стихи.
– Жил-был каменотес, который устал дробить гору под палящими лучами солнца. «Мне надоела такая жизнь. Тесать и тесать камень, пока не свалишься с ног да еще это солнце, все время солнце! Ах, как бы я хотел быть на его месте! Я жил бы высоко в небе, я был бы всемогущим, горячим, заливал бы весь мир своими лучами», – сказал себе каменотес. И случилось чудо: его мольба была услышана, и каменотес тут же превратился в солнце. Он был счастлив оттого, что его желание исполнилось. Но, радостно посылая всюду свои лучи, он заметил, что облака преграждают им дорогу. «На что мне быть солнцем, если простые облака могут не пропустить мои лучи! – воскликнул он. – Если облака сильнее солнца, я лучше буду облаком». И он стал облаком. Он обогнул весь мир, летел, проливал дождь, но вдруг поднялся ветер и развеял его. «Ах, ветер может разогнать облака, значит, он сильнее, я хочу быть ветром», – решил каменотес.
— И тогда он стал ветром?
– Да, и он веял надо всем миром. Он устраивал бури, шквалы и тайфуны. Но вдруг он заметил, что путь ему преграждает стена. Очень высокая и очень прочная. Это была гора. «Зачем мне быть ветром, если простая гора может меня остановить? Она сильнее всех! » – сказал наш герой.
– И тогда он превратился в гору!
– Точно. И тут он почувствовал, что что-то стучит по его боку. Что-то, что сильнее его, что дробит его изнутри. Это был маленький каменотес!
Но больше всего веселило меня, бллин, то усердие, с которым они, грызя ногти на пальцах ног, пытаются докопаться до причины того, почему я такой плохой. Почему люди хорошие, они дознаться не пытаются, а тут такое рвение! Хорошие люди те, которым это нравится, причем я никоим образом не лишаю их этого удовольствия, и точно так же насчет плохих. У тех своя компания, у этих своя. Более того, когда человек плохой, это просто свойство его натуры, его личности – моей, твоей, его, каждого в своем odinotshestve, – а натуру эту сотворил Бог, или Gog, или кто угодно в великом акте радостного творения. Неличность не может смириться с тем, что у кого-то эта самая личность плохая, в том смысле, что правительство, судьи и школы не могут позволить нам быть плохими, потому что они не могут позволить нам быть личностями. Да и не вся ли наша современная история, бллин, это история борьбы маленьких храбрых личностей против огромной машины? Я это серьезно, бллин, совершенно серьезно. Но то, что я делаю, я делаю потому, что мне нравится это делать.
Нам надо стоять на своих собственных ногах и глядеть прямо в лицо миру – со всем, что в нем есть хорошего и дурного, прекрасного и уродливого; видеть мир таким, как он есть, и не бояться его. Завоевывать мир разумом, а не рабской покорностью перед теми страхами, которые он порождает. Мы же должны стоять прямо и глядеть открыто в лицо миру. Мы должны взять от мира все, что он может дать; и если это окажется меньше того, что нам хотелось бы, то в конце концов на нашу долю достанется все же больше, чем удалось взять от мира на протяжении всех минувших веков другим людям. Хорошему миру нужны знание, добросердечие и мужество; ему не нужны скорбное сожаление о прошлом или рабская скованность свободного разума словесами, пущенными в обиход в давно прошедшие времена невежественными людьми. Хорошему миру нужны бесстрашный взгляд и свободный разум. Ему нужна надежда на будущее, а не бесконечные оглядки на прошлое, которое уже умерло и, мы уверены, будет далеко превзойдено тем будущим, которое может быть создано нашим разумом.
— С кем-нибудь разговаривать, я же человек, я же тоже так не могу! А с кем я могу разговаривать? С папой – он плакать начинает, ну, то есть, нет, вообще – что с папой? С папой нечего. А с кем? Алик приходит в десять часов с работы и бухается прямо в ботинках на диван, я ему один раз что-то такое, так он говорит: дай мне умереть спокойно, как будто я, понимаешь, его его не знаю, что. А я человек, ты понимаешь, ну мне надо же разговаривать с кем-то! Так я выходила на Лубянке на Пушечную туда, а там «Детский мир», и тут я думаю – да пошли вы все нафиг! Пошла и там, знаешь на первом этаже, где карусель такая стоит, купила себе зайца плюшевого. Ты знаешь, такого с длинными ногами, как потертого? Такого, знаешь, да? Шестьсот рублей, ты прикинь, но я в конце концов могу же? Я себе джинсы последний раз купила девять месяцев назад, ну могу я шестьсот рублей потратить? Короче, я его засунула в пакет и пронесла к себе, и знаешь, Алик ляжет, а я запрусь в ванной, сажаю его на доску и ну все ему рассказываю, понимаешь, всю душу, вот пока ни капельки не останется Так в первый вечер до шести утра. Уже я и ревела, и таблетки пила, и что только не делала И так ну не было вечера, чтобы я минуточку хоть не нашла. А прятала там в шкафу в пакет, ну, знаешь, где трубы, у нас пакет висит, в нем лежит клизма, так туда же никто не заглядывает, и я его там держала. А вчера у папы снова было это самое, так я его отпоила, уложила и пошла, значит, к зайцу, и как начала ему рассказывать – ну не могу остановиться, говорю-говорю, говорю-говорю, и так, знаешь, тряхнула его и говорю: «Ну что ты молчишь?» И тут он на меня смотрит и говорит: «Послушай, ты когда-нибудь думала поинтересоваться вообще, как у меня дела?»
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Нога» — 2 454 шт.
