Цитаты в теме «обед», стр. 20
Не кричу «Будь моим!» — онемели от
холода губы.
(Я давно осознала — слова ничего не
решат).
Я согреться мечтала давно —
автостопом до Кубы,
А теперь согревает меня твой
поношенный шарф.
Не вцепляюсь в рукав. Разучилась
просить — «оставайся».
Я умею приказывать. Только тебе —
не хочу.
Это после тебя я увенчана венским
вальсом?
Он звучит в голове. Мне пора
показаться врачу?
Не рыдаю, не плачу, не хнычу. Все
как-то стихами
Алым парусом топится печь на моем
корабле.
Лучше дряхлый трамвай, чем до
блеска начищенный Хаммер,
Лучше просто улыбка, чем тысяча
легких рублей.
Он пытался купить. (Обещал мне
просторы Америк,
и Австралий, и Африк, и что только
не обещал) —
Почему мне приятнее моря
заснеженный берег,
где с тобой — до упаду — о диких
сердечных вещах?
Почему с ним была —
оскорбительной и аскорбинной?
А с тобой позапрошлым останется
только гореть?
Если честно, отдам ресторанный
обед с нелюбимым
За дешевую красную пачку твоих
сигарет
Настоящее счастье гнездится в простом:
В том, как он каждый вечер приходит с работы,
Как она наполняет уютом их дом,
И как вместе они каждый вечер субботы.
Как она беспокоится, ел ли в обед,
Как ему интересно, о чем она пишет,
Как она разрешает не выключить свет,
И как он соглашается сделать потише.
Как они строят планы на день и на год,
Как они иногда не мешают друг другу,
Как все в общем и целом неспешно идет
По однажды легко заведенному кругу.
Что же в этом чудесного? Это же быт!
Здесь кастрюли гремят и скрипят половицы.
Да, но именно здесь и возможно — любить
И друг друга читать — до последней страницы.
Бить посуду за обедом,
Ревновать жену к соседу,
Приползать под утро в стельку,
Расходиться на недельку,
Изводить свекровь и тёщу
Раскладушками и тощим
Мякишем давиться хлебным,
И отталкивать коленом
За долбавшую собаку,
Но тащиться вброд по парку,
Там выветривать обиду,
По утру совсем разбитым
Просыпаться, звать обратно,
Поддаваться на попятный –
Чтобы всё начать сначала,
Чтобы обнимать ночами,
Чтобы улыбаться глядя,
Как Она рубашки гладит
– Этого желаешь?! Сам уж
Выбирай – закон таков.
Не ходите девки замуж,
Пожалейте мужиков!
Ты знаешь, у нас всё как в песнях для дур:
Улыбки, букеты и невский проспект.
Давай просто выйдем. На перекур.
Давай просто дёрнем. На красный свет.
Давай притворимся, что мы — это мы,
Всего лишь подростки под рампою лет.
Давай у самих себя прошлых взаймы
Возьмём на мгновенье короткое «нет».
«Нет» скучной работе, «нет» мудрым поступкам,
Дресс-коду, машине Давай на метро
Кататься под городом. Сбагривать суткам
Все эти «нельзя», «недоступно» и «но».
Давай скажем «да» старым стоптанным кедам,
ДК Юбилейному, белым ночам,
На Ваське в МакДаке — грошовым обедам,
Открытым коленям и голым плечам,
Коктейлям за сорок рублей и не глядя
Возьмём и махнём в золотые года.
Давай у самих себя прошлых хоть на день
Бесстыдно утащим короткое «да».
В прессе пишут часто очень:
Сало есть нельзя и плюшки.
Если быть здоровым хочешь-
Больше свёклы и петрушки!
Пишут это повсеместно,
И выходит как не грустно:
То, что вкусно — не полезно,
А полезно — что не вкусно!
Я здоровой быть мечтала,
Стала жить по тем советам,
Одуванчики жевала
Вместо мяса и омлетов.
Утром свёклу грызла честно,
На обед была капуста
Все что вкусно — не полезно,
А полезно — что не вкусно!
И чего же я добилась?!
Стала злою, как мегера,
От компании отбилась,
Потеряла кавалера.
А во всём виновна пресса,
Чтоб всем им было пусто:
«Всё что вкусно — не полезно,
Что полезно — то не вкусно »
Мне всё это надоело,
Снова плюшки ем и сало,
От тортов похорошела,
От лапши весёлой стала.
После пищи очень пресной
Я сдержать не в силах чувства:
Знайте, люди, что полезно
Только то, что очень вкусно!
Перед тем, как поехать отдыхать с семьёй и дружной компанией в деревню, отец купил сыну пневматическое ружьё.
После обеда сын попросил отца прогуляться с ним по лесу, однако тот отказался:
— Сын, я тебе ружьё купил? Что ещё надо? Играй сам, я хочу отдохнуть с друзьями.
Сын, опустив голову, побрёл искать цели для стрельбы, а кто-то из друзей сказал:
— Мы, чтобы самим не заниматься с ребёнком, покупаем ему компьютер, ружьё, велосипед или другие игрушки. Считаем, что на этом наша родительская задача выполнена. Говорим, что они для ребёнка, а они, на самом деле, для нас. Ведь часто мы это делаем для того, чтобы ребёнок от нас отстал, занявшись своими игрушками.
А давай не будем играть в игру,
Будто я без твоей похвалы умру,
Будто в мире есть лишь пряник да плеть,
Будто можно вообще от любви умереть,
Будто кто-то прав, ну, а кто-то нет,
Будто кто-то обязан варить обед,
Приходить домой не позже восьми
И бояться громко хлопать дверьми.
Слушай, кажется, это плохая игра —
Слишком много про горечь, много про страх,
Погаси-ка свет и ложись в кровать.
А давай вообще не будем играть.
Выходи, выходи просто так во двор,
Соберем ветвей и зажжем костер
И пойдем кругосветной тропой туда,
Где в прямую сходятся провода.
Наступает — слышишь? — уже весна,
Будет можно петь и гулять допоздна,
На высокую крышу вместе залезть
Хорошо, что мы друг у друга есть.
Помнишь, мы сидели там, у огня,
И вдыхали вкусный запах еловых веток?
Ты рассказывал мне легенды не наших предков.
Это было самое первое наше лето.
Опьяненный, ты пьянил меня и пленял.
Помнишь, мы стояли там — на ветру?
Забивали из мореного дуба трубку.
Мы хотели узнать все значения кельтских руно,
Мы хотели полмира объехать, ловя попутки.
Мы теперь живем в мире радостей взрослых и бед,
Мы готовим обеды и учимся жить до получки
Помнишь первое наше лето, что было лучшим?
Свет мой, нам научиться бы не взрослеть.
— Это твоя мама приготовила! Знаешь как я догадался Все мамы готовят так, что пальчики оближешь! А ты не будешь?
— А они не обидятся?
— Они? Кто они?
— Ну они
— Они – это кто?
— Они
— Да кто они та? Кто тут кроме нас?
— Ну, мы же расположились на могилах, не хорошо это
— А они, секунду Петр 1903 год, этот бедняга лежит здесь уже 100 лет, от него уже даже воспоминаний не осталась ну если вы настаиваете, я приглашу его на обед. Привет Петр, я Адитья Сетхи, а это Лаки Неги, приятно познакомиться! Мы хотим пригласить вас отобедать с нами, уверяю, вам понравится. Если бы у вас были пальцы, вы бы их откусили, до того все вкусно, это ведь мама Лаки приготовила. Курица и картошка, хлеб и лепешки, ты воскреснешь из мертвых, отведав немножко!
И покуда я боролся, люди вокруг меня с жаром говорили о свободе, и чем больше защищали они это единственное в своём роде право, тем глубже увязали в рабстве — одни были рабами родителей, другие — супружеского союза, при заключении коего обещали оставаться вместе «до гробовой доски», рабами режима и строя, рабами званых обедов с теми, кого не желаешь видеть. Рабами роскоши, и видимости роскоши, и видимости видимости роскоши. Рабами жизни, которую не сами себе выбрали, но которой вынуждены были жить, ибо кто-то долго убеждал и, наконец, убедил их, что так будет для них лучше. И вот так тянутся для них дни и ночи, неотличимые друг от друга, и слово «приключение» можно лишь прочесть в книжке или услышать с экрана неизменно включённого телевизора, а когда оно возникает перед ними в нежданно распахнувшейся двери, говорят: «Неинтересно. Не хочу». Да откуда ж им знать, хотят они или нет, если даже ни разу не попробовали?! Но что толку вопрошать — на самом деле они страшатся любых перемен, способных встряхнуть привычный уклад.
Знаки, прогоняющие смерть.
Попросить лучшую подругу прочитать вслух самые интересные выдержки из журнала-моду, сплетни. Предложить ей сесть поближе и потрогать ее необъятный живот. А когда она соберется домой, глубоко вздохнуть и признаться, что ты ее любишь. Потому что это правда. А когда она наклонится и прошепчет тебе то же в ответ, крепко ее обнять, потому что при обычных обстоятельствах вы бы никогда не сказали друг другу этих слов.
Когда братишка вернется из школы, попросить его посидеть с тобой и подробно рассказать, как прошел день: пусть опишет каждый урок, каждый разговор, даже то, что ел на обед, пока ему не надоест и он не попросится поиграть в парке с друзьями в футбол.
Попросить маму снять туфли и помассировать ей ступни, потому что на новой работе в книжном магазине ей приходится целый день проводить на ногах и быть вежливой с покупателями. Рассмеяться, когда она подарит твоему папе книгу, потому что у нее на них скидка и она может позволить себе быть щедрой.
Видеть, как папа целует ее в щеку. Как они улыбаются. И знать: что бы ни случилось, они навсегда останутся твоими родителями.
Когда на лужайке растянутся длинные тени, слушать, как соседка подрезает розы, мурлыча себе под нос какой-то старый мотивчик. А ты лежишь со своим парнем под одеялом. Признаться, гордишься им, потому что он посадил все эти цветы и кусты, так что его мама теперь с удовольствием возится в саду.
Любоваться луной. Она висит совсем низко и окружена розовым ореолом. Твой парень рассказывает, что это оптический обман: луна кажется большой из-за угла, под которым она повернута к земле.
Сравнить себя с луной.
А ночью, когда тебя отнесут наверх и окончится еще один день, не отпустить своего парня спать на раскладушке. Признаться, что тебе хочется, чтобы он тебя обнял, и не бояться, что ему этого не хочется, потому что если уж он обещал, значит, правда тебя любит, а остальное неважно. Обхватить его ноги своими. Слушать его тихое дыхание во сне.
Услышать звук, похожий на хлопанье крыльев коршуна, на свист медленно вращающихся лопастей ветряной мельницы, произнести: «Не сейчас. Не сейчас».
Дышать. Просто дышать. Это так легко. Вдох. Выдох.
Осень остается на весь октябрь, а в редкие годы — до ноября. Над головой изо дня в день видна ясная, строгая синева небес, по которой (всегда с запада на восток) плывут спокойные белые корабли облаков с серыми килями. Днем поднимается неуемный ветер, он подгоняет вас, когда вы шагаете по дороге и под ногами хрустят невообразимо пестрые холмики опавших листьев. От этого ветра возникает ноющая боль, но не в костях, а где-то гораздо глубже. Возможно, он затрагивает в человеческой душе что-то древнее, некую струнку памяти о кочевьях и переселениях, и та твердит: в путь — или погибнешь в путь — или погибнешь Ветер бьется в дерево и стекло непроницаемых стен вашего дома, передавая по стрехам свое бесплотное волнение, так что рано или поздно приходится оставить дела и выйти посмотреть. А после обеда, ближе к вечеру, можно выйти на крыльцо или спуститься во двор и смотреть, как через пастбище Гриффена вверх на Школьный холм мчатся тени от облаков — свет, тьма, свет, тьма, словно боги открывают и закрывают ставни. Можно увидеть, как золотарник, самое живучее, вредное и прекрасное растение ново английской флоры, клонится под ветром подобно большому, погруженному в молчание, молитвенному собранию. И, если нет ни машин, ни самолетов, если по лесам к западу от города не бродит какой-нибудь дядюшка Джо, который бабахает из ружья, стоит завопить фазану, если тишину нарушает лишь медленное биение вашего собственного сердца, вы можете услышать и другой звук — голос жизни, движущейся к финалу очередного витка и ожидающей первого снега, чтобы завершить ритуал.
— А вам тоже знакомы эти «глупые страхи», которые приходят неизвестно откуда? — удивился я.
— Представь себе, ещё как знакомы! Мне даже доподлинно известно, откуда они приходят Сейчас-то я уже почти забыл это малоприятное чувство, а поначалу мне было страшно. И ещё как страшно! Всё время, без перерыва на обед. Я долго балансировал на краю: с одной стороны от меня были все чудеса Вселенной, а с другой С другой стороны был я сам и всё, что я старался любить — тогда мне казалось, что это поможет заполнить пугающую пустоту в моём сердце. А на границе между тем и другим была полоса страха. Там-то я и болтался. Слишком долго, на мой вкус! Я мучительно искал выход, любую дорогу, лишь бы она увела меня в сторону от этой ужасной пограничной зоны Мне пришлось научиться ненавидеть себя самого и всё, что меня окружало, потому что ненависть оказалась сильнее страха Вот тебе и разгадка, откуда взялся «великий злодей» Лойсо Пондохва. Самые злые колдуны как раз и получаются из самых перепуганных мальчиков! Тебе знакомо то, о чём я говорю, Макс?
Но вот в большинстве-то случаев почему люди женятся? Возьмем женщину. Стыдно оставаться в девушках, особенно когда подруги уже повыходили замуж. Тяжело быть лишним ртом в семье. Желание быть хозяйкой, главною в доме, дамой, самостоятельной К тому же потребность, прямо физическая потребность материнства, и чтобы начать вить свое гнездо. А у мужчины другие мотивы. Во-первых, усталость от холостой жизни, от беспорядка в комнатах, от трактирных обедов, от грязи, окурков, разорванного и разрозненного белья, от долгов, от бесцеремонных товарищей, и прочее и прочее. Во-вторых, чувствуешь, что семьей жить выгоднее, здоровее и экономнее. В-третьих, думаешь: вот пойдут детишки, — я-то умру, а часть меня все-таки останется на свете нечто вроде иллюзии бессмертия. В-четвёртых, соблазн невинности, как в моём случае. Кроме того, бывают иногда и мысли о приданом. А где же любовь-то? Любовь бескорыстная, самоотверженная, не ждущая награды? Та, про которую сказано — «сильна, как смерть»? Понимаешь, такая любовь, для которой совершить любой подвиг, отдать жизнь, пойти на мучение — вовсе не труд, а одна радость. Постой, постой, Вера, ты мне сейчас опять хочешь про твоего Васю? Право же, я его люблю. Он хороший парень. Почем знать, может быть, будущее и покажет его любовь в свете большой красоты. Но ты пойми, о какой любви я говорю. Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире! Никакие жизненные удобства, расчеты и компромиссы не должны её касаться.
А первым репортажем, который окрестили «гонзо», стал знаменитый скандальный отчет о скачках в Луисвилле в 70-м — «Дерби в Кентукки Упадочно и Порочно», где он больше писал о так называемом «белом отребье», местных маргиналах, нежели о лошадях. Он даже не упомянул победителя. Беспробудно пьянствуя и отрываясь по полной химической программе, Хантер умудрялся записывать — время от времени — обрывки своих мыслей на салфетках, обертках, счетах, а когда подошел срок сдачи статьи, то он с ужасом понял, что мятые салфетки — это единственное, что он может послать издателю: «Ну да, все начиналось тогда как по заказу — мы обедали в Эспене с писателем Джимом Солтером. Такой типичный долгий европейский обед, вина хоть залейся, и тут Солтер сказал что-то вроде: «О, скоро начнется Дерби. Ты собираешься туда поехать?». И я подумал: «Да чтоб мне провалиться, хорошая ведь идея, черт возьми». Тогда я работал с Уорреном Хинклем в журнале «Скэнлон». Позвонил ему в четыре утра и заявил: «У меня замечательная идея, мы должны ехать на дерби. Это грандиозный спектакль, который когда-либо проводился в этой стране:». И Хинкль сразу протащился:». С чувством юмора у редактора тоже было все в порядке — статья появилась в печати.
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Обед» — 422 шт.
