Цитаты

Цитаты в теме «положение», стр. 10

Покойный Накано Кадзума говорил, что первоначальная цель чайной церемонии — это очищение пяти чувств. Для глаз предназначались висящий свиток и икэбана. Для носа — курительные палочки. Для ушей — звук кипящей волы. Для рта — вкус чая. А для ладоней и ступней — правильность формы. Когда таким образом очищаются
пять чувств, очищается и разум. Чайная церемония очистит разум, когда он застоялся. Я ни разу не отступил от соблюдения чайной церемонии, и дело тут не в том, что соблюдение ее — признак изысканности вкусов. Еще следует добавить, что чайные приборы должны соответствовать общественному положению человека.
В строках: «Под глубоким снегом в последней деревне / В прошлую ночь зацвели многочисленные ветки сливы» избыточное сочетание «многочисленные ветки» было изменено на «одинокая ветка». Говорят, что в образе «одинокая ветка» содержится подлинное спокойствие.
Обыкновенно думают, что вор, убийца, шпион, проститутка, признавая свою профессию дурною, должны стыдиться её. Происходит же совершенно обратное. Люди, судьбою и своими грехами-ошибками поставленные в известное положение, как бы оно ни было неправильно, составляют себе такой взгляд на жизнь вообще, при котором их положение представляется им хорошим и уважительным. Для поддержания же такого взгляда люди инстинктивно держатся того круга людей, в котором признаётся составленное ими о жизни и о своём в ней месте понятие. Нас это удивляет, когда дело касается воров, хвастающихся своею ловкостью, проституток — своим развратом, убийц — своей жестокостью. Но удивляет это нас только потому, что кружок-атмосфера этих людей ограничена и, главное, что мы находимся вне её. Но разве не то же явление происходит среди богачей, хвастающихся своим богатством, то есть грабительством, военноначальников, хвастающихся своими победами, то есть убийством, властителей, хвастающихся своим могуществом, то есть насильничеством? Мы не видим в этих людях извращения понятия о жизни, о добре и зле для оправдания своего положения только потому, что круг людей с такими извращенными понятиями больше и мы сами принадлежим к нему.
Некий человек провел несколько лет на службе в Осаке и затем вернулся домой. Когда он появился, все испытали неловкость, и этот человек оказался в нелепом положении, потому что говорил на диалекте, который используется в округе Камигата. Отсюда следует, что, когда человек проводит долгое время в Эдо или в округе Камигата, ему лучше использовать свой родной диалект даже чаще, чем обычно.
[Когда речь идет о более далеких областях], естественно, что на человека влияют различные факторы. Но пошло и глупо смотреть свысока на то, что принято в твоей местности, задирать нос или хотя бы в небольшой степени поддаваться влиянию традиций и обычаев других мест и допускать мысль о том, чтобы отказаться от своих. В том, что обычаи твоей родины просты и незамысловаты, заключается их великая ценность. Подражать другим — это просто притворство.
Некий человек сказал священнику Сюнгаку: «У секты Сутры Лотоса дурная слава, потому что она вызывает у людей страх».
Сюнгаку ответил: «Именно из-за того, что она внушает страх, эта секта и является сектой Сутры Лотоса. Если бы у нее была другая слава, то это была бы совсем другая секта». Это здравая мысль.
Накано Кадзума Тосияки говорил следующее:
«Существуют люди, которые считают, что использовать для чайной церемонии старую утварь — это проявление дурного тона, и что лучше воспользоваться новой, чистой утварью. Но есть и такие люди, которые склонны использовать старую посуду, поскольку она выглядит скромнее. И те и другие ошибаются. Старой утварью пользуются не только люди простые, но и высшие сословия из-за того, что такая посуда особенно ценится.
То же можно сказать и о слугах. Человек из простого народа поднимается из низов и переходит в более высокое сословие именно потому, что представляет собой ценность. Совершенно ошибочно считать, что человек безродный не может выполнить ту же работу, что и человек, чья родословная насчитывает не одно поколение предков, или что человеку, который до этого был лишь простым солдатом, непозволительно быть предводителем. Если человек поднялся из низов, то уважать его и дорожить им следует даже больше, чем человеком, который занимает высокое положение от рождения».
Дохаку жил в Куроцутибару. Его сына звали Горобэй. Однажды, когда Горобэй нес мешок с рисом, он увидел, что навстречу ему идет ронин господина Кумасиро Сакё по имени Ивамура Кюнай. Раньше из-за какого-то случая между ними возникла ссора, и теперь Горобэй ударил Кюная мешком с рисом, начал с ним драться, побил и столкнул в канаву, после чего вернулся домой. Кюнай бросил ему вдогонку какую-то угрозу и вернулся домой, где рассказал о случившемся своему старшему брату Гэнэмону. Затем они вдвоем отправились к Горобэю, намереваясь ему отомстить.
Когда они пришли туда, дверь была слегка приоткрыта, а за ней притаился Горобэй с обнаженным мечом. Не подозревая об этом, Гэнэмон вошел, и Горобэй ударил его, нанося удар сбоку. Получив глубокую рану, Гэнэмон использовал свой меч в качестве посоха и, хромая, выскочил на улицу. Затем Кюнай бросился в дом и ударил зятя Дохаку, Кацуэмона, который сидел возле жаровни. Его меч скользнул по крючку, на котором подвешивают чайник, и он отсек Кацуэмону половину лица. Дохаку вместе с женой удалось вырвать меч из рук Кюная.
Кюнай принес извинения и сказал: «Я уже добился того, чего хотел. Пожалуйста, отдайте мне мой меч, и я сопровожу своего брата домой». Но когда Дохаку вернул ему меч, Кюнай ударил его в спину и наполовину разрубил ему шею. Затем он снова скрестил мечи с Горобэем; они оба выбежали на улицу и дрались на равных, пока Кюнай не отсек Горобэю руку.
Тогда Кюнай, который также получил много ран, взвалил на плечи своего старшего брата Гэнэмона и вернулся домой. Однако Гэнэмон по дороге умер.
Горобэй получил многочисленные ранения. Хотя ему удалось остановить кровотечение, он умер из-за того, что выпил воды.
У жены Дохаку было отсечено несколько пальцев. У Дохаку оказалась разрублена шейная кость, и, поскольку незадетым было лишь горло, его голова свисала на грудь. Придерживая голову руками в вертикальном положении, Дохаку отправился к лекарю.
Лекарь проводил лечение следующим образом. Во-первых, он натер челюсть Дохаку смесью сосновой смолы и масла и обвязал ее волокном из рами. Затем он закрепил на его макушке веревку и привязал ее к балке, зашил открытую рану и закопал его тело в рис, чтобы тот не мог двигаться.
Дохаку ни разу не потерял сознание, не менял позу и даже не пил женьшень. Говорят, что лишь на третий день, когда открылось кровотечение, он выпил немного возбуждающего лекарства. В конце концов кости срослись, и он благополучно выздоровел.
Когда Сагару Кюму попросили стать главным слугой, он сказал Набэсиме Хэйдзаэмону: «По какой-то причине господин постоянно являет мне свою благосклонность и теперь предложил занять высокую должность.
Поскольку у меня нет хорошего слуги, мои собственные дела могут оказаться запущенными. Я прошу вас дать мне вашего слугу, Такасэ Дзибусаэмона». Хэйдзаэмон выслушал его и согласился, сказав при этом: «Мне приятно, что ты обратил внимание на моего слугу. Поэтому я сделаю так, как ты просишь».
Но когда он поведал об этом Дзнбусаэмону, последний сказал: «Я дам свой ответ лично господину Кюме». Затем он пришел к Кюме и поговорил с ним. Дзибусаэмон сказал Кюме: «То, что вы обо мне такого высокого мнения и обратились к моему господину с подобной просьбой, — великая честь для меня. Однако слуге не подобает менять хозяев. Поскольку вы занимаете высокое положение, то, если бы я стал вашим слугой, моя жизнь была бы хорошо обеспечена, но эта обеспеченность была бы для меня неприятна.
Поскольку Хэйдзаэмон — человек из низкого сословия и сильно нуждается, мы живем, питаясь жидкой кашей из дешевого риса. Тем не менее она достаточно сладка. Пожалуйста, подумайте об этом еще раз».
На Кюму эти слова произвели огромное впечатление.