Цитаты в теме «приговор», стр. 6 ▷ Socratify.Net

Общественное мнение — это судебная инстанция такого рода, что порядочному человеку не подобает ни слепо верить его приговорам, ни бесповоротно их отвергать.

Мы придумываем, какими должны быть окружающие, но другие люди не такие, и никогда такими не станут, — и мы осуждаем их за это, выносим им обвинительный приговор. Мы стыдимся за человека, если он не такой, каким мы хотели бы его видеть. Когда он не вписывается в придуманный нами образ, он нас смущает, раздражает, выводит из себя.

Приговор для всех земных существ, а, может, их дар таков: нужно жить не задумываясь. Надежда — вот единственная движущая сила, которая позволяет нам идти вперед. Скоро здесь будет снова война и отчаяние, затем мир и надежда, а следом – опять тьма. И в этом вечном круговороте и заключается единственный смысл жизни.

Жизнь трудна, когда ты незнаешь, кто ты есть. Но ещё сложнее, когда ты незнаешь, что ты есть. Моя любовь — это смертельный приговор. Я долгое годы оставалась в тени, искала, где спрятаться, только для того, чтобы узнать, что я принадлежу миру, скрытому от людей. Больше я не прячусь. Я буду жить так, как решу сама!

— Вы против смертного приговора?
— Да, смертный приговор индикатор эволюции общества
— А если бы это затронуло вашу жену?
— Если бы её убили? Чтобы я сделал?
— В своём случае всё усложняется.
— Конечно. Если бы я мог добраться до убийцы, я бы наверняка прикончил его.
— То есть Вы, губернатор, вынесли бы ему смертный приговор?
— Нет, я бы совершил преступление, за которое отправился бы в тюрьму.
— Так почему бы не позволить обществу казнить его?
— Потому что оно должно быть лучше индивидуума.

Когда доходит до изнасилования, то обвинение — это уже почти приговор, прилипает как дерьмо.

— Ты счастлив? Ты можешь назвать себя счастливым человеком?
— Раз ты спрашиваешь серьезно, я отвечу. Я вполне счастлив. Я не жду многого, многого не даю, многого не беру. Радуюсь тому, что происходит. Вот моя правда. Вкратце для твоего женского приговора — я вполне счастлив.

На кого приговор не живет?

Ножки с подходом, ручки с подносом, сердце с покором, голова с поклоном, язык с приговором

Белы руки с подносом, резвы ноги с подходом, голова с поклоном, язык с приговором, каблучки с поворотом

Твой бы приговор, да тебе же во двор

Ошибка врача - приговор бога.

Судью можно сменить, приговор не отменишь.

Я тебя не люблю— «Я не люблю тебя» — сердце убито словом Слоги — всего лишь шесть — а будто сошла лавина. И под тяжелым льдом — наша с тобой основа мертвою тишиной душу мою оглушила.
— «Я не люблю тебя» — стало темно от боли Прежде такой большой — мир умещаю в ладошку. Рана болит и жжёт, если присыпать солью. Только и эта боль — рядом с другой — понарошку.
— «Я не люблю тебя» Нет ничего страшнее Так же, любимый мой, вслух приговор произносят. Твёрдо и равнодушно прошлого не жалея, будто траву сухую, в зиму ненужную косят.
— «Я не люблю тебя» С крыльев, что закрывали, прятали от невзгод, темнея, летели перья Осенью поздней листья (не удержать ветвями), падают так на землю осиротелой потерей
Время, верю, залечит старые наши раны Медленно, но бесследно лед с души моей стает. Слово «люблю» бальзамом омоет рубцы и шрамы Знаю, белые крылья на месте былых отрастают Просьба не отождествлять автора и литературную героиню. Стихи написаны давно.

Я уезжаю, слышишь? Сегодня уезжаю.
Билет я предъявлю тебе, как приговор судьбы.
Я знаю, твердо знаю, сейчас тебя теряю,
Беспомощны глаза твои, полны немой мольбы.

Скажу тебе чуть слышно: «Останови мгновенье,
Найди слова, те самые, в которых сердца стук,
Разрушь привычной жизни рутинное течение»
Быть может, сможем выбраться мы из сетей разлук.

Московские вокзалы, любви последний отблеск.
И горькие слова твои — осколками в судьбу.
Вот взмах руки прощальный — разлук осенних кодекс,
А поезд вновь торопится из осени в пургу.

Дедушка внимательно следил за ним и, казалось, читал все это в карих глазах мальчика, знал названия для всех тех вещей, которые мальчик никак не мог назвать, слова, которые он не мог произнести, потому что не мог говорить языком своего сердца. Затем дедушка кивнул, словно хотел подтвердить эту самую мысль, и внезапно Клайва охватил страх, что дедушка сейчас все испортит, сказав что-нибудь мягкое, успокоительное и бессмысленное. Ну конечно, скажет. Что-нибудь вроде того: «Я все знаю об этом, Клайви, ведь сам когда-то был мальчиком».
Но дедушка не сделал этого, и Клайв понял, что с его стороны было глупо даже опасаться такой возможности. И не просто глупо, а гораздо хуже — вероломно. Потому что это был его дедушка, а дедушка никогда не плел такое же бессмысленное дерьмо, какое часто произносили другие взрослые. Вместо того чтобы говорить мягко и успокаивающе, он произнес с сухой решительностью судьи, выносящего суровый приговор за тяжелое преступление:
— Все это меняется.

Старый шарф

Ты как шарф шерстяной,
Что давно залежался в шкафу
Потерявший свой цвет
И давно уже вышедший с моды

Ты лежишь потому,
Что уже не к лицу
И не скажут завистливо «ой,
Посмотри какой клёвый»

Ты лежишь потому,
Что давно заменён на другой
Не совсем натуральный,
Но яркий, с отличным узором

А ещё, этот новый
Отлично сошёлся с зонтом
И не важно, что он не
Согреет в холод суровый

Ты как шарф шерстяной,
Что давно залежался в шкафу
Потерявший свой цвет
И конечно же вышедший с моды

И на шее её уж давно поселился другой
Ты не чувствуешь запах её
Которым пропитан,
В который влюблённый

Ты, такой настоящий
И даришь живое тепло
Охраняя от холода и непогоды
Но лежишь бесполезно

Потому, что не нужен давно,
Потому, что давно уже вышел из моды
Ты как пленник,
Который посажен в тюрьму

Лёгким росчерком под приговором
Лишённый свободы
Ты лежишь заточённый поглубже в шкафу
Позабытый, заброшенный и неоценённый.

— Ты не думаешь ни о чем, кроме своего дела, — слышал он всю свою жизнь, словно обвинительный приговор. Ему всегда давали понять, что в бизнесе следует видеть своего рода тайный и порочный культ, в который не следует посвящать невинного обывателя; что в занятии этом люди усматривают уродливую необходимость, которую исполняют, не распространяясь относительно подробностей; что деловые разговоры представляют собой преступление против высших материй; и что если следует отмыть руки от машинного масла, прежде чем вернуться домой, то необходимо и смыть со своего разума оставленное бизнесом пятно, прежде чем войти в гостиную.

Ты даёшь мне понять, какой ты была жестокой – жестокой и лживой. Почему ты мной пренебрегала? Почему ты предала своё собственное сердце, Кэти? У меня нет слов утешения. Ты это заслужила. Ты сама убила себя. Да, ты можешь целовать меня, и плакать, и вымогать у меня поцелуи и слезы: в них твоя гибель твой приговор. Ты меня любила – так какое же ты имела право оставить меня? Какое право – ответь! Ради твоей жалкой склонности к Линтону?.. Когда бедствия, и унижения, и смерть – всё, что могут послать бог и дьявол, – ничто не в силах было разлучить нас, ты сделала это сама по доброй воле. Не я разбил твоё сердце – его разбила ты; и, разбив его, разбила и мое. Тем хуже для меня, что я крепкий. Разве я могу жить? Какая это будет жизнь, когда тебя О боже! Хотела бы ты жить, когда твоя душа в могиле?

Кто бывал искушаем, падал и воскресал, найдя в себе силу хранительную, кто одолел хоть раз истинно распахнувшуюся страсть, тот не будет жесток в приговоре: он помнит, чего ему стоила победа, как он, изнеможенный, сломанный, с изорванным и окровавленным сердцем, вышел из борьбы; он знает цену, которою покупаются победы над увлечениями и страстями. Жестоки не падавшие, вечно трезвые, вечно побеждающие, то есть такие, к которым страсти едва притрагиваются. Они не понимают, что такое страсть. Они благоразумны, как ньюфаундлендские собаки, и хладнокровны, как рыбы. Они редко падают и никогда не подымаются; в добре они так же воздержны, как в зле.