Цитаты

Цитаты в теме «пуля», стр. 4

Ты где, июль
Проносятся над степью
Стрижи, как трассы пуль,
И снова солнце слепит,

И снова тот июль.
Он запахом полыни
Навек застрял во мне,
Где юность и поныне

Шагает по стерне.
Ты где, июль?
Ты где, июль?
Какая даль, какая сказка.

Не занесёт февраль,
Не занесёт февраль
Твой буйный зной
И бешеные краски.

Кто в рост шагнул под пули,
В траве кровавый след,
Он погребён в июле,
Ему забвения нет.

И выжгут память росы
Безжалостно о том,
Кто оказался трусом,
Забудь июль о нём.

Ты где, июль?
Ты где, июль?
Какая даль, какая сказка.
Не занесёт февраль,

Не занесёт февраль
Твой буйный зной
И бешеные краски.
Мы были в том июле,

Так искренне чисты,
Как далеки метели,
Как явственны мечты.
И было время вдоволь

Для друга и врага,
И были чувства остры,
Как лезвие клинка.
Ты где, июль? Ты где, июль?

Какая даль, какая сказка.
Не занесёт февраль,
Не занесёт февраль
Твой буйный зной и бешеные краски.
Ружейная пуля, ударив по воде, отскочит. Говорят, что, если пометить ее ножом или прикусить зубами, она пройдет сквозь воду. Кроме того, когда господин охотится, если пометить пулю каким-то знаком, это пригодится в случае несчастья.
Однажды, когда господину Овари, господину Ки и господину Мито было около десяти лет от роду, господин Иэясу находился с ними в саду и сбил большое осиное гнездо. Из гнезда вылетел огромный рой ос, и господин Овари и господин Ки испугались и убежали. Но господин Мито не убежал, а собрал по одной тех ос, что сели ему на лицо, и выбросил их.
В другой раз, когда господин Иэясу готовил на большой жаровне огромное количество каштанов, он пригласил мальчиков присоединиться к нему. Когда каштаны стали достаточно горячими, они сразу начали лопаться и выскакивать из жаровни. Двое из мальчиков испугались и убежали. Однако господин Мито совсем не испугался, собрал те, что выскочили, и бросил их обратно на жаровню.
На площади стреляют поэтов. На главной площади нервные люди с больными глазами находят своё бессмертие. Но бессмертие пахнет могилой, это эхо молчания в затхлых залах вечной немоты, это плесень апатии, это мгновение, ставшее тягучей, душной, статичной вечностью. На площади люди слизывают с побледневших пересохших губ вкус жизни, запоминая его навсегда, влюбляясь в яростную боль, несущую в себе семена любви и экстатичной жажды вдохнуть в пробитые легкие хотя бы ещё один глоток солёного воздуха. На площади люди отчаянно смотрят в небо, судорожно понимая, что человеческая смертность — всего лишь залог остроты чувств, горячности идей, вечного стремления успеть, не жалея себя: жить, любить, дышать, смеяться, кричать в распахнутые окна, подставлять неумолимо стареющее лицо дождям, ветрам, снегопадам, солнцу Потому что в конце этого предложения будет точка, восклицательный знак, а не шлейф уходящего в никуда многоточия. На площади стреляют поэтов. И поджарые животы в предчувствии пули прячут в чреве своём несказанные слова, тяжёлым комом поднимающиеся к сжимающемуся горлу, вырывающиеся в холодный воздух хрипом последних итогов. На площади, где стреляют поэтов, стоит мальчик. И небо давит на него, и снег кажется каменным, и тишина пугает И он пишет на изнанке собственной души детскую мораль взрослой сказки: Бог создал нас разными. Смерть — сделала равными.