Цитаты в теме «смех», стр. 34
Меня занимали исключительно одни люди; я ненавидел любопытные памятники, замечательные собрания, один вид лон-лакея возбуждал во мне ощущение тоски и злобы; я чуть с ума не сошел в дрезденском «Грюне Гевелбе». Природа действовала на меня чрезвычайно, но я не любил так называемых ее красот, необыкновенных гор, утесов, водопадов; я не любил, чтобы она навязывалась мне, чтобы она мне мешала. Зато лица, живые человеческие лица — речи людей, их движения, смех — вот без чего я обойтись не мог. В толпе мне было всегда особенно легко и отрадно; мне было весело идти туда, куда шли другие, кричать, когда другие кричали, и в то же время я любил смотреть, как эти другие кричат. Меня забавляло наблюдать людей да я даже не наблюдал их — я их рассматривал с каким-то радостным и ненасытным любопытством.
Поистине надо быть калекой, гнилушкой, надо иметь дырявую голову, чтобы отказываться от работы в наше время, когда предоставляется поле для широчайшей деятельности, когда весь мир устремлен к будущему. И он поднял на смех всех отчаявшихся, пресытившихся, всех нытиков, всех заболевших от достижений науки, всех, кто на грандиозной современной стройке принимает хнычущий вид поэта или жеманную позу скептика. Какое восхитительное, уместное и разумное занятие — зевать от скуки, когда другие заняты творческим трудом!
– Мама, я хочу, чтобы у моего единорога были крылья, – сказала Ингрид. – Как у ваших с Аароном пегасов, – добавила она Дарену.
Дарен чуть не подавился печеньем:
– Так ты хочешь единорога! – ошарашено произнес он. – Да и еще и крылатого!
– Да, чтобы летать вместе с вами, – подтвердила Ингрид, понимая, что сейчас подвергнется еще большим насмешкам со стороны брата.
– Мама, ты знала об этом? – почти возмущенно спросил Дарен.
– Я догадывалась, – устало вздохнула Беатрис.
– Но ведь нельзя хотеть единорога! – не унимался Дарен. – Никому из нас нельзя было хотеть единорога, потому что это невозможно!
Ингрид удивленно раскрыла глаза, а потом прыснула со смеху:
– Как это нельзя хотеть? Ты в своем уме? Кто же, если не ты сам, решаешь, чего тебе хотеть?
Мысли мои — маленькие человечки. Они пританцовывают под звуки случайных мелодий, дрожат, опасаясь грубости, умирают, потеряв маленькое жёлтенькое пятнышко на горизонте. Они воскресают вновь лишь при шёпоте моём, стоит только губам, ссохшимся и слипшимся во сне, произнести страшное ругательство, обращённое к новому дню. Мои маленькие, озорные, глупые, бегущие к закату человечки Они совершенно не разбираются в жизни. Они не знают, что притяжение земное есть сила, противостоять которой невозможно, что музыка — смех бога, вера — свет, деньги — всё, воздух — дерьмо! Я мыслю! Я ещё могу мыслить! Я могу посмотреть на это небо и разорвать его на составляющие цвета одним лишь лёгким указующим взглядом. Если я захочу, мои маленькие человечки устремятся туда, в даль. Я мыслю, значит, я бегу!
Не будет абсурдным предположить, что уничтожение человека начинается с уничтожения его зародышей. Потому что человек, такой, как он есть, со своими настроениями, страстями, смехом, полом, секрециями, сам являет собой лишь маленький грязный зародыш, иррациональный вирус, нарушающий гармонию вселенской прозрачности. И как только он будет изгнан, как только будет положен конец всякому социальному и бактериологическому загрязнению, во вселенной смертельной чистоты и смертельной фальсификации останется один лишь вирус печали.
У палаты номер первый,
Муж белей стены сидит
Напрягает слух и нервы,
Ведь жена вот-вот родит.
Тут за дверью, еле слышно,
Так обиженно на всех
Кто-то пискнул, словно мышка,
И раздался чей-то смех.
А потом сильней, и громче,
Раскричавшись наконец
Плачет маленький комочек,
Плачет за стеной отец...
Он от счастья опьяневший,
Стал счастливей всех мужчин
Всем твердит офонаревший,
"У меня родился сын!"
Малыша взял осторожно,
И склонился над лицом...
Стать отцом не так уж сложно,
Сложно лучшим стать отцом!
Продажная Муза
Любовница дворцов, о, муза горьких строк!
Когда метет метель, тоскою черной вея,
Когда свистит январь, с цепи спустив Борея,
Для зябких ног твоих где взять хоть уголек?
Когда в лучах луны дрожишь ты, плечи грея,
Как для тебя достать хотя б вина глоток, —
Найти лазурный мир, где в жалкий кошелек
Кладет нам золото неведомая фея.
Чтоб раздобыть на хлеб, урвав часы от сна,
Не веруя, псалмы ты петь принуждена,
Как служка маленький, размахивать кадилом,
Иль акробаткой быть и, обнажась при всех,
Из слез невидимых вымучивая смех,
Служить забавою журнальным воротилам.
Я с ужасом теперь читаю сказки —Не те, что все мы знаем с детских лет.О, нет: живую боль — в ее огласкеЧрез страшный шорох утренних газет.Мерещится, что вышла в круге сноваВся нежить тех столетий темноты:Кровь льется из Бориса Годунова,У схваченных ломаются хребты.Рвут крючьями язык, глаза и руки.В разорванный живот втыкают шест,По воздуху в ночах крадутся звуки —Смех вора, вопль захватанных невест.Средь бела дня — на улицах виденья,Бормочут что-то, шепчут в пустоту,Расстрелы тел, душ темных искривленья,Сам дьявол на охоте. Чу! — «Ату!Ату его! Руби его! Скорее!Стреляй в него! Хлещи! По шее! Бей!»Я падаю. Я стыну, цепенея.И я их брат? И быть среди людей!Постой. Где я? Избушка. Чьи-то ноги.Кость человечья. Это — для Яги?И кровь. Идут дороги всё, дороги.А! Вот она. Кто слышит? Помоги!
Путник милый, ты далече,
Но с тобой я говорю.
В небесах зажглися свечи
Провожающих зарю.
Путник мой, скорей направо
Обрати свой светлый взор,
Там живет дракон лукавый,
Мой властитель с давних пор.
Вот в пещере у дракона
Нет пощады, нет закона.
И висит на стенке плеть,
Чтобы песен мне не петь.
И дракон крылатый мучит,
Он меня смирению учит.
Чтоб забыла детский смех,
Чтоб стала лучше всех.
Ты слишком уверен в своих руках,
Ты думаешь, хватит сил.
Нажатием ладони бросать меня в прах
Гостеприимных могил.
И ты уверен в своих правах
Увенчивать и свергать.
Ты хочешь быть богом хотя бы в словах,
Огнем заливая снега.
Но, знаешь, твоя рука не сильней
Той, что хранит меня.
И я, повинуясь одной лишь ей,
Стою, не боясь огня.
И я, лишь ей покоряясь одной,
Спокойно встречу твой взгляд.
Мне жизнь возвратят за той стеной,
Где вечно сияет сад.
Путник милый, в город дальний
Унеси мои слова,
Чтобы сделался печальней
Тот, кем я еще жива.
Хорошей быть не обещаю.
Ты подтверждений не ищи.
Какой мне быть лишь я решаю
И тот, с кем вместе по пути.
Пообещаю быть живою —
С душой, с характером, с мечтою.
Пообещаю
С открытой миру настежь дверцей,
С любовью и весною в сердце
Пообещаю.
С характером слегка с перчинкой
Быть сложно чьей-то половинкой.
Но обещаю
С надеждой, легкостью и болью
Быть чуткой и слегка смешною.
И утро я назначу нежным!
А вечер милым, безмятежным
Пообещаю.
Дыхание ветра только легким,
А смех добрым, детским, звонким
Пообещаю
И жизни океан глубоким,
Слегка соленым, но не горьким
Пообещаю
И руку мягкой, но надежной;
Мечту — всегда во всем возможной
Пообещаю
Дороги — все лишь только к цели,
В пути быть искренней и верной.
Я обещаю быть с тобою
Самой собою, самой собою.
Взрослеть — унылая пора
Ну, типа, осень, только хуже.
Штрихи колючего пера
Чуть реже по бумаге кружат,
Чуть больше талии охват,
Чуть суше губы, твёрже взгляды,
Чуть злее смех,
Чуть громче мат,
Чуть толще слой губной помады
Чуть-чуть весомее грехи,
Чуть-чуть заметнее огрехи.
Чуть-чуть печальнее стихи,
Чуть-чуть ободранней доспехи
Да, видно, время повзрослеть
Пришло ко мне — как к прочим многим.
Но третью выданную треть
Я начинаю без тревоги.
Ещё смеюсь и матерюсь,
Ещё пишу, дышу, воюю.
Ещё в глаза врагу смотрю,
Ещё люблю, грешу, целую
Ещё не кончена игра —
Ну, типа, ищущий обрящет.
Взрослеть — чудесная пора,
Я буду — больше, лучше, чаще.
Я отдал бы свое счастьеЯ отдал бы свое счастье,
Я отдал бы, друг,
Чтоб обиды и ненастья
Разбежались вдруг.
Чтоб людей вела дорога
К миру на земле,
Чтоб у светлого порога
Не таиться мгле.
Я прошел бы дни и годы
Сквозь жару и снег,
Чтоб печали и невзгоды
Превратились в смех,
Чтобы с утренней росою
Счастье расцвело,
Чтобы с девичьей косою
Не играло зло.
Я уйду в пустые дали,
Растворюсь в тиши,
Чтоб с любимыми шептали
Ночью камыши,
Чтобы люди на планете
Не узнали слез,
Чтоб кругом на белом свете
Было много роз.
6 мая 1976
Заснеженный домик у самой опушки
Осыпался пепел с решетки камина
Заваренный чай на две разные кружки:
Твой — черный, и мой — с ароматом жасмина.
По теплому полу босыми ногами,
Тихонько, котенком к тебе на колени,
И, кажется, все происходит не с нами,
Но молча на стенах сливаются тени
Альбом Фалеристика Сотни вопросов
И точных ответов. А мне интересно
Уж снег за окном подозрительно розов —
Который там час? Я заслушалась Честно!
Веселое — Жулик! — кристаллики смеха
В любимых глазах и от стен отразится
Звенящее, мягкое, нежное эхо
Мне снится? Конечно, мне все это снится
А завтра опять кутерьма поздравлений,
Друзья и твои и мои — вперемежку.
А вечером — снова к тебе на колени.
И шепот — Ты будешь пить чай, сладкоежка? Не будешь?
Поспорим ловлю твои губы
За миг до ответа. Какого? Неважно
Будильник минутку еще, хоть одну бы
А вдруг не приснишься мне больше? Так страшно.
Спи, мой усталый романтик-поэт,
Я расскажу, что сегодня приснится:
Новая сказка на старый сюжет —
Дочь на руках, и слеза на ресницах
Спи я сегодня твой сон берегу,
Лунность тебя не разбудит сияньем.
Жаль, мой родной, я пока не могу
Спорить ни с временем, ни с расстоянием.
Я научусь. Для тебя — научусь!
Ну, а сейчас, только звёздное эхо
Гонит из снов твоих лёгкую грусть,
Звоном знакомого, чистого смеха.
Спи. За окном разлилась тишина,
Город застелен ковром белоснежным.
Выключен свет и уснула жена,
Рядом с тобою, таким безмятежным
Не преступлю ни единый закон.
Близится утро. И скрипнула дверца —
Я покидаю с рассветом твой сон,
С ключиком тёплым в ладошке от сердца.
Напиши мне колыбельную
Город дремлет, зацелованный Весной,
И Луна, смущаясь, смотрит с высоты
Напиши мне колыбельную, родной —
Я опять бояться стала темноты,
Тишины и скрипа двери, сквозняков,
Странных шорохов и смеха за стеной
Пусть без музыки — довольно будет слов,
Пары строк, в которых ты всегда со мной.
И пускай банально то, что я пишу —
Это маленькая просьба, а не стих.
Просто в рифму. Просто я тобой дышу,
И делю сейчас дыханье на двоих.
Напиши мне колыбельную, и я
С головой нырну в лимонно-жёлтый плед,
Чтоб уснуть под тихий голос:
«Ты моя, ничего любви твоей дороже нет»
Напиши мне колыбельную, родной.
Я боюсь всего и, наверное, больше всех: пустоты на кровати рядом,
второй подушки непримятой, холодной, как первый внезапный снег,
недоступности абонента,
себя ненужной.
Я боюсь, что затихнет в комнатах детский смех и остынет ужин
что однажды захочется выйти под ночь, под дождь, в тишину — как в кино,
сделать шаг нарочито-вязким, потерять прежний адрес, забросить ключи на связке
и уже никогда, никогда не хотеть домой.
Я боюсь чужаков с именами родных, друзей с голосами чужими, маминых слёз — до дрожи,
что однажды мой рейс в её город возьмут, отложат, как ненужные планы, и я не успею к ней
и вообще ничего не успею, что утону в посторонних, в заботах и злобе к себе, как в пьянстве.
Я боюсь, что однажды имя моё найдут, но никто, никогда не вспомнит, что я была здесь.
Печальный ход моих не добрых мыслей,
Развеял вмиг в прихожей детский смех...
-Смотри, Бабуля, он искристо чистый
И шерстка у него,как белый мех...
Знакомься, Барсик, это вот Бабуля,
Она не то что, эти со двора...
Она у нас ,ты видишь, красотуля
И в ней на всех достаточно добра...
Давай ,Бабуля, принимай котёнка!
Он был ничей ,ну что же ты сидишь?...
А вот щенка несёт моя сестрёнка...
И он ничей ,мы с Соней назовём его -Малыш...
-Вот только,что же скажут ваши мамы?...
Ох,отругают с вами и меня...
Ну, я напомню детство этим дамам...
Как умоляли приютить, бездомного кота...
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Смех» — 770 шт.
