Цитаты

Цитаты в теме «содержание», стр. 6

Жизнь – как открытая книга

Жизнь — как открытая книга
Перелистываешь лист за листом
Отражением каждого мига
Заполняя главу за главой

Очень хочется мне насладиться
Каждым словом отпечатанным в ней
Хочется в этот мир погрузиться
Добавляя много новых друзей

Хочется вычурных богатых метафор
Вдохновляющих своей красотой
Хочется диалогов в цитатах
Окрыляющих любви глубиной

Хочется содержания и смысла
Очень хочется лёгкости языка
Чтоб, как в сказках, на этих станицах
Не кончались никогда чудеса

Хочется поворотов сюжета
Чтоб не потерять интерес
Хочется нереального света
И красочных аллюзий в довес

Хочется чтоб каждую фразу
Наполняла правда, не ложь
Хочется так много и сразу
А раз хочется — значит живёшь

Жизнь — как открытая книга
Бесконечность чистых полей
Заполняй до последнего мига
Добротой и любовью своей.
Поэт — это последний человек, кто радуется тому, что его стихи перекладываются на музыку. Поскольку он-то сам в первую очередь озабочен содержанием, а содержание, как правило, читателем усваивается не полностью и не сразу. Даже когда стихотворение напечатано на бумаге, нет никакой гарантии, что читатель понимает содержание. Когда же на стих накладывается ещё и музыка, то, с точки зрения поэта, происходит дополнительное затмение. Так что, с одной стороны, если ты фраер, то тебе лестно, что на твои стихи композитор музыку написал. Но если ты действительно озабочен реакцией публики на твой текст, — а это то, с чего твоё творчество начинается и к чему оно в конце концов сводится, — то праздновать тут совершенно нечего. Даже если имеешь дело с самым лучшим композитором на свете. Музыка вообще выводит стихи в совершенно иное измерение.
Страсть по-славянски, как вы прекрасно знаете, значит прежде всего страдание, страсти Господни, «грядый Господь к вольной страсти» (Господь, идучи на добровольную муку. Кроме того, это слово употребляется в позднейшем русском значении пороков и вожделений Наверное, я очень испорченная, но я не люблю предпасхальных чтений этого направления, посвященных обузданию чувственности и умерщвлению плоти. Мне всегда кажется, что это грубые, плоские моления, без присущей другим духовным текстам поэзии, сочиняли толстопузые лоснящиеся монахи. И дело не в том, что сами они жили не по правилам и обманывали других. Пусть бы жили они и по совести. Дело не в них, а в содержании этих отрывков. Эти сокрушения придают излишнее значение разным немощам тела и тому, упитано ли оно или измождено. Это противно. Тут какая-то грязная, несущественная второстепенность возведена на недолжную, несвойственную ей высоту.